Биографические данные, характеристика творчества Николая Степановича Гумилева

 

Но  забыли мы, что осиянно

Только слово средь земных тревог,

И в  Евангелии от Иоанна

Сказано, что слово это — Бог.

 

В лирике Гумилева нашли гениальное воплощение вечные проблемы человеческого бытия: жизнь и смерть, индивидуальное духовное развитие личности и ее взаимосвязь  с другими людьми, с прошлым и современностью. Гумилеву не были чужды гуманистические традиции русской лирики. Поэт славит силу человеческого духа, мощь разума ("Поэма Начала"), утверждает уникальность и ценность каждой личности, каждого "я" ("Звездный ужас", "Заблудившийся трамвай"), пытается поддержать сочувственным словом всех обитателей "родной, странной Земли", поддержать в их душах веру в свои чувства ("Моим читателям").

 

 

Тема  поэта и поэзии в лирике Николая  Гумилева

  Роль поэзии в жизни — ключевое  место в мировоззрении поэта.  Это та социальная ниша, которая  позволяет поэту чувствовать  себя нелишним в обществе и  мире вообще. По способу определения  места поэзии авторов можно  разделить на два "лагеря": на тех, кто считает поэзию  дополнением (разумным) к общественному  долгу, и тех, кто ставит  ее во главу угла, почитает  поэзию за определенный фактор поведения.

Я бы отнес Н. Гумилева ко второй группе, особенно учитывая его аполитичность (по крайней мере, в юные годы) вообще и рецессивность социальных тем  в его стихах в частности. Поэзия для Гумилева глубоко ритуальна. Николай Гумилев отдается ей полностью  и этим гордится. Поэт предстает  у него жрецом, который строчками-заклинаниями способен судить и корректировать действительность. Но за такие привилегии необходимо платить — поэт становится вечным скитальцем конкистадором, потерявшим свое Эльдорадо, так ни разу его и не увидевшим.

Чрезвычайно ярки в лирике Гумилева мотивы призвания  и служения: нечто сверхъестественное бесповоротно меняет жизнь. Например, в "Надменный, как юноша, лирик..." ("Чужое небо") автору является некто незваный и блеском случайных жестов превращает жизнь в хаос:

...И  стал я с тех пор сумасшедшим,

Не  смею вернуться в свой дом

И все  говорю о пришедшем

Бесстыдным  его языком.

 

Очевидно, так становятся поэтами. Стоит обратить внимание на черты "надменного юноши", олицетворяющего поэзию. Он капризен и претенциозен, не ведает о такте, самососредоточен, но в то же время нельзя не покориться его обаянию и "дерзкой игре перстнями".

Другой  повторяющийся мотив — осознание  необходимости жертвы и неотвратимости гибели на пути конкистадора; как не случайности, но платы, части ритуала. Например, стихотворение "Конквистадор", где герой, умирая, не отказывается от цели:

 

...А  пламя клубилось

И ждал конквистадор,

Чтоб  в смерти открылось

Ему Эльдорадо.

 

В стихотворении "Заблудившийся трамвай" перед  нами возникает образ вихря, потустороннего трамвая, мчащего героя сквозь мир  навылет, через пространство и время, жизнь и смерть. Здесь встречается  все разделенное, великое и малое, торжественное и сентиментальное.

Поэт  ставится выше жизни, независимо от нее. Для него стираются временные  рамки, он получает понятие о некой  абсолютной свободе, о "наджизненной" связи событий.

Но  самое главное, поэт испытывает невозможную  для смертного, неспособного попасть  в "заблудившийся трамвай", гамму чувств:

 

Машенька, я никогда не думал,

Что можно так любить и грустить.

 

То  есть поэзия для Гумилева самодостаточна и не требует иных оправданий своего существования. Поэт даже не понимает, как можно обходиться без этого  единственно необходимого компонента бытия, без "светлого рая" и пути к нему. В заключение приведу первую строфу стихотворения "Христос":

Он  идет путем жемчужным

По  садам береговым.

Люди  заняты ненужным,

Люди  заняты земным...

 

 

 

Своеобразие лирики Николая Гумилёва

Анна  Ахматова в стихотворении «Он  любил» писала:

 

Он  любил три вещи на свете:

За  вечерней пенье, белых павлинов

И стёртые  карты Америки.

