Аграрная реформа Столыпина и ее последствия

     Третьеиюньский  государственный переворот коренным образом изменил обстановку в  стране. Крестьянам пришлось оставить мечты о скорой "прирезке". Темпы  реализации указа 9 ноября 1906 г. резко  возросли. В 1908 г. по сравнению с 1907 г. число укрепившихся домохозяев увеличилось  в 10 раз и превысило полмиллиона. В 1909 г. был достигнут рекордный  показатель – 579,4 тыс. укрепившихся. Представители  правительства, в том числе Столыпин, жонглировали этими цифрами в  законодательных собраниях и  в беседах с репортерами. Но с 1910 г. темпы укрепления стали снижаться. Искусственные меры, введенные в  закон 14 июня 1910 г., не выправили кривую. Численность выделяющихся из общины крестьян стабилизировалась только после выхода закона 29 мая 1911 г. "О  землеустройстве". Однако вновь приблизиться к наивысшим показателям 1908–1909 гг. так и не удалось.

     За  эти годы в некоторых южных  губерниях, например в Бессарабской и Полтавской, общинное землевладение  было почти совсем ликвидировано. В  других губерниях, например в Курской, оно, утратило первенствующее положение. (В этих губерниях и раньше было много общин с подворным землевладением.) Но в губерниях северных, северо-восточных, юго-восточных, а отчасти и в центрально-промышленных реформа лишь слегка затронула толщу общинного крестьянства.

     Чересполосно  укрепляемая личная крестьянская земельная  собственность весьма отдаленно  походила на классическую римскую "священную  и неприкосновенную частную собственность".¹⁴  И дело не только в правовых ограничениях, налагавшихся на укрепленные наделы (запрещение продавать лицам некрестьянского сословия, закладывать в частных банках). Сами крестьяне, выходя из общины, первостепенное значение придавали закреплению за собой не конкретных полос, а общей их площади. Поэтому они, случалось, были не прочь принять участие в общем переделе, если при этом не уменьшалась площадь их надела (например, при переходе на "широкие полосы"). Чтобы власти не вмешались и не расстроили дело, такие переделы иногда производились тайно. Бывало, что такой же взгляд на укрепляемую землю усваивало и местное начальство.

     Со  смешанным чувством относился Столыпин к такому развитию. С одной стороны, он понимал, что только рассечение надела на отруба изолирует крестьянские хозяйства  друг от друга, только полное расселение на хутора окончательно ликвидирует  общину. Крестьянам, рассредоточенным по хуторам, трудно будет поднимать  мятежи. "Совместная жизнь крестьян в деревнях облегчала работу революционерам", – писала М. П. Бок явно со слов отца. Этот полицейский подтекст реформы  нельзя упускать из виду.

     С другой стороны, Столыпин не мог не видеть, что вместо крепких, устойчивых хозяйств землеустроительное ведомство  фабрикует массу мелких и заведомо слабых – таких, которые никак  не могли стабилизировать обстановку в деревне и стать опорой режима. Однажды, прочитав отчет, подготовленный в Главном управлении землеустройства  и земледелия, Столыпин написал главноуправляющему А. В. Кривошеину: "Со слишком большою силою хулятся единоличные выделы. Хвалите и дайте должную оценку сплошному разверстанию целых селений, но не опорочивайте единоличных выделов".¹⁵ Однако он не в силах был развернуть громоздкую машину землеустроительною ведомства таким образом, чтобы она действовала не так, как ей удобно, а как нужно для пользы дела. Тем более что руководители ведомства были уверены, что действуют так, как надо.

4. Судьба и значение  аграрной реформы  в России

Итоги столыпинской аграрной реформы выражаются в следующих цифрах. К 1 января 1916 г. из общины в чересполосное укрепление вышло 2 млн. домохозяев. Им принадлежало 14,1 млн. дес. земли. 469 тыс. домохозяев, живших в беспередельных общинах, получили удостоверительные акты на 2,8 млн. дес. 1,3 млн. домохозяев перешли к хуторскому и отрубному владению (12,7 млн. дес.).¹⁶ Кроме того, как уже говорилось, на банковских землях образовалось 280 тыс. хуторских и отрубных хозяйств – это особый счет. Но и другие приведенные выше цифры нельзя механически складывать, поскольку некоторые домохозяева, укрепив наделы, выходили потом на хутора и отруба, а другие шли на них сразу, без чересполосного укрепления. По приблизительным подсчетам, всего из общины вышло около 3 млн. домохозяев, что составляет несколько меньше третьей части общей их численности в тех губерниях, где проводилась реформа. Впрочем, как отмечалось, некоторые из выделенцев фактически давно уже забросили земледелие. Из общинного оборота было изъято 22% земель.¹⁷ Около половины их пошло на продажу. Какая-то часть вернулась в общинный котел. В конечном итоге властям не удалось ни разрушить общину, ни создать устойчивый и достаточно массовый слой крестьян-собственников. Так что можно творить об общей неудаче столыпинской аграрной реформы.

