Женская благотворительность и милосердие в конце 19 начале 20 века

       Даша Севастопольская… Мало кому знакомо это имя. Оно выброшено из учебников истории, как и многие другие прославленные имена, которые составляли гордость страны. А ведь если мы попадём в Севастополь и посетим знаменитую панораму, то рядом с портретами В.А. Корнилова и П.С. Нахимова, Н.И. Пирогова и В.И. Истомина, И. Шевченко и П.М. Кошки увидим портрет Даши Севастопольской – первой в мире сестры милосердия, спасавшей раненых на полях сражений Крымской войны (1853–1856 годы). Не ради славы мирской, а по зову души и сердца.

        … в начале сентября 1854 года девушка Даша с Корабельной стороны Севастополя вдруг отрезала косы, переоделась в матросскую форму, продала оставшийся от родителей дом, все свое сиротское имущество. Взамен она купила лошадь с повозкой, множество одеял и белого полотна, бутыли с уксусом и вином. Соседи думали, что она «тронулась» умом после тяжелых переживаний по погибшему отцу и решила отправиться на все четыре стороны. Но лошадь с повозкой, груженной личным скарбом и «санитарной экипировкой», двинулась к берегам Альмы, туда, где шло из тяжелейших сражений Крымской войны – Альминское. Эта «карета горя», как прозвали жители Корабельной стороны повозку «помешавшейся сироты», стала первым в истории перевязочным пунктом на поле боя, а сама Даша первой медсестрой милосердия. Страдание по отцу переплавилось в ее душе в великое сострадание к ближнему.[36, с. 31-37]

         По воспоминаниям замечательного  русского хирурга Н. Пирогова, положение раненых в период  обороны Севастополя было исключительно  тяжелым. «Горькая нужда и медицинское невежество соединились в баснословных размерах», – писал он. Не хватало врачей, не было транспортных средств для доставки раненых в госпитали, и они лежали на голой земле без всякой помощи. К ним то и явилась Даша, как светлый ангел, как последняя надежда. До конца войны девушка не покидала поля боя перевязывая раненых, утешая их теплыми словами: «Потерпи, любезный, все будет хорошо, миленький»…[36, с.31-37] У нее не было никакого медицинского образования, поэтому она действовала, опираясь на простонародный опыт, зная, например, что обеззараживать раны лучше водой с уксусом. И так хлопотала она, не обделяя вниманием и «чужих» - англичан, французов, итальянцев, турок.  Самоотверженность Даши Севастопольской бала названа «подвигом гуманизма»

        Подлинная фамилия Даши долго  оставалась неизвестной, ее личность  стала обрастать фантазиями, мифами. И, если бы ни случай, возможно, никто бы так и не узнал  ни ее настоящего имени, ни  подробностей жизни. Через 128 лет  после окончания Крымской войны в 1984г., в центральном государственном военно-историческом архиве СССР (ныне – Российский государственный военно-исторический архив) при случайных обстоятельствах удалось найти документы, проливающие некоторый свет на биографию легендарной сестры милосердия.[36, с. 31-37]

        Даша родилась в 1836 году, рано  потеряла мать. Из рапорта генерал-адъютанта  А.И. Философова (двоюродного дяди  поэта М. Лермонтова) стало известно, что она – дочь матроса 10-го  ластового экипажа Лаврентия  Михайлова, убитого при Синопском сражении. Гражданским подвигом дочери матроса был потрясен сам император Николай I, который «всемилоствивейше соизволил пожаловать ей золотую медаль с надписью «За усердие» на Владимирской ленте для ношения на груди. По указанию царя, сестре милосердия выдали 500 рублей серебром. Было заявлено также, что по выходе замуж его Величество пожалует ей еще тысячу рублей серебром на обустройство быта».[36, с. 31-37]

          Во время севастопольской обороны  Даша жила в полуразрушенном  домике на Северной стороне города, в Сухой балке, вблизи батареи № 4. В результате Восточной войны, так блистательно начавшейся для русского флота и так печально закончившейся для империи, Севастополь был сдан. Однако по условиям Парижского договора от 1856 года Россия вернула себе этот город, уступив за это Турции южную часть Бессарабии и крепость Карс, отказавшись от протектората над православными подданными Османской империи в Сербии и Валахии. Россия утратила даже право иметь флот на черном море, но сохранила  за собой Севастополь, порт, основанный еще Екатериной Великой.

