Более успешно шло обучение в горнозаводских школах, основанных по инициативе В. Н. Татищева на Урале в 1721 г. В этих школах детей «нижних чинов и работных людей» учили читать и писать (выучившихся писать не отдавали в матросы и солдаты), а затем арифметике, геометрии и «прочим горным делам».

     Горнозаводские  школы имели длительную историю  и просуществовали до конца XIX в. Однако попытка Татищева завести в уральских селах школы грамотности не увенчалась успехом. Сельское духовенство не хотело ими заниматься, и после отъезда Татищева эти школы прекратили свое существование.

     Эпизодически  возникали и другие школы. Так, например, с 1703 по 1715 г. . в Москве существовала гимназия, основанная пастором Глюком. В ней преподавали французский, немецкий, латинский и другие языки, арифметику, танцы, верховую езду. Гимназия готовила канцеляристов для государственных учреждений. Всего было подготовлено около 300 человек.

      В Петербурге на средства известного церковного деятеля и публициста Феофана  Прокоповича и при его доме 15 лет содержалась школа для  сирот и детей бедных родителей. Школу окончили 160 человек, получившие широкое и разностороннее образование, среди них – академики А. П. Протасов и С. К. Котельников.

      С именем Феофана Прокоповича связано  также начало становления в России духовного профессионального образования. В составленном им «Духовном регламенте»  предусматривалось создание академий с семинариумами – 8-летними средними духовными учебными заведениями, дававшими светское и богословское образование.

      В 1725 г. по инициативе Петра был создан важный научно-просветительский центр  – Академия наук. В ее состав входили  университет и гимназия. Среди  первых приглашенных зарубежных ученых были такие крупные профессора, как Д. Бернулли, Л. Эйлер, Ж. З. Делиль. Количество студентов в университете и учащихся в гимназии было чрезвычайно мало, на протяжении ХVIII в. в университете в связи с этим и по другим причинам неоднократно прекращались занятия. Дети дворян предпочитали другие формы образования, мешали работе университета и бюрократические порядки, царившие в Академии наук. Однако, как ни тяжело было состояние академических гимназий и университета, все же из них вышли такие ученые как М. В. Ломоносов, С. П. Крашенинников, С. Я. Разумовский, И. И. Лепехин и др.

     Характерная черта вновь созданных школ —  сословность. Хотя в большинство  школ принимали тогда «разных  чинов людей детей», но курс обучения и цели его были у разных «чинов» не одинаковые. При Навигацкой школе, например, было подготовительное отделение (русская и цифирная школы), где учили читать, писать и считать. Для большинства разночинцев на этом обучение и кончалось. Они направлялись на службу в Адмиралтейство писарями, помощниками архитекторов, аптекарей и т. п. Некоторые разночинцы продолжали учение, их посылали и за границу для усовершенствования знаний. Однако дворяне (особенно из знатных), возвращаясь из-за границы и выдержав экзамен, получали офицерский чин унтер-лейтенанта, а разночинцы шли в штурманы. То же было и в Пушкарской школе. С течением времени сословный характер обучения принимает все более резкие и законченные формы.

     В петровское время не сложилось единой системы образования, но были заложены основы начального и профессионального светского и духовного обучения. Единого государственного органа, который бы руководил школами, создано не было. Школы возникали без какого-либо общего плана. Они носили профессиональный характер, перед ними ставились ограниченные, утилитарные задачи. Тем не менее, школы создавались, конечно, не бездумно, они обеспечивали подготовленными людьми самые важные учреждения реформируемого государства. В армии и флоте стало возможным постепенно свести до минимума количество иностранных офицеров. Русская регулярная армия была в основном укомплектована национальными офицерскими кадрами, подготовленными в военно-учебных заведениях и в гвардейских полках. К 20-м годам XVIII в. можно было констатировать, что и в морском флоте «своих русских офицеров довольно есть».

     Немало  было направлено в армию и флот лекарей и подлекарей, выучившихся  в Московском медицинском училище, в Петербургской хирургической  школе (открытой в 1716 г.).

     Несмотря  на все трудности и неустройства (нехватка учителей, учеников, учебных пособий, научной литературы, отсутствие единых программ и т. д.) первые светские школы дали немалое количество образованных людей, которые обеспечили проведение реформ, способствовали общему подъему русской культуры. Развитие издательского дела, реформа шрифта, появление первой печатной газеты, возникновение новых библиотек также создавали более благоприятные условия для развития образования.

2. Школа в 30-50-х годах XVIII в.

