Соотношение права и языка

 

Известно, что в структуре  научной теории как своеобразной формы познания действительности наряду с прочими элементами выделяется и т.н. исходный теоретический базис, к которому относятся "главные  допущения, идеализации, постулаты, или  аксиомы, фундаментальные законы, или  принципы"[1]. Без исходного теоретического базиса невозможно построение ни одной  теории, поскольку любое новое  знание, тем более новое гуманитарное знание, не может не основываться на уже наличном, предшествующем знании. Вопрос об истинности этого предшествующего  знания не является в нашем случае принципиальным, более того, постановка вопроса о верификации представляется тут неоправданной, поскольку предметом  такого знания выступает здесь категория, то есть "предельно широкое понятие, в котором отображены наиболее общие  и существенные свойства, признаки, связи и отношения предметов, явлений объективного мира"[2]. Категория  как таковая не может быть охарактеризована с позиций истины или лжи, поскольку  представляет собой определенную гносеологическую оболочку для некоторой системы

 

6

 

знания, образ образов sui generis, а не знание в строгом смысле. Эту характеристику категории очень  удачно описал Гегель. "Категория  есть в себе как "всеобщее" чистого  сознания; она есть точно так же для себя, ибо самость сознания так же есть ее момент. Она есть абсолютное бытие, ибо названная всеобщность  есть простое равенство бытия  себе самому. Таким образом, то, что  есть для сознания предмет, имеет  значение истинного; оно есть и имеет  значение в том смысле, что оно  есть и имеет значение в себе самом  и для себя самого..."[3].

 

На наш взгляд, дискуссии  о сущности категорий "право", "государство", "власть" и  т.д. носят не столько, строго говоря, научный характер, сколько мировоззренческий, философский, аксиологический и  идеологический. "...Никому не удалось  дать достаточно удовлетворительное определение  права. Существуют три связанные  друг с другом причины, которые объясняют  неспособность всех этих теорий дать желаемое универсальное определение  права, а именно: неуниверсальность  права как принцип социальной организации, разнообразие несовместимых  эпистемологии, лежащих в основе этих теорий, и плюрализм, или неуниверсальность, правовых ценностей"[4].

 

Общий обзор концепций  правопонимания, утвердившихся в  современной российской науке, проведен О.Э. Лейстом[5]. Он отмечает, что все  многообразие взглядов на проблему правопонимания может быть сведено, в конечном итоге, к наличию трех основополагающих концепций - нормативной, нравственной и социологической.

 

Нормативное понимание права  основывается на подходе к праву  как к системе норм, выраженных в законах и других нормативных  правовых актах. Для нормативного понимания  характерно повышенное внимание к догмам права, методам его толкования и  применения.

 

Нравственная (естественно-правовая) концепция основывается на рассмотрении права как формы общественного  сознания, а потому во главу угла здесь ставятся не тексты нормативных  актов, а существующие в общественном сознании представления об общеобязательных нормах, правах, обязанностях, запретах и т.д.

 

Социологическая концепция  основывается на понимании права  как системы общественных отношений, защищенных государством.

 

Каждая из указанных концепций, по мнению О.Э. Лейста, выражает отдельные  стороны права, а потому на практике происходит взаимодействие всех трех типов правопонимания.

 

С учетом всего сказанного, мы в качестве исходного теоретического базиса будем принимать как априорное  следующее определение права, получившее в литературе характеристику нормативного: право - это упорядоченная совокупность (система) норм, то есть общеобязательных правил поведения, установленных или  санкционированных государством, выражающих государственную волю, охраняемых и  обеспечиваемых государством, в том  числе и с помощью мер государственного принуждения.

 

Очевидно, что нормативный  подход полностью удовлетворяет  определению того права, которое  называется позитивным. "То, что есть право в себе, положено в его  объективном наличном бытии, т.е. определено для сознания мыслью и известно как  то, что есть и признано правом, как  закон; посредством этого определения  право есть вообще позитивное право"[6]. Действительно, то что может считаться  в качестве объективно существующего  права, возможно лишь как позитивное право, то есть право формализованное, закрепленное в источниках.

