Женская благотворительность и милосердие в конце 19 начале 20 века

      Молодожёны  поселились во Владикавказе. Туда же переехали  мать Юли, сестра и компаньонка-англичанка. Юлии нелегко было исполнять обязанности  хозяйки дома, где постоянно толпились  сослуживцы её мужа и деловые люди. Но она вносила в быт семьи жизнерадостность, сердечность, тепло и нежность. Не забывала она и о «незаконных» детях Вревского, рожденных от черкешенки, к тому времени умершей, окружив их заботой и вниманием и ничуть не осуждая мужа за легкомысленный шаг его молодости, ибо, будучи дочерью военного, хорошо знала жизнь кавказских офицеров.

    Весной 1856 года Вревский с Юлией и её родственниками побывал на Орловщине, где вместе с братьями считался совладельцем села Мишкова Малоархангельского уезда. Он представил молодую жену крестьянам как их барыню, но долго задерживаться в имении не стал, так как надо было начинать подготовку к летней экспедиции в Лезгинстан, которой суждено было стать последней в его жизни. 20 августа он был тяжело ранен и спустя десять дней скончался на 45-м году жизни.

    Вместе  с матерью и сестрой осенью 1858 года Юлия уехала в Петербург. Александр II не оставил без внимания вдову  прославленного генерала: Юлия была назначена  фрейлиной ко двору императрицы  Марии Александровны. Она проводила  много времени в тёплых краях, Вревская сопровождала её в поездках в Венецию, Александрию и Палестину. В течение многих лет она оставалась одной из самых блистательных великосветских дам. «Я во всю свою жизнь не встречал такой пленительной женщины, - писал граф В.А. Соллогуб, – пленительной не только своей наружностью, но своей женственностью, грацией, бесконечной приветливостью и бесконечной добротой… никогда эта женщина не сказала, ни о ком ничего дурного и у себя не позволяла никому злословить, а, напротив, всегда в каждом старалась выдвинуть его хорошие стороны. Многие мужчины за ней ухаживали. Много женщин ей завидовали, но молва никогда не дерзнула укорить ее в чем-нибудь, и самые злонамеренные люди склоняли перед нею голову».[37 с.508]

    Но  Вревскую не удовлетворяла светская жизнь – ей было скучно. Она мало жила в Петербурге, часто путешествовала, а также подолгу оставалась в орловском имении Мишково. Ее связывала с Тургеневым глубокая дружба. Их знакомство произошло в начале 1870-х годов. Потом они неоднократно  встречались и вели оживленную переписку. Сохранилось, однако, лишь восемь неполных писем Вревской к нему, хотя дошло до нас 50 писем Тургенева Вревской.

    В 1874 – 1877 гг. Вревская и Тургенев встречались  в орловской  деревне, на заграничных  курортах, в Париже и в Петербурге. Писателю очень нравился громадный черно-полосатый дом в мавританском стиле на Литейном проспекте в Петербурге, где поселилась Юлия Петровна вместе с семьей сестры. Напоминая ей однажды об ожидающей их встрече, Иван Сергеевич писал: «Через две недели я в вашем восточном кабинете». [14 с.133]Тургенев относился к ней нежнее, чем к другу, но она отстраняла всякие иные отношения, кроме чисто дружеских. «Между нами остался все тот же ров, - писала она ему в апреле 1876г., - по которому смирнехонько бежит Карлсбадская водица – да что за нужда, все - таки я вас крепко и крепко люблю, и перепрыгивать через ров нам нет ни малейшей надобности».[6 с.36-45]

