Сверхчеловек как проблема метаантропологии

Если обратить внимание на центральную идею книги «Человеческое, слишком человеческое», которая вышла в свет чуть раньше, в 1878 году, такая интерпретация идеи сверхчеловека получает веское подтверждение на идею «происхождения» всех наших идей, верований, представлений, а также самой «картины мира», полагаемой нами в качестве «истинного» мира, из процесса становления человека [8]. По сути, Ницше ведет здесь речь о зависимости мира явлений в той форме, которая предстает нам в нашем каждодневном опыте, от человека – о постепенном «складывании» этой формы в рамках истории человека и его сознания.

Образа сверхчеловека, по Ницше, можно достигнуть, только отказавшись от религиозной принадлежности. В следующем своём труде, который вышел в 1888 году под названием «Антихристианин», автор критикует христианство, считая его религией слабых, поскольку христианская религия отрицает свободу мышления и самостоятельность действий человека. «Слабые и неудачники должны погибнуть: первое положение нашей любви к человеку. И им должно ещё помочь в этом. Что вреднее всякого порока? – Деятельное сострадание ко всем неудачникам и слабым – христианство» [9]. Ницше доказывает, что человек абсолютно свободен, а смирение, навязываемое религией, в частности, христианством, есть ничто иное как надевание оков на простонарод кастой жрецов для достижения собственной власти. Античеловечность христианства, по мнению Ницше, заключается в том, что оно объединяет все уникальные личности под властью абстрактной догмы, усредняя и порабощая тем самым человеческую природу. Он выступает не против религии, но против обобществления, против коллективности. Тут же вспоминается его известный афоризм: «В стадах нет ничего хорошего, даже если они бегут вслед за тобою» [10].

Можно заметить, что философ  призывает к возрождению идеала сильной и свободной личности – идеала античности и Возрождения, а также к отказу от культа слабости и униженности, покаяния, жертвы и самопожертвования, навязанного религией. В этом смысле можно согласиться с К. А. Свасьяном, который считает, что Ф. Ницше становится и говорит «с позиций не антихристианства, но первохристианства, т. е. доцерковных, доформальных, доинституциональных позиций» [11]. Ницше пишет: «Не понимают, что церковь – это не только карикатура христианства, но и организованная война против христианства…» Таким образом Ницше протестует не против христианства как веры, ибо вера также является проявлением воли, но против христианства как религии, против христианской церкви, против традиции, против мировоззрения, унижающего и порабощающего природу человека.

Во многих своих взглядах Ницше возвращается к раннехристианской идее о том, что тело есть творение Бога и человек не может пренебрегать божественным творением. Тело является таким же составляющим человека как и душа. Эта идея патристики была отвергнута и в дальнейшем развитии христианской философии (Св. Франциском, Бл. Августином) было создано негативное представление о теле, как темнице души. Фр. Ницше пишет: «Христианство называют религией сострадания. Сострадание противоположно тоническим аффектам, повышающим энергию жизненного чувства; оно действует угнетающим образом. Через сострадание теряется сила» [9, с. 635]. Христианство всегда стремится подавить телесное, волевое, властное начало человека, отдавая приоритет духовному, покорному, смиренному, что противоречит самой природе человека. Таким образом, человек делается ущербным, а следовательно вопрос о сверхчеловеке в рамках христианства (того христианства, о котором говорит Ницше) идти не может.

Сверхчеловек – ницшеанский идеал человека. Его можно достигнуть  лишь при условии, если человечество возвратится к истокам своей истории, когда жизнью будут править люди высшей расы, представляющие собой совершенство прежде всего в биологическом отношении. Они не будут отягощены ни бытовыми, ни социальными, ни религиозными ограничениями и предрассудками и потому будут абсолютно свободны. Ницше полагает, что наиболее существенное различие между людьми состоит в том, что некоторые из них от природы слабы, а другие по природе сильны. Из этого следует, что их мораль также различается. Сильные («хозяева», по терминологии Ницше) ценят личное достоинство, решительность, настойчивость, самоуверенность, несгибаемую волю и неистощимую энергию в достижении поставленной цели. Слабые («рабы») ценят то, что выражается в их слабости – альтруизм, сострадательность, мягкосердечие и рассудительность.

