Соотношение права и языка

Верификационная форма. В  этой форме происходит не обнаружение  смысла нормативного высказывания, но проводится верификация содержания такого высказывания на предмет истины или ложности отраженных в нем  фактов.

Дискуссия о том, могут  ли нормы права быть истинными  или ложными ведется в науке  достаточно давно.

В настоящее время основные аргументы противников верифицируемости норм сводятся к следующему:

а) отсутствует критерий различения истинных и ложных норм[43];

26

б) нормы не являются дескрипциями, а потому подход с точки зрения истины / лжи к ним неприменим[44];

в) нормы права не выражают научных знаний, а законотворчество не есть процесс научного познания[45].

Иногда в качестве аргумента "против" приводятся даже довольно странные доводы, согласно которым  нормы вообще не являются суждениями[46].

На наш взгляд, подходить  к норме (точнее, к ее дескринционной составляющей) с позиций истинности / ложности все же можно. Но критерием  здесь должны служить не степень "прогрессивности" нормы и не степень ее "научности".

Единственным неоспоримым  критерием здесь выступает фактическое  соответствие дескрипции нормы окружающей действительности. То есть то обстоятельство, отражены ли в дескрипции реально  существующие или ложные факты бытия. Говоря упрощенно, если появится норма "Запрещается убийство русалок", то эта норма в дескриптивном  смысле будет, несомненно, ложной.

Отказывать же в реальности описанного нами критерия, означало бы отрицать то, что нормы являются по сути своей суждениями, возможность  проверки которых с точки зрения истинности или ложности никто не отрицал.

Но, повторимся, верифицируема  может быть только дескрипция. Прескрипция, то есть само предписание, целиком и  полностью обусловлена волей  законодателя, ничего, кроме воления, не выражает, а потому оценена как  ложная или истинная быть не может.

В уже приводившемся нами примере условной нормы "Запрещается  убийство русалок" ложным будет считаться  только ее дескриптивное положение, пропозиционально выражаемое как 'русалки  существуют'. Сам по себе запрет, т.е. прескрипционное составляющее, верификации  не поддается, ибо действительно  никакого описания в себе не несет.

Но сказанное не означает, что прескрипция не подлежит вообще какому-либо познанию. Как и всякий факт, выраженный в языке, она может  и должна быть познана воспринимающими  норму субъектами. Это специфическое  познание отражается в четвертой  форме осуществления гносеологической функции, а именно в критической.

Критическая форма. Хотя прекерипция  и не может быть охарактеризована как истинная или ложная, она, тем  не менее, подлежит определенной оценке со стороны воспринимающих ее субъектов.

Такая оценка основана на восприятии самого предписания и соотнесения  его с контекстом, в котором  находится воспринимающий норму  субъект. Это познание носит только лишь оценочный характер и воплощается  в вынесении адресатом нормы  суждения о позитивном или негативном восприятии нормы.

Это может проявляться  в характеристиках конкретного  предписания как "справедливого/ несправедливого", "эффективного / неэффективного", "прогрессивного / реакционного", "своевременного / несвоевременного", "продуманного / непродуманного" и т.д. В данном случае оценка дается не столько содержанию нормы, сколько государству, чья  воля отражена в предписании. Таким  образом, общим критерием оценки выступает, очевидно, оппозиция "хорошо - плохо".