Соотношение права и языка

 

Язык в первом значении - понятие довольно абстрактное (поскольку  можно говорить и о языках животного  мира, и о языках неживой природы, и о языках искусственного интеллекта и т.д.), исследуемое самыми различными науками, в особенности же семиотикой, то язык во втором значении - вполне конкретное понятие (например, русский язык, английский язык и т.д.), являющееся предметом  изучения прежде всего филологических наук, в частности, лингвистики.

 

Язык естественный относится  к абстрактному "языку вообще" как вид к роду. Естественный язык - наиболее совершенная и наиболее распространенная в человеческой коммуникации знаковая система. В данной работе под  термином "язык" понимается, как  правило, язык естественный.

 

Независимо от конкретного  подхода, можно вычленить несколько  характерных признаков, свойственных любому языку - как естественному, так  и искусственному. Ниже попробуем  сравнить эти признаки с признаками права.

 

1). Системность. Как право,  так и язык являются определенными  системами, т.е. упорядоченными  совокупностями отдельных элементов.  Однако очевидно, что систему  языка характеризует меньшая  степень монолитности и упорядоченности.  Право является жесткой, негэнтропической  нормативной системой, элементы  которой и структурные связи  между ними предопределены волей  государства. Между элементами  языковых систем возможны в  большей степени свободные отношения,  отношения энтропии.

 

10

 

2). Иерархичность. Поскольку  и право, и язык - системы, то  обоим им присуще обязательное  внутрисистемное свойство иерархичности,  т.е. наличия определенных моделей  во взаимосвязях одних элементов  другим. С методологической точки  зрения различаются иерархии  подчинения (низший элемент зависит  от высшего), иерархии подключения  (один элемент подключается к  другому и они составляют единое  целое) и иерархии включения  (меньшее включается в большее  и проявляет свои функции в  нем)[12]. Иерархию внутри системы  права следует относить к первой  модели иерархий: между ее структурными  элементами (нормами, институтами  и т.д.) существуют отношения соподчинения, заданные юридической силой конкретной  нормы. Языку же присуща иерархия  включения: "...самые низшие единицы  языка (звуки, фонемы) реализуют  свои функции в единицах следующего  уровня, т.е. в морфемах, из которых  в свою очередь образуются  слова.., из слов составляются  предложения и т.д."[13]. О системе  же права невозможно сказать,  что, например, нормы реализуют  свои функции через институты,  а институты - через отрасли.

 

3). Нормативность. И право,  и язык суть системы нормативные,  т.е. устанавливающие некоторые  модели социального поведения.  Но нормативность эта разнопорядковая.

 

Что представляет собой языковая норма (на примере норм естественного  языка, где нормативность проявляется  наиболее выпукло)? "Языковая норма - это единообразное, образцовое, общепризнанное употребление элементов языка; правила  использования речевых средств  в определенный период литературного  языка"[14]. Как мы видим, языковые нормы по сути своей лишены санкций, аналогичных санкциям норм правовых, а если они подкрепляются силой  государственного принуждения (как  это бывает в некоторых государствах), то в таком случае следует говорить о поглощении языковых норм правовыми. Во-вторых, соблюдение этих норм людьми имеет разнопорядковый характер. Если нормы права соблюдаются  в большинстве случаев осознанно, то соблюдение языковых норм (во всяком случае, достаточно культурным человеком) происходит на бессознательном уровне. "Человек, который усвоил знание языка, - писал Н. Хомски, - хранит в  себе систему правил, соотносящих  особым образом звук и значение"[15]. Человек же, который даже и усвоил знание права, не соблюдает нормативных  предписаний "автоматически". В-третьих, правовые и языковые нормы разнятся и по генетическому основанию. Если первые устанавливаются или санкционируются  государством, публичной властью, то вторые возникают в результате длительной эволюции национального языка и  общественного сознания. Государство, при всем своем желании, "отменить" или "упразднить" какой-либо язык как явление не в силах.

 

4). Знаковость. Всякий язык  есть знаковая система, т.е.  упорядоченная, иерархизированная  совокупность определенных знаков. Существует чрезвычайно много  подходов к пониманию и определению  знака как в зарубежной, так  и в отечественной науке. Подробно  анализировать их всех здесь  необходимости нет. Во всяком  случае, в самом общем смысле  любой знак есть объект, наделенный  некоторым значением, то есть  способный представлять какой-то  другой объект.