Собственная моральная позиция  Ницше, то есть позиция «хозяина», почти прямо противоположна той морали, которая господствует в обществе. Характерные особенности ницшеанской морали заключаются в том, что: во-первых, ценность жизни состоит в её биологическом смысле – только жизнь имеет абсолютную ценность и порождает всё то, что имеет ценность, во-вторых, свобода сильного – свобода принадлежит только тем, кто имеет достаточно силы, чтобы завоевать и отстоять её, в-третьих, неравенство – люди не равны, они лишь лучше или хуже, в зависимости от того, сколько жизненной силы заключено в каждом из них. Именно этим устоям и соответствуют принципы морали. Справедливость в том виде, как её понимает господствующая мораль, есть ложь. Истинная справедливость, считает Ницше, основана отнюдь не на равенстве – каждый человек имеет столько, сколько заслуживает, а заслуги его измеряются количеством жизни. Равенство, по Ницше – это признак упадка. Принцип полезности также является ложным, так как назначение жизни состоит не в увеличении добра. Сама жизнь – высшее и величайшее добро, и только это имеет значение. Ложью является и принцип альтруизма: если и может у кого-либо быть великая цель, то она важнее благополучия ближнего. Дело вовсе не в любви к ближнему; уважения и поклонения достойны лишь лучшие, а лучшие – это наиболее сильные. Кроме того, альтруизм есть не что иное, как эгоизм, но только эгоизм слабого. Ницше не видит каких-либо достоинств и у принципа милосердия. По его мнению, оно есть пустая трата энергии на слабых и вырождающихся. Требованием жизни является не спасение и даже не помощь слабым. Лозунгом, достойным подлинной жизни, должен быть: «Падающего подтолкни!». То же самое происходит и в случае с принципом общественного блага – только великие индивидуальности имеют ценность. Что касается массы, то она может представлять интерес или как копия великого, или как сила, сопротивляющаяся ему, или как орудие в его руках. Полная свобода от любых нравственных ограничений считается сверхчеловеческим или приближающимся к сверхчеловеческому. То есть, «Сверхчеловек» в вульгарном и фальсифицированном понимании этого слова значит «всё дозволено».

Ницше совершенно не повинен в том, что с его именем связывают этот предполагаемый аморализм сверхчеловека. Наоборот, возможно никто не вкладывал в идею сверхчеловека так много жажды истинной морали и истинной любви. Он разрушал только старую устоявшуюся мораль, которая давно уже стала антиморалью. Он восставал против готовой морали, против неизменных, непоколебимых форм, которые теоретически являются общеобязательными и общепринятыми, а на практике всегда, везде и всеми нарушаются. Подтверждением этому есть слова Заратустры: «Поистине я отнял у вас сотню слов и самые дорогие вам погремущки вашей добродетели, и теперь вы сердитесь на меня, как сердятся дети…» «Они играли у моря, и вдруг пришла волна и смыла в пучину их игрушки и пёстрые раковины, и теперь плачут они...»

Своей главной заслугой Ницше считает то, что он предпринял и осуществил переоценку всех ценностей: всё то, что обычно признаётся ценным, на самом деле не имеет ничего общего с подлинной ценностью. Об этом свидетельствует фраза: «Вокруг творцов новых ценностей вертится мир; он вращается неслышно». «Моя задача подвигнуть человечество к решениям, которые определят всё будущее. Я хочу научить вас устремляться вслед за мной в далёкое будущее» [2, с. 13]. Отбросив мораль враждебной массы, сверхчеловек оказывается над массой, вне морали, «по ту сторону добра и зла». Его главное стремление – это воля к действию, власти, могуществу, к созданию новых, более совершенных форм жизни. Он полагал, что необходимо всё поставить на свои места – на место ложных и иллюзорных  ценностей поставить истинные и подлинные ценности. В этой переоценке ценностей, по существу своему составляющей собственно философию Ницше, он стремится встать «по ту сторону добра и зла». Обычная мораль, сколько бы ни была она развитой и сложной, всегда заключена в рамки, противоположные стороны которой составляют представление о добре и зле. Их пределами исчерпываются все формы существующих моральных отношений. Что касается Ницше, то согласно его мнению мораль, ограниченная этими рамками есть ложь.