     В этот период математические (цифирные) школы получили весьма ограниченное значение, а в 1744 г. слились с гарнизонными. «Весьма обманула» Петра I, по выражению В. Н. Татищева, надежда на устройство школ по епархиям, так как архиереи больше «конские и денежные заводы созидать прилежали».

     В это время появляются закрытые дворянские военно-учебные заведения и складывается система дворянского сословного образования.

     При Петре I, когда недосуг было думать о законченной, стройной системе  народного образования, когда создавались  школы, нужные в данный момент, когда  сколько-нибудь знающих людей почти не было, с сословной принадлежностью при обучении не всегда считались. Дворяне обязаны были знать службу «с фундамента», служили солдатами и матросами. Способные люди, попавшие на глаза Петру, выдвигались и занимали высокие посты, хотя и были из «самой подлости». Соответственно и в школах учились дети из разных сословий. Все это вызывалось срочными потребностями дворянского государства и, разумеется, ничего принципиально не меняло в сословном его строе. И тогда в Навигацкой школе, например, разночинцы, научившиеся читать, писать и считать, считались закончившими свое обучение и назначались в разные должности, а дворяне учились в высших классах, готовясь к офицерским должностям.

     Все же дворянам такое положение было тягостно. Одной из первых привилегий, которую они потребовали от Анны Ивановны, было заведение специальной школы для шляхетских детей. В 1731 г. в Петербурге был основан корпус кадет (с 1752 г. назывался Сухопутный шляхетный кадетский корпус). В 1752 г. Морская академия, гардемаринская рота и морская артиллерийская школа были преобразованы в Морской корпус.

     Замкнутый сословный характер получили петербургские  Артиллерийская и Инженерная школы, объединенные в 1758 г. «под особенной  дирекциею» П. И. Шувалова.

     Однако  дело было не только в привилегиях для дворян и в их сословной спеси. Дворянское государство пеклось об укреплении своей классовой базы, в частности и тем, чтобы сделать дворян более образованными «для совершенной пользы государственной». В общих чертах система дворянского обучения выглядела так. Все дворянские дети 7 лет являлись на смотр и записывались в Петербурге у герольдмейстера, а в Москве и в губерниях у губернаторов. Через 5 лет — второй смотр. К этому времени недорослю надлежало «действительно и совершенно грамоте читать и чисто писать». Затем открывалось два пути: учиться дома или в государственных школах арифметике и геометрии «и само собою разумеющего должного и нужнейшего знания закона и артикулов нашей православной... веры». В этих знаниях 16-летних недорослей свидетельствовал Сенат. Дальше дворянские юноши обучались географии, фортификации и истории, тоже дома или в учебных заведениях.

     Дворян  — учащихся инженерной, артиллерийской, гарнизонных школ и кадетских  корпусов в те же сроки предписывалось свидетельствовать в науках в столице в присутствии члена Военной коллегии, а в прочих гарнизонах и городах губернаторам, комендантам, инженерным и артиллерийским офицерам и «при других ученых людях». На практике вся эта система выглядела не так стройно и хорошо, как на бумаге.

     Учащиеся - недворяне встречались в «русских школах», Навигацкой, артиллерийской школе. Были они в других учебных заведениях, даже в закрытых дворянских. Государству нужны были и мастеровые, и унтер-офицеры, и академики — приходилось создавать школы и для «подлого народа», допускать в гимназии и университеты разночинцев, мириться с совместным их обучением с дворянами.

     Однако  в тех учебных заведениях, где  дети дворян и прочих чинов людей  учились вместе, равенства не было. Разночинцев не учили «дворянским наукам» — фехтованию, танцам, иностранным языкам, верховой езде. Да и шли в школы (например, в Академическую гимназию) дети дворян по свободному желанию родителей, а разночинцев присылали Адмиралтейство, духовное ведомство. Для разночинцев это была подготовка к обязательной службе в том учреждении, которое их послало учиться. Для привлечения в эти учебные заведения дворян, не желавших якшаться с «подлыми», в классах создавали дворянские отделения. Но это оказывалось неудобным, так как увеличивало расходы на учителей. Тогда придумывали «знатных чинов людей детям сидеть за особливым столом», столы для дворян обивать сукном и т. п. В Казанской гимназии предполагалось даже классные комнаты делить перилами на две части и в дворянской половине приподнять несколько пол.

     Мысль о том, что образование и воспитание детей из разных сословий должны быть различными, большинству людей казалась вполне естественной. Образование становилось  одним из орудий защиты и оправдания господствующего положения дворянского  класса. Сословность учебных заведений — характерная черта всего XVIII в., не исчезнувшая и в XIX в.