       Из архивных документов стало  известно также, что летом 1855 года Дарья Михайлова вышла  замуж за рядового 4-го ластового  экипажа Максима Хворостова. Посаженным  отцом на свадьбе был полковник  П.К. Меньков. Предъявив князю М.Д. Горчакову свидетельство о вступлении в брак и о награждении. Даша получила обещанные императором 1000 рублей серебром.

        После войны Севастополь лежал  в руинах без малого два  десятка лет. Жителям было трудно  существовать в таких условиях, и они покидали город. Даша купила трактир в поселке Бельбек, но роль хозяйки трактира оказалась не по душе прирожденной сестре милосердия. Продав имущество, они с мужем переехали в Николаев, к морю. Но вскоре матрос тяжело запил, и Даша одна вернулась в Севастополь. Здесь, на родной Корабельной стороне, она тихо и скромно прожила до конца дней. По воспоминаниям старожилов, Д. Лаврентьевна Хворостова умерла в 1910 году и похоронена  на кладбище в Доковом овраге. За могилой никто не ухаживал, и со временем она была утрачена.

       Сегодня немногими материальными  напоминаниями о Даше Севастопольской  является старинная картина, запечатлевшая  ее, перевязывающую голову раненого, литой бюст в Панораме обороны  Севастополя, а также отраженный  в ней сюжет: девушка под пулями несет воду для раненых солдат.

        Но случилось так, что первой  в мире сестрой милосердия  была названа англичанка Ф.  Найтингейл и Британия уже  никогда от этого не откажется,  несмотря на факты. 5 ноября 1854 года  Найтингейл прибыла с 38-ю женщинами из Великобритании в турецкий госпиталь Скутари, после чего значительно уменьшилась смертность раненых. В Крыму «Леди с лампой», как прозвали англичанку, появилась 25-26 апреля 1855 года. К этому времени русские сестры милосердия уже 4 месяца трудились в местах военных действий. А Даша Севастопольская приступила к этому благородному делу и того раньше.

     Великая княгиня Елена Павловна, вдова младшего брата императора Николая I, обратилась к женщинам России с призывом помочь раненым в осажденном Севастополе. В том же 1854 году Елена Павловна открыла в Санкт-Петербурге Крестовоздвиженскую общину сестер милосердия, а уже в ноябре первый её отряд приехал в осажденный Севастополь. Н.И. Пирогов, руководивший работой женщин, писал: «Их рвению и деятельности при хождении за больными, их подлинно-стоическому самоотвержению нельзя было довольно надивиться. Малейшие желания страждущих, даже их капризы, выполнялись сестрами самым добросовестным образом… В короткое время уже видны были плоды их… самоотвержения». Бывало, что сестры милосердия проводили по 17 часов в сутки в госпиталях, не жалея сил и здоровья, раздавали раненым свое жалованье, пищу, белье. Благодарность воинов была безгранична: «матери наши» – звали они сестер милосердия. 
        Екатерина Бакунина, Елизавета Карцева, Варвара Щедрина, Екатерина Хитрово… Свыше двухсот сестер милосердия Крестовоздвиженской общины участвовали в этой работе. Лев Толстой так описал их будни («Севастополь в мае») «Большая, высокая темная зала – освещенная только четырьмя или пятью свечами, с которыми доктора подходили осматривать раненых, – была буквально полна. Носильщики беспрестанно вносили раненых, складывали их один подле другого на пол, на котором уже было так тесно, что несчастные толкались и мокли в крови друг друга, и шли за новыми. Лужи крови, видные на местах незанятых, горячечное дыхание нескольких сотен человек… Сестры, со спокойными лицами и с выражением не того пустого женского болезненно-слезливого сострадания, а деятельного практического участия, то там, то сям, шагая через раненых, с лекарствами, с водой, бинтами, корпией мелькали между окровавленными шинелями и рубахами».[36,с.31-37] 
      Если бы не сестры милосердия, то, выражаясь словами Н.И. Пирогова, «больные лакали бы вместо сытного супа помои и лежали бы в грязи». В солдатских сапогах, утопая в грязи, обходили сестры одну за другой намокшие палатки и, стоя на коленях в грязи и крови, делали перевязки, кормили, поили раненых. Их поступало ежедневно от 500 до 3000 человек. Одной дежурной сестре приходилось ухаживать за 100–200 тяжело или 300–400 легкоранеными. Дни и ночи они не покидали своего поста. Ежедневно соприкасаясь с больными, сестры милосердия нередко сами заражались тифом и холерой. С декабря 1854 по январь 1856 года в Крыму работало около 250 сестер, более 20 из них умерли при исполнении своих обязанностей. 
      Деятельность севастопольских сестер милосердия была беспримерной в истории мировой медицины. Не случайно основатель международного Движения Красного Креста и Красного Полумесяца Анри Дюнан в 1896 году напишет: «…если сегодня Красный Крест охватывает мир, это благодаря примеру, поданному во время войны в Крыму Ее Императорским Высочеством Великой княгиней Еленой Павловной…».[36, с. 31-37] 
 