«Когда я пришёл к людям, я нашёл их сидящими на старом предубеждении: все они давно верили, что знают, что для человека добро, и что для него зло. Эту сонливость стряхнул я, когда стал учить: никто не знает ещё, что добро, и что зло, если он не есть созидающий» [2, с. 15]. Видимо, эти слова были неправильно поняты и истолкованы. Характерной, и, пожалуй, самой главной чертой ницшеанского сверхчеловека считают его жестокость. Этот принцип лежит в основе его обращения с людьми. Подавляющее большинство критиков Ницше не желает видеть, что жестокость сверхчеловека направлена против чего-то внутреннего, находящегося в нём самом, против всего, что является «человеческим, слишком человеческим», мелким, вульгарным, буквальным, инертным.

Помимо проблемы морали, также была затронута проблема борьбы человеческого и животного начал. В результате этого возникает мучительный разлад в душе человека: «Что такое обезьяна в отношении человека? Посмешище или мучительный позор. И тем же самым должен быть человек для сверхчеловека: посмешищем или мучительным позором. Вы совершили путь от червя к человеку, но многое в вас ещё осталось от червя. Некогда были вы обезьяною, и даже теперь еще человек больше обезьяна, чем иная из обезьян. Даже мудрейший среди вас есть только негармоничная, колеблющаяся форма между растением и призраком. Смотрите, я учу вас о сверхчеловеке! Сверхчеловек – смысл земли. Пусть же ваша воля говорит: «Да будет сверхчеловек смыслом земли!» Поистине, человек – это грязный поток. Надо быть морем, чтобы принять в себя грязный поток и не сделаться нечистым»     [2, с. 12] – так Ницше понимал трагедию человека, заключающуюся в том, что в его душе одновременно живут червь, обезьяна и человек.

 «Час великого  презрения» и есть самое высокое,  что только может пережить  человек. Это презрение к самому себе, к своим слабостям и порокам,  к «жалкому довольству собою», называемому добродетелью. «Но где же та молния, что лизнет вас своим языком? Где то безумие, что надо привить вам? Смотрите, я учу вас о сверхчеловеке: он – это молния, он – это безумие!»        [2, с. 13]. Ницше сам пытался пройти путь к сверхчеловеку. Итогом этого всего было безумие. Степень погружения в проблему превзошла меру личной выносливости, ведь «Кто нападает на своё время, нападает лишь на себя» [10].

Разрушение традиционных ценностей обернулось, в ту же очередь, и саморазрушением. На долгие годы на память о Ницше и его наследие легла печать «фашистской». Образ сверхчеловека исказился до неузнаваемости и приобрел совершенно новые для него черты, не щадящей ничего и никого, безжалостно разрушающей мир и общепринятые человеческие ценности.

Но суть сверхчеловека  Ницше заключается вовсе не в этом. Его сверхчеловек безжалостен прежде всего и более всего к себе, он сомневается и подвергает пересмотру имеющиеся у него ценности и установления, лишающие его внутренней духовной свободы и радости творческой жизни. «В человеке тварь и творец соединены воедино: в человеке есть материал, обломок, глина, грязь, бессмыслица, хаос; но в человеке есть также и творец, ваятель, твёрдость молота, божественный зритель и седьмой день – понимаете ли вы это противоречие?!» [12]. Философия Фридриха Ницше представляет собой уникальный и осуществляемый на протяжении всей жизни эксперимент по разрушению внутри себя «твари» и взращивания «творца», прозванного «сверхчеловеком». Но этого человека нужно вырастить, а для этого у Ницше нет каких-либо специальных рецептов: он выступает лишь как пророк, предвещающий приход нового «вождя», полубога, а то даже и Бога. Заратустра – это не сверхчеловек, это «мост» к сверхчеловеку. Ведь «Человек – канат над бездной, канат, протянутый от животного к сверхчеловеку». Исходным материалом и почвой для выращивания сверхчеловека служат обычные люди. Ницше не считал, что следует обратиться к тому, что было прежде, и не обнаружил образ сверхчеловека во Христе.