 

В лирическом герое этого стихотворения легко  узнаётся поэтический профиль Николая  Гумилёва. Если вы были внимательными  и вдумчивыми читателями, то заметили, что лирике Гумилёва присущи возвышенные, экзотические мотивы, навеянные «музой дальних странствий». Три путешествия  в Африку определили основные темы его поэтических сборников «Романтические цветы», «Жемчуга», «Чужое небо» и  др. Полный тайн и экзотики, жаркого  солнца и неведомых растений, удивительных птиц и животных, африканский мир  в стихах Гумилева пленяет щедростью  звуков и буйством красок. Отголоски  африканских впечатлений слышны и в поздних стихотворениях автора с философской, религиозной и  социальной проблематикой. Так, в книге  стихов «Шатёр» экзотика из внешней  декоративности незаметно перетекает во внутреннюю лирическую тему.

В центре поэтического мира Гумилёва — образ  независимой и свободной личности. Лирический герой поэта не пассивный  созерцатель жизни, а волевая  и дерзкая натура, которой чужды  серость и обыденность существования. В стихотворении «Старый конквистадор»  герой-воин не отступает даже перед  лицом смерти. Изнемогая от голода и усталости, он не утратил прежнего азарта, отваги, остался покорителем, завоевателем: «Как всегда, был дерзок и спокоен // И не знал ни ужаса, ни злости…». Риск, испытания, приключения — смысл жизни романтического героя Николая Гумилёва. Его душа стремится ко всему необыкновенному, прекрасному, изысканному. Так романтика подвига, приключений, преклонение перед отважными завоевателями новых земель звучит в небольшом цикле «Капитаны»: «Ни один пред грозой не трепещет, ни один не свернёт паруса». Мужественная интонация, волевое начало являются доминирующими в лирике Гумилёва.

Особенности акмеистической поэзии ярко отразились в лирике Николая Степановича  Гумилёва. Многоцветная декоративность, живописность композиции, повествовательность  описания, стремление к «вещности» образа, предметная детализация, совершенство формы — всё это подтверждает принадлежность стихотворений Гумилёва к акмеизму.

 

 

 

«Но забыли мы, что осиянно

Только слово  средь земных тревог.

И в Евангелии  от Иоанна

Сказано, что слово  это Бог».

Категория Божественного в лирике Н. С. Гумилева

Тема  Бога в лирике Н. С. Гумилева традиционно  входит в число приоритетных. Пройдя в юности, как и многие его современники, через увлечение оккультным знанием и мистическими учениями, поэт возвращается к утверждению истинных ценностей.

  Категории Божественного появляются  уже в двух первых сборниках  Гумилева «Путь конквистадоров»  и «Романтические цветы». В ранней  лирике их осмысление связано  со сменой масок лирическим  героем от конквистадора до  пророка, с одновременным обращением  к двум противоположным образам  — к образу Бога и образу  Люцифера. При этом последний  воспринимается как знак мировой  культуры, своеобразная мифологема. Эта особенность раннего творчества  Н. С. Гумилева обусловлена  продолжавшимся процессом коррекции  своего поэтического космоса,  с попыткой ясно определить его параметры.

  Дальнейшее изменение данной  тематики эволюционирует в сторону  традиционного осмысления в духе  христианской традиции в сборниках «Чужое небо» и «Колчан»:

 

Есть  Бог, есть мир, они живут вовек,

А жизнь  людей — мгновенна и убога.

Но  все в себя вмещает человек,

Который любит мир и верит в Бог.

 

  В позднем творчестве категориям  Божественного свойственна намеренная  семантическая усложненность, что  свидетельствует о напряженных  духовных исканиях поэта, нашедших  отражение в изменении художественного  мира. В сборнике «Костер» образ  Создателя имеет устойчивую связь  с символикой огня. Это объясняется  обращением Гумилева к философии  Гераклита Эфесского, рассматривавшего  огонь (то всеединое начало, которое  люди называют Богом) в качестве  основы мироздания; а также к  гностическим учениям. В гносисе особо значимы две категории: путь, рассматриваемый как восхождение, возвращение (через самопознание) к своему первоначальному, нераздельному с полнотой Божества состоянию, и магический ритуал. Это два из наиболее весомых элементов поэтической системы Гумилева.