     Вместе  с тем, известно, что после окончания  революции и до начала первой мировой  войны положение в русской  деревне заметно улучшилось. Некоторые  журналисты легкомысленно связывают  это с проведением аграрной реформы. На самом же деле действовали другие факторы. Во-первых, как уже говорилось, с 1907 г. были отменены выкупные платежи, которые крестьяне выплачивали  в течение 40 с лишним лет. Во-вторых, окончился мировой сельскохозяйственный кризис и начался рост цен на зерно. От этого, надо полагать, кое-что перепадало и простым крестьянам. В-третьих, за годы революции сократилось помещичье  землевладение, а в связи с  этим уменьшились и кабальные  формы эксплуатации. Наконец, в-четвертых, за весь период был только один неурожайный  год (1911), но зато подряд два года (1912–1913) были отличные урожаи. Что же касается аграрной реформы, то такое широкомасштабное мероприятие, потребовавшее столь  значительной земельной перетряски, не могло положительным образом  сказаться в первые же годы своего проведения.

     Тем не менее вряд ли можно считать  справедливым то огульно отрицательное  отношение к реформе, которым  сильно грешили советские историки в прошлые годы. Некоторые мероприятия, сопутствовавшие ей, были хорошим, полезным делом. Это касается предоставления большей личной свободы крестьянам, устройства хуторов и отрубов  на банковских землях, переселения  в Сибирь, некоторых видов землеустройства.

     В обстановке 1906 г. никто из министров  не решился бы явиться к царю с  предложением сделать отрезки от помещичьих латифундий. Столыпин, как  видно, считал, что в таком предложении  нет надобности, ибо частичное  отчуждение помещичьих земель уже идет. Многие помещики, напуганные революцией, продают имения. Важно, чтобы Крестьянский банк покупал эти земли, разбивал на участки и продавал крестьянам. На банковских землях стали появляться крепкие фермерские хозяйства. До 1911 г. объем продаж ежегодно возрастал, а затем начал снижаться. Это  объяснялось тем, что у помещиков прошел вызванный революцией испуг, и они сократили продажу своих земель. Всего за 1907–1915 гг. из фонда банка было реализовано 3909 тыс. дес., разделенных примерно на 280 тыс. отдельных участков. Деятельность Крестьянского банка заняла хотя и видное, но все же второстепенное место в аграрной политике правительства. Однако именно это направление было наиболее близко Столыпину.

     Главной в аграрной реформе стала реализация проекта Гурко, который лег в  основу указа 9 ноября 1906 г. Гурко вскоре ушел в отставку, но Столыпин постепенно проникся его проектом и усвоил его  основные идеи. Указ 9 ноября 1906 г. был  одобрен III Думой и Государственным  советом, 14 июня 1910 г. его подписал царь. Закон 14 июня 1910 г. заменил указ 9 ноября 1906г.

     Пока  шла революция, крестьяне почти  не выходили из общины. Ходил слух, что  тем, кто выйдет, не будет прирезки земли от помещиков. Но затем укрепление общинных земель пошло быстрее, тем  более что власти всячески к этому  подталкивали. В 1908 г. по сравнению с 1907 г. число укрепившихся домохозяев увеличилось в 10 раз и превысило  полмиллиона. В 1909 г. был достигнут  рекордный показатель – 579,4 тыс. домохозяев.

     Однако  с 1910 г. число выходов из общины стало  неуклонно снижаться. Власти долго  не могли понять причины этого  явления. А поняв, не хотели их признать. Дело в том, что основная часть  крестьян, в том числе зажиточных, неохотно выходила из общины. Выходили больше всего вдовы, одинокие старики, спившиеся и окончательно разорившиеся домохозяева, многим из них при очередном  переделе грозила полная или частичная  утрата надела. Укреплялись и городские  жители, вспомнившие, что в родной деревне у них есть заброшенный  надел, который теперь можно продать. Выходили из общины и те, кто переселялся  в Сибирь. Но и численность переселяющихся с 1910 г. пошла на убыль.

     Всего к 1 января 1916 г. из общины в чересполосное  укрепление вышло около 2 млн. домохозяев (примерно 21% общинного крестьянства в тех губерниях, где проводилась  реформа). Правда, многие из них были лишь статистическими единицами, а  не реальными хозяевами. Всем им принадлежало 14,1 млн. дес. земли (15,5% всей площади, владевшейся  на общинном праве).