 Поэтому совсем  неудивительно, что германо-фашистский «миф XX века» взял за основу философию Ницше и опирался на неё. Философ видел прообразы сверхчеловека в римском, арабском, германском дворянстве, в гомеровских героях, в скандинавских викингах. Идеалом, близким к сверхчеловеку, были Цезарь, Макиавелли, Наполеон. Но возникновение сверхчеловека не предполагалось связать с какой-либо из существующих на то время рас. Таким образом, философия Ницше находилась в полном противоречии с идеологией и практикой фашизма, так как он был против любых форм проявления массового сознания, господствовавшего в Германии, его сверхчеловек – гармоничный человек, который сочетает в себе физическое совершенство, высокие моральные и интеллектуальные качества.

В социализме уже имеет место не сверхчеловек, а сверхобщество. Маркс по-своему понимал закономерности исторического процесса и своё понимание выразил термином диалектический материализм. Конечной целью этого процесса, считал Маркс, является построение бесклассового общества. С исчезновением классов исчезнет и конфликт между ними, что будет концом исторического процесса. Он также полагал, что труд – это «сущность человеческой жизни», но рабочие отчуждены, отделены от их собственной человечности из-за принудительного производства продукции, принадлежащей другим. Фактически рабочие страдают от самоотчуждения: индустрия, которая должна была бы улучшать жизнь, ухудшает её, работа дегуманизирует работающих. И они сталкиваются с определенным фетишизмом: ценность имеют вещи, а не люди, продукт труда, а не производитель. При капитализме, утверждает Маркс, рабочие получают только небольшую часть от результатов своего труда. Так как капиталисты стремятся к высок ценам на продукцию и низким зарплатам, а рабочие – к низким ценам и высоким зарплатам, конфликт неизбежен, и Маркс расценивал этот конфликт как предпосылку революции. Решение проблем капитализма достаточно просто – коммунизм. Коммунизм отменит за труд и частную собственность на средства производства и приведет к равноправному бесклассовому обществу. В основу общества будет положен принцип: «От каждого – по способностям, каждому – по потребностям».

На первый взгляд кажется, что в  Ницшеанской идее о сверхчеловеке  и Марксисткой о сверхобществе  нет ничего общего, но это на самом  деле не так. Прежде всего эти учения объединяет утопичность. Если Маркс преодоление феномена отчуждения в современном мире увидел в утопическом проекте будущего сверхобщества, то Ницше усмотрел спасение в проекте сверхчеловека. «Утопия – любимое детище эпохи просвещения, провозгласившей безграничные возможности для  человеческого разума и человеческой воли. Утопия Маркса строилась на мистификации социальной природы человека, утопия Ницше – на эстетизации его волевого порыва» [35, с. 9]. Альбер Камю отмечал, что «Ницше, по крайней мере в своем учении о сверхчеловеке, и Маркс в своей теории бесклассового общества оба заменяют потусторонний мир самым отдаленным будущим. Коренное различие между двумя мыслителями заключается в том, что Ницше в ожидании сверхчеловека предлагал сказать «да» тому, что есть, а Маркс – тому, что находится в становлении. Для Маркса природа есть то, что покоряют, чтобы подчинить истории. Для Ницше это то, чему подчиняются, чтобы подчинить историю». По мнению Камю, «марксизм-ленинизм реально взял на вооружение ницшеанскую волю к власти, предав забвению некоторые ницшеанские добродетели» [36, с. 179].