 

В этом смысле понятия права  и закона, точнее сказать, источника  следует считать тождественными. Если право не имеет источника, оно  не будет восприниматься как право, то

 

7

 

есть как специфический  регулятор человеческого поведения, обеспеченный и охраняемый государством. Источник атрибутирует право государству, дает возможность субъектам воспринимать данный регулятор именно как регулятор  правовой, то есть исходящий от государства, а не от любой другой социальной общности. При этом нельзя умалять  и роль общественного сознания в  формировании позитивного права.

 

Человеческое общество - не просто арифметическая совокупность индивидов. Это самостоятельный сверхсложный организм, в котором всякое индивидуальное "я" реализуется через "мы". В обществе раскрываются индивидуальные качества человека, его способности, через общество индивид реализует  свои потребности.

 

Общество - система, то есть упорядоченная, внутренне структурированная совокупность элементов, а потому характеризуется  всеми признаками, присущими любой  системе.

 

Особенностями общества как  системы следует признать, во-первых, то, что это -сверхсложная система, состоящая  из множества подсистем как идеального, так и материального характера; во-вторых, эту систему характеризует  крайне высокая степень изоморфизма, то есть неоднородности входящих в  нее элементов, а также многообразие связей и отношений между ними; в-третьих, общество само по себе есть система разумная, а именно наделенная своим собственным сознанием.

 

При относительной сегрегированное™ индивидуального и общественного  бытия общественное сознание также  отделено от индивидуального. Общественное сознание не формируется из сумм сознаний индивидов, но представляет собою некий  сверхсложный феномен.

 

Общественное сознание - это  способность общества как разумной системы отражать, осмыслять, оценивать  окружающую реальность, реагировать  на нее, а во многом и формировать  ее.

 

Согласно Гегелю, "это  дух, который есть для себя, сохраняя себя в отражении индивидов, и  есть в себе или есть субстанция, сохраняя их внутри себя. Как действительная субстанция, он есть народ (т.е. общество - ГЛ.), как действительное сознание - гражданин народа. Это сознание имеет свою сущность в простом  духе, а достоверность себя самого - в действительности этого духа, в целом народе, и непосредственно  в нем - свою истину... "[7].

 

Видимо, между нравственной и нормативной концепциями правопонимания глубокой пропасти нет. Если в нравственных, духовных началах право обретает свое абстрактное бытие, то в нормах, источниках - наличное бытие.

 

Право позитивное представляется, следовательно, как некоторый результат  перевода идеалов на язык волений. Но в юридическом смысле, повторимся, позитивное право и есть единственно  наличное право; общественное сознание юридических норм-волений не содержит, те идеалы и представления, что заложены в нем, в качестве собственно правовых регуляторов поведения людей  не выступают. Право как форма  общественного сознания не в состоянии  заменить собой права позитивного.

 

Возникает вопрос о степени  взаимосвязанности права позитивного  и правосознания. Коль скоро в  правосознании хранятся представления  об идеальном праве, может ли оно  служить критерием для оценки права позитивного? Возможны ли "неправовой закон", "неконституционная конституция" и т.п.? Представляется, что подобная система оценок крайне опасна. Да, возможны несправедливые законы, безнравственные  законы. Но от этого они не перестают  быть законами в юридическом смысле. Государство не может автоматически  воспроизводить в своих актах  общественное мнение, оно обладает, повторимся, собственной волей, которая  может совпадать с мнениями социума, а может не совпадать с ними. Построение государства, воля которого выражала бы всегда и во всех

 

8

 

случаях представления и  оценки общества, видится как социальная утопия. Общество может воздействовать на государство разными способами, например, путем выборов законодательных  органов власти, референдума, создания общественных объединений, политических партий и пр. В результате такого воздействия изменяется, в конечном итоге, и позитивное право. Но при  этом вряд ли можно признать за обществом  возможность отказа от выполнения предписаний  государства лишь потому, что эти  предписания не соответствуют определенной политико-правовой доктрине (мы не рассматриваем здесь случаи экстраординарные, например, революцию, оккупацию, мятеж и т.д.).