 

Материален ли или идеален  знак? И на этот вопрос среди специалистов соглашения не достигнуто. Например, А.Ф. Лосев полагал, что "всякий знак... возможен только как область чистого  смысла, освобожденная от всякой материи  и какой бы то ни было субстанции"[16].

 

Ю.В. Ивлев считает, что  знак материален. Согласно его определению, знак - это материальный объект, используемый в процессе познания или общения  в качестве представителя какого-либо объекта[17].

 

11

 

По мнению Б.Т. Домбровского, разделяемому и автором этой работы, необходимо различать знаки в  абстрактном и конкретном смыслах[18]. Абстрактный знак есть общее понятие, используемое в теоретических исследованиях. Такой знак, без сомнения, идеален. На практике мы сталкиваемся с конкретными  материальными проявлениями этого  знака, его экземплярами, т.н. инскрипциями. Поэтому когда мы говорим, о значении конкретного знака, воспринимаемого  нами в данный момент, мы говорим о знаке-экземпляре. Если же мы рассуждаем о значении некоторого знака вообще, не имея его в данный момент перед глазами, мы оперируем абстрактным образом такого знака.

 

Знаки, в зависимости от их сущности и генезиса, подразделяются на естественноязыковые (слова, предложения, лексемы и т.п.) и знаки искусственных  языков, созданных человеком (индексы, неязыковые символы, копии, эмблемы, формулы  и т.п.). Особым родом являются биосемиотические знаки (знаки "языков" животных).

 

Каждый знак наделен своим  значением (т.е. выражает определенное понятие), которое, в свою очередь, соответствуют  некоторому предмету, явлению окружающего (материального или идеального) мира, т.н. денотату.

 

Любая знаковая система - это  язык (в широком смысле этого слова), поскольку язык является универсальным  и единственно возможным средством  общения между людьми, средством  передачи, хранения, накопления информации.

 

Можно смело утверждать, что  знаковость - уникальное качество языка. Все иные объекты и явления  идеального свойства, будь то этика, эстетика, наука, объективируются через язык, через знаковые системы. В связи  с этим различаются гомоморфные  знаковые системы (которые оперируют  только какой-то одной категорией знаков) и изоморфные (оперируют знаками, относящимися к разным языкам).

 

Иногда право склонны  трактовать как некоторую самостоятельную  знаковую систему, не зависящую от языка. В частности, крупнейшая американская ученая в области семиотики права  Роберта Кевельзон в своей  фундаментальной монографии "Право  как знаковая система" пишет: "Право  является одной из знаковых систем, как и другие социальные институты, в том числе язык, экономика, политика, семья и т.д."[19]. Из отечественных  авторов аналогичной точки зрения придерживаются, в частности, Т.Н. Губаева  и В.Л. Малков, которые отмечают: "Как  слова естественного языка, так  и нормы права - знаковые формы  репрезентации объективного мира"[20].

 

Автор этого исследования не может согласиться с таким  подходом, т.к. в нем видится неразличение права как осмысленной воли государства (идеального явления) и объективированным  существованием этой воли в знаковой форме. Объективация права - его обозначение - сложный и постепенный процесс, в результате которого право обретает привычные нам знаковые формы  существования. Объективированное  право - это "перевод" (причем зачастую неадекватный) воли в язык при помощи определенной знаковой системы. Другое дело, что "для-других-бытие" объективированного права стереотипно воспринимается как право "вообще". Но нельзя забывать, что при этом существует и первоосновный уровень "в-себе-бытия" нрава на уровне "чистых" идей.

 

Следовательно, право нельзя рассматривать в качестве самостоятельной  знаковой сущности: вся его знаковость - языковая знаковость; правовой знак - прежде всего языковой знак.

 

Но диалектический метод  познания подсказывает, что такая  прямолинейность выглядела бы большим  упрощением. И действительно, в семиотике  существует понятие

 

12

 

"семиотического круга", подразумевающее цикличность знаковых  процессов - каждый знак, в свою  очередь, выступает значением  для какого-то другого знака[21].