    В ту пору русское общество было особенно «славянским вопросом». Апрельские восстания 1876 г. в Болгарии и начавшаяся ним сербо-черногорско-турецкая война породили жесточайшие османские репрессии против славянского населения Балкан. С июня по всей России стали формироваться отряды добровольцев на защиту «братушек». Этим объясняются постоянные возвращения к теме войны в переписке Тургенева с Вревской. Когда 12 апреля 1877 года Россия объявила войну Турции, «воинственная горячка охватила всех; все старались быть причастниками к делу, кто хлопотал поступить в действующие войска; кто в Красный Крест, кто жертвовал… одним словом, всякий старался, как мог, выразить свою готовность быть хоть чем-нибудь полезным в эти важные минуты».[22 c.40]

    Среди не равнодушных к чужой беде оказалась  и Вревская. Узнав о ее решении  ехать на фронт сестрой милосердия, Тургенев пишет из Парижа: «Мое самое искреннее сочувствие будет сопровождать Вас в Вашем тяжелом странствии. Желаю от всей души, чтобы взятый Вами на себя подвиг не оказался непосильным – и чтобы Ваше здоровье не потерпело».[2 c.161] Последняя их встреча произошла в Павловске, на даче у поэта Я.П. Полонского. По случаю отъезда Вревской в Болгарию там собрались ее близкие друзья. Юлия Петровна была в сером платье с полосатым фартуком из бумажной ткани и красным крестом на груди, на голове – белая косынка. «Тургенев прибыл не один, - вспоминал сосед  Полонского по даче. – С ним вместе приехала дама в костюме сестры милосердия. Не обыкновенно симпатичная, чисто русского типа, черты лица ее как – то гармонировали с ее костюмом… Это была баронесса Вревская… Тогда начиналась война за освобождение Болгарии, и баронесса спешила на театр военных действий, чтобы посвятить себя деятельности сестры милосердия».[32 c.359]

    В июне 1877 года уезжали на войну сёстры милосердия Свято-Троицкой общины и  девять «доброволок», в том числе  Вревская, изъявившие желание принять на себя звание сестёр Красного Креста и готовившиеся к этой деятельности несколько месяцев на курсах. В час отъезда на Варшавском вокзале было многолюдно, играл духовой оркестр. Сёстры Свято-Троицкой общины направлялись в румынский город Яссы, где им предстояло работать в 45-м военно-временном эвакуационном госпитале – «главном средоточии помощи Красного Креста в тылу армии». Медицинский персонал госпиталя трудился почти круглосуточно. Воинские поезда не успевали вывозить из Ясс массы прибывавших. Сёстры работали в операционных перевязывали раненых, раздали лекарства, наблюдали за сменой белья, разносили пищу, кормили больных и тяжелораненых, по очереди сопровождали санитарные поезда из товарных вагонов, лишённых малейших приспособлений.

    «Раненых много умирает, - пишет Юлия Петровна сестре, - офицеров пропасть под Плевной выбыло из строя… Ты можешь себе представить, что у нас делалось, едва успевали высаживать в другие поезда – стоны, страдания, насекомые, … просто душа надрывалась. Мы очень устали и когда приходили домой, то, как снопы, сваливались на кровать, нельзя было писать, и давно я уже не читала, ни строчки, даже газет». [34, c.170-174] По выражению В.И. Немировича-Данченко, очевидца и участника той войны, «эти «сливки общества» в данном случае не киснули», их деятельность «доказывала, что высокие доблести жен декабристов не перевелись еще».[34, c.170-174]

    В короткие минуты отдыха Вревская писала письма на родину: маленькие новеллы  о беспримерном подвиге и великих  муках, выпавших на долю русских солдат. «Как можно роптать, когда видишь перед собою столько калек, безруких, безногих и все это без куска хлеба в будущем». Жизнь эта, столь непривычная, оказалась ей по душе: «Я совершенно привыкла к нашей жизни, и мне было бы скучно без дела. Я очень рада работе, и меня тут, кажется, довольно любят».[34, c.170-174]