 
 

3.2 Юлия Вревская

    В петербургской газете «Новое время» 28 января 1878г. Свято-Троицкая община сестер милосердия с прискорбием сообщила, что «в г. Бяле в Болгарии 24 января скончалась после тяжкой болезни, вследствие неусыпных трудов по уходу за ранеными и больными воинами, сестра Красного Креста, прикомандированная к Свято-Троицкой общине, баронесса Юлия Петровна Вревская». «Русская роза сорвана на болгарской земле сыпным тифом»      [7 С. 345], - написал об этой женщине ее друг, французский писатель В. Гюго. Чувством скорби проникнуто и письмо С.С. Тургенева из Парижа П.В. Анненкову: «К несчастью, слух о милой Вревской справедлив. Она получила тот мученический венец, к которому стремилась ее душа, жадная жертвы. Ее смерть меня глубоко огорчила. Это было прекрасное, неописано доброе существо».[2. C.280] На трагическую смерть Вревской отозвались многие замечательные люди России, посвятившие ей свои произведения, воспоминания.

    Когда-то в поле зрения Ю.И. Проскуровской попала статья, напечатанная в одной из газет. Автор рассказывал о письме, отправленном в 1879г. сыном великого поэта А.А. Пушкиным, участником Балканской кампании, командовавшим 13-м Нарвским гусарским полком, из подмосковного имения Лопасня П.Ф. Раменскому и содержавшем подробности гибели его двоюродного брата. В том письме были такие слова: «на его могилу приезжали его старый друг и Ваша землячка Юлия Вревская. Она возложила на его могилу венок из белых роз».[37] Это письмо связывало воедино Мологино Тверской губернии, куда оно было адресовано, и слово «землячка». До тех пор не было известно, откуда родом Вревская (в девичестве - Варпаховская).