 

С этой точки зрения, само объективированное право, взятое в  виде совокупности текстов, снабженных необходимыми атрибутами, является, безусловно, знаковой (точнее, символической) системой, воплощающей понятия Власти, Государства  и т.д. Например, наличие в стране октроированной конституции есть знак монархии, наличие законодательства о референдуме обозначает существование (реальное или формальное) институтов прямой демократии и т.д. Но это уже  другой пласт семиозиса (процесса образования  и функционирования знаков), где  фокус восприятия направлен не столько  на содержание, сколько на форму. Тексты правовых актов предстают в этом случае не в качестве знаков, обозначающих конкретные нормативные суждения законодателя, а в качестве символов, выражающих определенные идеи. Но здесь они  уже отчуждены от права как  такового, а приобретают характер знаков-символов определенных изоморфных семиотических систем ("язык политики", "язык философии" и т.д.).

 

5).Государственно-властный  характер. Относительно этой характеристики  можно сказать только то, что  язык как явление государственно-властными  характеристиками (ни генетически,  ни сущностно) не обладает, что,  естественно, нельзя сказать о  праве. Из всех существующих  в обществе на настоящий момент  нормативных систем в полной  мере государственно-властным характером  наделено только право, в чем  видится его уникальность по  отношению к иным системам.

 

Таким образом, мы приходим к  выводу, что общим и у языка  и у права как социальных феноменов  являются свойства системности, нормативности  и иерархичности. Но в каждой из систем указанные свойства наполняются  разным содержанием. Особенным же применительно  к праву следует признать его  государственно-властный характер, а  применительно к языку - его знаковость.

 

Третий параграф главы I («Объективное и субъективное в отношении «язык - право») посвящен выяснению субъективного  и объективного в отношениях права  и языка. Отношения права и  языка имеют, по мнению автора диссертации, два структурных уровня. На первом из них происходит объективация права  в языке, его обозначение. Этот уровень  задан такой уникальной характеристикой  языка как знаковость. Доминирующая роль на этом уровне принадлежит языку  и опосредованным им семиотическим  процессам. Мы можем назвать этот уровень объективным, поскольку  такое взаимодействие двух феноменов  предопределяется самой сущностью  языка, его возможностью обозначать, выражать идеальные категории, делать их доступными к познанию и применению.

 

Второй уровень характерен тем, что язык, языковая ситуация, общественные отношения, возникающие в связи  с использованием языка, здесь выступают  уже как объекты правового  регулирования, что объясняется  наличием такой уникальной характеристики права как государственно-властный характер его. Это субъективный аспект

 

характеристики соотношения  права и языка, поскольку правовыми  средствами, по большому счету, невозможно повлиять на внутренний строй, структуру  естественного языка, развитие которых  подчиняется своим собственным  закономерностям, а возможно лишь упорядочить  использование естественно-языковых средств в обществе.

 

Таким образом, характеристика соотношения понятий "право" и "язык" бинарна: язык репрезентует право, давая ему тем самым  возможность регулировать самое  себя.

 

Объективная характеристика. Природа правовых норм - волевая. По своей сути они представляют собой  акты волеизъявления государства (веления, воления), направленные на упорядочивание социальных отношений. Понятие "воля государства" представляется довольно сложным. Это связано, во-первых, с  вопросом о том, является ли данная воля

 

13

 

суммой (либо компромиссом) воль персонифицированных носителей  государственной власти (парламентариев, президента, монарха и т.д.) или  же представляет собой некоторую  относительно самостоятельную субстанцию; во-вторых, можно ли вообще говорить о воле субъекта, не обладающего  конкретными физиологическими характеристиками.

 

Так, Л.Ф. Корецкая полагает, что воля по своей общественной функции  возможна только как воля индивида, включенного в общество. Социальное содержание воли обуславливается процессами, происходящими в обществе, однако собственно носителем воли может  рассматриваться только индивид  с его психофизиологическими  характеристиками[22].

 

Очевидно, что подобная трактовка  воли способна привести если не к отрицанию  наличия обособленной воли у коллективных социальных субъектов, то к существенным ограничениям в ее понимании. Воля коллективного  социального субъекта (в частности, государства), при сугубо физиологическом  подходе к проблеме воли вообще, будет неизбежно оцениваться  лишь как совокупность воль индивидуальных субъектов, образующих субъект коллективный. Но это вступает в противоречие с  пониманием сущности государства как  явления, хотя и социального, но при  этом отчужденного от общества.

 

Если воля государства  есть всего лишь совокупность воль индивидуумов - носителей государственной  власти, то становится проблематичным свойство обязательности такой воли для всех иных социальных субъектов. Кроме того, исчезает важная характеристика, позволяющая дифференцировать конкретное и абстрактное в феномене государства, что чревато, в свою очередь, отождествлением  государства с определенной личностью  или группой таких личностей.