    После четырёх месяцев изнуряющей работы ей полагался двухмесячный отпуск, но она не уехала на родину, а решила провести отпуск в Болгарии, где  в прифронтовых госпиталях не хватало  сестёр и сотни раненых сутками ожидали своей очереди, чтобы получить медицинскую помощь. Кроме того, ей хотелось побывать на передовых позициях. В ноябре 1877 года в прифронтовое село Бяла въехал санитарный фургон, с которым, наконец, добралась до своего нового места службы Вревская. Турки стремились пробиться к этому удобному в стратегическом отношении селу. Госпиталь находился под постоянной угрозой нападения. Персонал часто не спал ночи напролёт. Помощь оказывали, главным образом, тяжелораненым, остальных сразу эвакуировали в тыл. На 400 раненых приходилось пять сестёр. Кроме того, нужно было присутствовать при операциях, делать перевязки.

«Наконец-то, кажется, буйная головушка нашла  себе пристанище, - писала Вревская Тургеневу. – Я в Болгарии, в передовом  отряде сестёр… тут уже лишения, труд и война настоящая, щи и скверный кусок мяса, редко вымытое бельё и транспорты с ранеными на телегах… Мету свою комнату сама, всякая роскошь тут далека… Сплю на носилках раненого и на сене. Всякое утро мне приходится ходить за 3 версты в 48 бастион, куда я временно прикомандирована».[34, c.170-174]

    Сестёр  на передовых перевязочных пунктах  называли «счастливицами». Одной из них и стала Юлия Петровна. Она  приняла участие в сражении у  Мечки. Хрупкая женщина под градом пуль выносила из боя раненых и тут же оказывала им помощь. «Нас было всего три сестры, другие не поспели, - пишет она сестре, – раненых в этот день на разных пунктах было 600 с убитыми, раны все почти тяжелые и многие из них уже умерли». Она самоотверженно ухаживала за ранеными и больными, одна из немногих ходила в тифозные бараки. «Тут слишком много дела, чтобы можно было бы решиться оставить, - писала она сестре в своём последнем письме, - все меня тут привязывает, интересует. Труд здешний мне по сердцу и меня не утомляет в том виде, как он тут, а в болезни Бог волен»[34, c.170-174]. 5 января 1878 года она заболела тяжёлой формой сыпного тифа, а 24 января, не приходя в сознание, скончалась.

    Вревская  хотела быть похороненной в Сергиевой  пустыни под Петербургом, где покоились её мать  брат Иван, но судьба распорядилась иначе. Она ушла в могилу, не оплаканная ни близкими, ни родными. Её оплакивали раненые, за которыми она самоотверженно ухаживала. Они же рыли могилу в промёрзлой земле и несли её гроб. Похоронили её в платье сестры милосердия, у ограды местной церкви в Бяле, а колокола её возвестили о кончине русской милосердной сестры, «положившей душу за други  своя». Одного дня не дожила она до своего 40-летия.

    В современной Бяле одна из улиц носит  ныне имя Вревской. В домике музея «Освободительная война» с портрета неизвестного болгарского художника смотрит на нас молодая женщина с крупными чертами лица и черными, глубокими, подернутыми грустью глазами. Строгое темное платье. Косынка медицинской сестры. Стоя перед этим портретом, вспоминаешь строки из стихотворения в прозе Тургенева, посвященного ее памяти: «Нежное кроткое сердце… И такая сила, такая жажда жертвы! Помогать нуждающимся в помощи… она не видела другого счастья… Какие заветные клады сохранила она там, в глубине души, в самом ее тайнике, никто не знал никогда – а теперь, конечно, не узнает». В заповедном парке Бялы, на могильном холме, на небольшом прямоугольном камне вырезаны слова: «Сестры милосердия Неелова и баронесса Вревская. Январь 1878г.».

    3.3 Римма Иванова

     Римма родилась в семье ставропольского чиновника Михаила Павловича Иванова и его супруги Елены Николаевны, урожденной Данишевской. Семья была очень трудолюбивая, заслуженно уважаемая в городе. В Государственном архиве Ставропольского края сохранился формулярный список казначея Ставропольской духовной консистории коллежского асессора М. П. Иванова, в котором говорится, что «за отлично-усердную службу и особые труды» он награжден орденом Св. Станислава 3-й степени и серебряной медалью в память царствования Александра III.