      Ю.И. Проскуровская обратилась в  государственный  архив Тверской области (ГАТО), где  обнаружили дело «По прошению портупей прапорщика Родиона Максимова Варпаховского  о внесении его Дворянскую Родословную  книгу Тверской губернии». Оно содержало  родословную Варпаховских. Из нее следовало, что П.Е. Варпаховский происходил из рода невельских шляхтичей, которые «по взятии города Смоленска под Российскую державу» выехали в Россию. Их «прапрадеду Станиславу за службу» в 1679г. «жаловано было имение, состоящие в Бельском уезде в Моненской волости деревня Овинцы с деревнями с крестьянами и с пустошами и со всеми принадлежащими к ним угодьями». Это «имение с крестьянами переходило по наследству от него Станислава к сыну его Якову и от Якова к сыну его Ивану»; «законное же рождение от Ивана Яковлева Варпаховского сына майора Евдокима, от майора Евдокима Иванова Варпаховского сына генерал-лейтенанта Петра и от его последнего и жена его Каролины Ивановны детей: сыновей Петра, Ивана, Евгения, Владимира и дочерей Натальи и Юлии доказывается метрическими свидетельствами и отношением Смоленской, Могилёвской и Херсонской духовных консисторий и обер-священника Армий и Флотов». А поиски в государственном архиве Смоленской области помогли установить, что вышеприведенные сведения были использованы П.Е. Варпаховским для доказательства древности его рода с целью внесения его семьи в родословную книгу дворян Смоленской губернии, где они числились с 1852 года.[34 с. 170-174]

    Год рождения Юлии 1841 вызывал сомнения, приводимый почти во всех статьях и высеченный на ее памятнике в Болгарии. В «Формулярном списке» Варпаховского указано, что его дочерям было: Наталье – 13, а Юлии – 11 лет. Они 1 января 1849г. находились в Одесском институте благородных девиц. Значит, год рождения Юлии – 1837, а не 1841-й. [34 с. 170-174] Об учебе сестер Варпаховских в Одессе сведений нет. В 1848 г., когда отец был назначен командующим резервной дивизией, Варпаховские переехали в Ставрополь. Юлии Петровне тогда было более 10 лет. В мае 1849 года сестры уже были в Ставрополе. Там открылась тогда «Средне-учебное заведение Святой Александры для воспитания женского пола», где они и продолжали свое образование.

    Среди документов о дворянском происхождении  Варпаховских, хранящихся в Санкт-Петербурге, имеется выписка: «Рождение оной Юлии в метрической книге пехотного Генерал фельдмаршала Герцога Веллингтона полка церкви Покрова Пресвяты Богородицы за 1838 год под № 2 значится записанным так: 1838 г. генваря 25 числа командира 1 бригады 7 пехотной дивизии генерал-майора Петра Евдокимова Варпаховского православного вероисповедания и законной жены его Каролины Ивановны евангелического вероисповедания родилась дочь Юлия». [34. с. 170-174] Откуда же появился 1841 год? Скорее всего, он заимствован из письма И.С. Тургенева к Ю.П. Вревской от 25 декабря 1874 г[3. с.344] , в котором он сравнивал свой и ее возраст: «Если вам 33 года – мне целых 55».

    В Ставрополе прошла юность Юлии. Окружавшая ее военная жизнь наложила отпечаток  на характер доброй и отзывчивой девушки, которая с ранних лет отличалась серьезностью и деятельной любовью к людям. Атмосфера героизма, рассказы о военных событиях, страдания раненых и больных – все волновало ее. В Ставрополе она познакомилась с бароном И.А. Вревским. И.А. Вревский был человеком большого мужества, трижды награжденный золотым оружием с алмазами и надписью «За храбрость». Он выбирал, как о нем говорили, «самые почетные позиции по опасности», по словам М.Д. Скобелева, «один стоил четырех конных дивизий».

Уже не молодой генерал был холост. Юная Юлия Петровна, сиявшая красотой, завладела его сердцем. В конце 1855 года он писал брату «Я тебя еще не известил о моем очень скором браке с Юлией Варпаховской … Жюли будет 18 лет; она блондинка, выше среднего роста, со свежим цветом лица, блестящими умными глазами;4 добра – бесконечно. Ты можешь подумать, что описание это вызвано моим влюбленным состоянием, но успокойся, это голос всеобщего мнения».[39] Письмо датировано 25 декабря 1855 годом, то есть 18 лет Юлии должно исполниться через месяц. Значит, баронессой она стала в начале 1856 года. Это подтверждает в своих воспоминаниях А.Л. Зиссерман, занимавшейся с середины 1855 до марта 1856 года у Вревского перепиской документов: «В последнее время моего пребывания при нем он женился на дочери генерала Варпаховского».[13. с.396]