     Огромное  количество укрепленной земли шло  в продажу. Покупателем иногда являлось сельское общество, и тогда земля  возвращалась в мирской котел. Чаще же укрепленные участки покупали отдельные крестьяне-общинники, богатые  и средние. Иногда и бедняки покупали одну-две полосы. Нередко в руках  одного и того же хозяина оказывались  и укрепленные и общественные земли. Не выходя из общины, он в то же время имел и укрепленные участки. Земельные отношения в деревне  еще больше запутывались.

     Стремясь  привлечь на свою сторону крепких  домохозяев, тяготившихся общинными  порядками, правительство разработало  законопроект "О землеустройстве". 29 мая 1911 г. он стал законом. Отныне во главу  угла всей реформы было поставлено не чересполосное укрепление, а образование  хуторов и отрубов. Предполагалось, что их владельцы станут массовой опорой режима. По просьбе домохозяина  его разрозненные земельные полосы могли быть соединены в одно место. Так получался отруб. Если к отрубу присоединялась площадь деревенской  усадьбы и на него переносилось жилье  – он превращался в хутор. Потребовался большой объем землеустроительных работ. Реформа постепенно стала  переходить из рук Министерства внутренних дел в руки Главного управления землеустройства  и земледелия.

     Землеустроительное  ведомство пошло по линии наименьшего  сопротивления. Оно предпочитало не заниматься выделами отдельных домохозяев, а разбивать на отруба или хутора надел целого сельского общества. Согласие на такой раздел нередко достигалось путем грубого давления. Началась массовая фабрикация хуторов и отрубов. В общем потоке землеустраивалась и беднота с ее крошечными наделами. Около половины хуторов и отрубов, созданных на втором этапе реформы, было нежизнеспособно.

     Со  смешанным чувством относился Столыпин к такому развитию. С одной стороны, он понимал, что только полное расселение на хутора окончательно ликвидирует  общину. Крестьянам, рассредоточенным по хуторам, труднее бунтовать. С  другой стороны, он видел, что вместо крепких, устойчивых хозяйств землеустроители  фабрикуют массу мелких и слабых. Такие хозяйства не могли стать  опорой режима. Однако Столыпину так  и не удалось развернуть громоздкую машину землеустроительного ведомства, чтобы она действовала не так, как ей удобно, а как лучше для  дела.

     Всего за годы реформы в европейской  части России было создано около 200 тыс. хуторов и 1,3 млн. отрубов на надельных землях. На хутора и отруба перешло приблизительно 10% крестьянских хозяйств. Действия землеустроителей нередко наталкивались на сопротивление  крестьян. Иногда дело принимало трагический  оборот. В мае 1910 г. полицейские стражники  расстреляли сход в селе Болотове Лебедянского уезда Тамбовской губернии. Конфликт произошел из-за слишком  явного покровительства отрубщикам со стороны властей в ущерб  остальным крестьянам.

     Мужики  сопротивлялись переходу на хутора и  отруба не по темноте своей и невежеству, как считали власти, а исходя из здравых соображений. Крестьянское земледелие очень зависело от капризов погоды. Получив надел в одном  отрубе, крестьянин оказывался во власти стихии. Он разорялся в первый же засушливый год, если его отруб был  на высоком месте. Следующий год  был дождливым, и очередь разоряться приходила соседу, оказавшемуся в низине. Только большой отруб, расположенный в разных уровнях, мог гарантировать ежегодный средний урожай.

     Вообще  во всей этой затее с хуторами и  отрубами было много надуманного, доктринерского. (Сами по себе хутора и отруба не обеспечивали подъем крестьянской агрикультуры.) Необходимость  повсеместного их введения, строго говоря, никем не доказана. Между  тем Столыпин и его сподвижники  утвердились в мысли, что хутора и отруба – единственное универсальное  средство, способное поднять уровень  крестьянского хозяйства на всем пространстве необъятной России. Несмотря на все старания правительства, хутора приживались только в белорусских, литовских и северо-западных российских губерниях (Псковской, Смоленской). Здесь  сказывалось влияние Прибалтики и Польши. Местный ландшафт, изменчивый, изрезанный речками и ручьями, тоже способствовал расселению по хуторам.

     В южных и юго-восточных губерниях  широкому распространению хуторов  препятствовали трудности с водой. Но здесь (на Северном Кавказе, в Степном  Заволжье и Северном Причерноморье) довольно успешно развивалось насаждение отрубов. Плодородная степь, ровная, как стол, словно самой природой была создана для отрубного хозяйства.

     В центрально-черноземных губерниях  главным препятствием к образованию  на общинных землях хуторов и отрубов  было крестьянское малоземелье. Прежде чем насаждать хутора и отруба, здесь надо было решить именно эту  проблему – отчасти за счет переселения  в Сибирь, а отчасти и за счет раздутых помещичьих латифундий.