     С детства Римма была дружна со старшим  братом Владимиром, который рано научил ее читать. Играя с детьми, девочка  часто изображала воина, а на вопрос, кем ты будешь, отвечала: «Солдатом!». А Владимир мечтал стать доктором. Так и случилось: во время войны Римма оказалась на передовых позициях в простой солдатской шинели, а ее брат, студент-медик Харьковского университета – полковым врачом. [38]

     Поступив  в 1902 году в Ольгинскую женскую гимназию, Римма училась легко, знания давались ей без особого труда. Живая, веселая, бойкая, общительная, она была всеобщей любимицей. Смелость и самоотверженность уже тогда были заметны в ее характере. Подруги вспоминали о таком случае последних дней ее пребывания в гимназии. Учащаяся молодежь гуляла близ пруда в Архиерейском лесу (ныне на этом месте Комсомольское озеро). Вдруг один юноша неловко соскользнул с мостков, упал в воду и начал тонуть. Пруд был довольно глубокий. И именно Римма, не задумываясь, немедленно бросилась в воду – в платье и обуви – и спасла утопающего.

     В 1913 году, окончив гимназию, девушка  собиралась поступить на высшие экономические  курсы в столице. Но родители уговаривают  свою «милую Риммочку» отложить поездку  на год: очень уж она у них маленькая  да хрупкая. Они отправляют ее погостить в Подольскую губернию к родному брату Елены Николаевны – полковнику 76-го Кубанского пехотного полка Н. Данишевскому. Пробыв у любимого дяди около двух месяцев, Римма возвращается домой. Пустое времяпрепровождение не в ее характере, и она, получив должность учительницы одного из земских училищ, отправляется в село Петровское Благодарненского района. Только что открытое, училище не имело даже своего помещения. Но, преодолевая трудности, молодая учительница добилась отличных результатов на педагогическом поприще, как отмечал позже на траурном митинге председатель Благодарненской земской управы Г. Мальцевский.

     После окончания учебного года Римма вновь  задается целью продолжить образование, но все планы нарушены началом  войны с Германией. Губернское земство приступило к оборудованию госпиталей. Для подготовки медсестер открываются кратковременные курсы, на которые Римма сразу же записалась. В крайгосархиве сохранилось постановление Ставропольской губернской земской управы от 7 сентября 1914 года, из которого узнаем, что Р. Иванова направлена сестрой милосердия в госпиталь № 2 вместе с девушками известных на Ставрополье в то время фамилий: М. Алафузовой, С. Мачканиной, Е. Рудневой, М. Берк… Среди них называется и дочь тогдашнего губернатора Б. Янушевича – Елена Мовилло, которая также отправится сестрой милосердия на фронт в составе санитарного отряда (созданного на средства ставропольских туркмен) и будет награждена солдатским Георгиевским крестом 4-й степени. Все это говорит о патриотическом настрое, царившем в те времена.

     Потоком шли в госпитали Ставрополя раненые. Был забит до отказа и госпиталь  № 2. Работать приходилось днем и  ночью. Но Римме, кажется, этого мало. Впечатлительная пылкая девушка  под влиянием рассказов прибывших  с фронта рвется в действующую армию, чтобы там, на полях сражений, прийти на помощь русским воинам. Несмотря на протесты родителей, 17 января 1915 года Римма добровольно отправилась на Западный фронт, в 83-й Самурский пехотный полк, который до войны дислоцировался в Ставрополе. Она наотрез отказалась остаться при полковом лазарете. Под именем санитара Ивана Михайловича Иванова девушка отбыла на передовые позиции. Только впоследствии этот юный доброволец, став сестрой милосердия, обрел свое настоящее имя – Риммы Михайловны Ивановой. [38]