     Условия крепостнического производства были таковы, что, не говоря уже о земледелии, и на заводах проще и выгоднее было эксплуатировать дешевый неквалифицированный труд. Уральский заводчик Демидов очень заволновался, когда зашла речь об устройстве школы для детей рабочих. Он подал в 1735 г. в Кабинет министров прошение, из которого следовало, что, если детей 6 —12-летнего возраста заставить учиться, «от того впредь заводов размножать будет неким». Маленькие дети «многие заводские работы исправляют» — и учиться им не обязательно. На это прошение Кабинет министров положил свою печально известную резолюцию: на партикулярных заводах детей не принуждать учиться читать и писать, и учить только охотников. Понятно, что охотников в таких условиях не нашлось.

     Однако  в России уже были люди с более широким взглядом на задачи и характер образования и школьного дела. Они считали, что образование должно служить не своекорыстным сословным интересам, но национальным задачам подъема хозяйства и культуры. В 40—50-х годах XVIII в. проведение в жизнь такого взгляда приняло конкретные формы борьбы с «шумахерщиной» (выражение Ломоносова), за коренное улучшение учебной деятельности Академии наук и за создание первого русского университета в Москве. Это была именно борьба, даже война — ожесточенная, непримиримая, только что не кровопролитная. Борьбу с «шумахерщиной» возглавил М. В. Ломоносов.

     Ломоносова  отличала практическая хватка, умение четко поставить ближайшие конкретные цели, использовать для их достижения свое влияние на фаворита Елизаветы И. И. Шувалова, на президента Академии К. Г. Разумовского. Чтобы наладить учебные заведения Академии, Ломоносов считал необходимым в первую очередь добиться инавгурации Университета, т. е. торжественного публичного акта, о котором известить все европейские университеты. Затем «...не худо чтобы университет и Академия имели, по примеру иностранных какие-нибудь вольности, а особливо чтоб они свобождены были от полицейских должностей». Одним из важнейших прав Университета должно было стать присвоение ученых степеней. И еще одно требование Ломоносова — самое важное: открыть доступ к образованию, к науке как можно более широким слоям народа, уничтожить сословное неравенство хотя бы в стенах Университета.

     Все эти требования были направлены к  одному: повысить роль русской науки  в глазах мировой ученой общественности и вместе с тем обеспечить ученым, профессорам и студентам Университета более прочное, независимое положение в обществе, где порода и чин ценились выше знаний и таланта.

     Осуществить все эти требования в Петербурге оказалось невозможно, хотя их поддерживали некоторые академические профессора, — мешала «шумахерщина». Все же в  конце 40-х годов положение Академического университета несколько улучшилось. В 1748 г. начали читать лекции: В. К. Тредиаковский — элоквенцию (красноречие, риторика), Г. В. Рихман — «курс математический», И. Э. Фишер — «историю универсальную и хронологическую» и др. В 1752 г. начал чтение курса «истинной физической химии» с одновременной демонстрацией опытов Ломоносов. Из 20 экзаменовавшихся в 1753 г. студентов семеро были признаны достойными звания адъюнктов и магистров. Среди них были любимый ученик Ломоносова Николай Поповский, Антон Барсов, впоследствии профессор Московского университета, и другие. Однако после 1753 г. Университет вновь переживает большие трудности.

     Следующий этап истории академических учебных  заведений связан с непосредственным руководством ими Ломоносовым (с 1758 г.).

     В начале 50-х годов Ломоносов, не прекращая  борьбы за улучшение академических  учебных заведений, основное внимание сосредоточил на подготовке к открытию Московского университета. «Ломоносов был великий человек. Он создал первый университет...» — уверенно писал А. С. Пушкин в те годы, когда общепринятым было считать основателем Московского университета И. И. Шувалова. Последующее изучение переписки Ломоносова, проекта университетского регламента и других источников подтвердило классическую точность пушкинских слов. Действительно, Московский университет стал первым русским университетом. Академический — при всем том, что он сыграл свою роль в истории русского образования и школы, — был университетом только по имени, а во второй половине XVIII в. он и вовсе прекратил свое существование. Основанный в 1818 г. Петербургский университет никакой преемственной связи с ним не имел.

     Документы об организации Московского университета подавались в Сенат и на подпись  императрице от имени И. И. Шувалова. Но разработаны они были Ломоносовым. В них он проводил те же идеи, на которых основывался, пытаясь перестроить академические учебные заведения. Шувалов приложил свою руку к редакции этих документов, вытравляя из них «несовместные вольности». Однако основное содержание осталось ломоносовским, и это обеспечило Московскому университету жизнеспособность и выдающуюся роль в развитии русского просвещения, науки, всей русской культуры.