 

Правосознание, таким образом, может рассматриваться в качестве некоторого ориентира для законодателя, а отнюдь не как жесткий критерий оценки его действий. Вообще же, как  полагают отдельные исследователи, оппозиция права позитивного, государственного и права как "правды", идеи справедливости есть оппозиция очень древняя, несущая  в себе представления о дуализме вселенской и частной справедливости[8]. В самом деле, государство, появившееся  на определенной стадии общественного  развития как нечто отчужденное  от общества, противопоставляемое ему  и воспринимающееся как данное обществу свыше, внесло свои изменения и в  систему архаичных космологических, мифологических представлений, согласно которым человеческий социум со всеми  своими элементами есть неотъемлемая часть предустановленного порядка  мироустройства.

 

Очевидно, что функцию  выразителя и носителя этой вселенской гармонии взяло на себя от общества государство. И именно веления государства, персонифицированного в образе правителя, т.е. позитивное право, приобрели статус глашатая вселенской истины.

 

Можно предположить, что отчуждение государства от общества, повлекшее, соответственно, «узурпацию» государством истины, повлекло за собой размежевание в общественном сознании категорий  истины и правды. Н.Д. Арутюнова пишет  об этом следующее: "Предметом "текста истины" является объективная реальность - мир законов и фактов. Текст  истины имеет ряд вариантов - научных  и юридических. Их состав и структура  хорошо изучены. Логика и юриспруденция  вывели их формальные модели"[9]. Что  же касается правды, то она воспринималась как своеобразная проекция истины (воли государства) на общество, как воплощение идеальной истины в реальном жизненном  пространстве. Правда отражает истину, приспосабливает ее к "...человеческой жизни - ее аномалиям, сбоям, случайностям, неожиданными поворотами, с одной  стороны, и к внутреннему миру человека, его мотивам, мыслям, чувствованиям, правам и претензиям - с другой"[10].

 

С этой точки зрения становится вполне очевидным, что право позитивное есть "право истины", а право  нравственное есть "право правды". Основная диалектическая сложность  здесь в том, что "идеальная" истина в данном случае порождает "реальное" (позитивное) право, а "реальная" правда дает почву для "идеального" (нравственного) права.

 

И пока в человеческом бытии  наличествует оппозиция "государство - общество", таким же естественным будет наличие оппозиции "позитивное право - нравственное право". Во всяком случае, в этом исследовании термин "право" будет трактоваться преимущественно  в значении "позитивное право".

 

Правовые идеалы, образы, находящиеся в общественном сознании и составляющие собственно правовое сознание, правовые нормы как результат  воления государства суть феномены идеального, духовного мира. Они  сами по себе, взятые в чистом виде, не имеют

 

9

 

предметного бытия, а существуют только в качестве объектов логического  анализа. Любая же идея, чтобы стать  доступной к распространению, познанию, применению должна быть обозначена, то есть выражена вовне при помощи знаков некоторого языка.

 

Второй параграф главы I - "Право и язык: общее и особенное " - посвящен выяснению общего и  особенного, присущих как праву, так  и языку, понимаемых в качестве нормативных  систем.

 

С определением понятия языка  существует не меньше сложностей, чем  с определением понятия права. Однако тут имеется два существенных отличия, выражающихся в следующем. Во-первых, категория языка в значительно  меньшей степени, по сравнению с  правом, подвержена идеологическому  ангажированию. Во-вторых, хотя философская  рефлексия над языком, как и  над правом, началась еще в античный период (софисты, Платон, Аристотель и  др.), но, во многом в силу первой причины, уже отмеченной здесь нами, споров о содержании понятия языка велось значительно меньше, точнее, в этих спорах не обнаруживался такой разброс  мнений и позиций, как в случае с правом.

 

Хотя по поводу проблем  соотношения языка и мышления велись и продолжают вестись довольно ожесточенные споры, знаковой сущности языка практически никто не отрицает.

 

В современных исследованиях - как отечественных, так и зарубежных - сформировалось по меньшей мере два  основных определения понятия языка[11].

 

Первое определение (которое  условно можно назвать абстрактно-семиотическим) под языком понимает любую знаковую систему, способную обозначать, хранить  и передавать информацию.

 

Второе определение манифестирует  язык в узком смысле, а именно естественный, идиоэтнический язык, т.е. стихийно сложившаяся небиологическая  знаковая система, изначально - средство общения между представителями  одного этноса, проживающими, как правило, на одной территории.