  Хотя «гераклитианство» владело Н. С. Гумилевым сравнительно недолго и к моменту создания сборника «Костер» было в значительной степени переработанным. Но элементы герметизма, стоящего за историей освоения европейской культурной традиции Гераклита, как особого подхода к познанию мира, по мнению одного из исследователей, будут присутствовать в произведениях Гумилева вплоть до последних лет творчества. И точно так же — вплоть до последних лет — постижение «тайны» мирозданья будет ассоциироваться в сознании поэта со «странствием», перемещением — теперь уже чисто духовным — от «внешнего» к «внутреннему», от «простого» к «сложному».

  Круг тем, обозначенных символикой  огня, довольно широк, как и  способы ее воплощения. Символика  огня возникает каждый раз,  когда поэт обращается к теме  Бога, онтологическим вопросам. При  этом можно выделить несколько  направлений, по которым развивается  художественная мысль Гумилева:

• Бог (его мир, сфера бытия Бога);
• космос (осмысляемый как творение Его рук);
• природа;
• человек, сфера бытия человека.

Первый  уровень включает в себя как образ  самого Творца, могущего предстать  в виде огня или света («Появись, как Незримый Свет»), сферу Его  бытия («храм Твой, Господи, в небесах»), а также все атрибуты (преимущественно христианские): «золотые серафимы», «ангельские трубы» и т.п. Необходимо заметить, что остальные уровни осмысляются как дело Его рук и несут на себе печать Его творений. Второй уровень содержит систему Мироздания («макрокосм»); третий — все проявления природного мира — от природного пейзажа до стихий; четвертый — описывает какие-либо черты внешнего облика, внутреннюю сущность человека (особенно, если этот элемент представлен образом лирической героини) и сферу его бытия: область его духовной деятельности (творчество, любовь, служение Богу), различные проявления стихийного, с которыми взаимодействует субъект речи (история, время, судьба). Все эти уровни находятся в очень сложных системных взаимоотношениях.

  Религиозная тематика в лирике  Гумилева передается и посредством  доминирования библейских мотивов.  Вводя в текст ветхозаветные  имена, поэт нередко наполняет  религиозную символику собственным содержанием.

  Гумилев вообще стремился вобрать  в свою поэзию все богатство  окружающего его мира, овеянного  при этом Божьим дыханием. Не  создание своей мифологии, на  чем настаивал, например, Иванов, а освоение мифологии извечной, соединение ее с современной  жизнью; не открытое устремление  к Богу, а уверенность в том,  что Он благословляет всю жизнь,  входящую в стихи; не разработка  отдельных историко-культурных мотивов,  а свободное существование в  их мире, где любая строка собственного  стихотворения может быть развернута  в целостное историко-культурное  или историософское построение, в целостную систему мировоззрения.

  Библейские мотивы могут присутствовать в тексте скрыто. Именно таким образом они обозначены в стихотворении «Деревья» из сборника «Костер». Связь с библейским мифом обнаруживается уже в первой строфе стихотворения. "Мы (люди) — на чужбине, поскольку когда-то были изгнаны из рая, «а они (деревья) — в отчизне», так как задуманы и созданы Творцом вместе с Землей, как ее органичная часть, составляющая вместе с ней нечто целостное и исполненное смысла. И, варьируя эпизод ветхозаветного текста и примеряя его к образу лирического героя, Гумилев выражает представление о родственности бытия природного мира и человечества (хоты бы по той причине, что они есть творения Божьи). И здесь можно установить связь между мотивом странничества (герой ощущает себя странником, так как он изгнанник и его цель «найти страну») и тематической линией «мифа о рае и грехопадении», которая появляется и становится основополагающей для Гумилева еще в период создания «Жемчугов». Но являющиеся непосредственными последствиями грехопадения познание и вытекающие из него тоска и столкновение с проблематикой смерти представлены в данном стихотворении в редуцированном (свернутом) виде. Герой не познает эту истину, он ее знает (мотив всеведения поэта), но это знание служит источником его разлада с миром природы, переданное через отдаление и противопоставление этому миру («деревьям, а не нам»). Антитеза личного и космического осуществляется по нескольким позициям и сводится к утверждению «совершенства» бытия мира природного и несовершенства жизни человека. В создании такого представления участвует и символика цвета («закаты медно-красные», «восходы янтарные»), неизменно связанная (как уже упоминалось) с мыслью о Божественном; а также особые свойства хронотопа.