Религия и философия

  Этим обретен и путь к разрешению второго сомнения. Правда, поскольку мы его выразим в грубой и логически твердой формуле, по которой Бог веры есть человекоподобная личность. Бог философии — безличный абсолют, оно кажется совершенно непреодолимым. Но в этом повинна только односторонность и логическая упрощенность самой формулы. Ни Бог религии, ни Бог философии не есть то простое и однозначное содержание, к которому Его сводит эта формула, именно потому, что Он есть прежде всего неисследимая глубина и неисчерпаемое богатство. Он есть полнота всех определений, ибо стоит превыше каждого из них в отдельности; и потому одно определение не противоречит в Нем другому — под условием, что каждое из них берется в надлежащем смысле, не как исчерпывающее адекватное знание самой Его сущности, а именно лишь как уяснение одной из Его сторон, имеющее — в силу коренного единства Его сущности — лишь символическое значение для определения целого.

Ведь и Бог религиозной  веры содержит — при первой же попытке  какого-либо одностороннего Его определения  — множество противоречий, которые  в действительности суть не противоречия, а антиномии, согласимые в высшем, сверхрациональном единстве. С другой стороны, философское богопознание лишь мнимым образом приковано к  указанному безличному и как бы бесформенному  понятию Бога как некоего лишь всеобъемлющего начала. Кажущаяся неизбежность этой тенденции вытекает лишь из одностороннего ограничения задачи философии теоретическим  миропостижением. Если мы вспомним и  будем иметь в виду, что задача философии этим не исчерпывается, а  требует целостного осмысления бытия  во всей его живой полноте и  глубине, объемлющей как один из основных его моментов реальность духовной жизни  со всеми ее нравственными и религиозными запросами и проблемами,— если мы вспомним необходимость таких  философских проблем, как проблема добра и зла, теодицеи, отношения  между нравственным идеалом и  действительностью, свободой и необходимостью, разумом и слепотой природных  сил,— то мы поймем, что высшее уясняющее  единство, которого ищет философия, есть не одно лишь безличное единство. упорядочивающее  картину объективного мирового бытия, а действительно целостное всеединство  жизни в самом глубоком и всеобъемлющем  смысле этого понятия.

Все дело в том, что подлинная  философия, могущая осуществить  свое назначение, должна исходить из действительного, т. е. абсолютно полного и конкретного  всеединства, а не из мнимого, по существу, лишь частичного и отвлеченного единства системы объективного бытия. А это значит, что последний источник и критерий философского знания есть одна лишь бесстрастная, чисто созерцательная интуиция объективного бытия, а целостный и живой духовный опыт — осмысляющее опытное изживание последних глубин жизни. Традиционное школьное понимание философии — поскольку оно вообще допускает философию, как метафизику или онтологию — усматривает в последней содержание “теоретической философии” и отделяет от нее в качестве особых, добавочных и притом относительно второстепенных отраслей философского знания — “этику”, или “практическую философию”, “эстетику”, “философию религии”, “философию истории” и т. п. Практически и пропедевтически такое или аналогичное ему деление философии, конечно, неизбежно, ввиду многообразия философских интересов и невозможности изложить сразу предмет философии со всех его сторон. Но поскольку мнят, что подобным делением точно выражена внутренняя структура философского знания, вытекающая из структуры самого ее предмета,— это есть опасное заблуждение, уводящее духовный взор от подлинной природы предмета философии.

С одной стороны, всякая философия  есть онтология или “теоретическая философия” (бессмысленный плеоназм — ведь философия всегда есть знание, т. е. теория!), ибо философия всюду  и везде познает истинно-сущее; и, с другой стороны,— что здесь  особенно важно — истинная онтология  есть не бесстрастное изучение чуждой духу и лишь извне ему предстоящей  картины бытия (ибо такое бытие  именно и не есть целостное бытие  или подлинное всеединство), а  постижение абсолютного бытия, объемлющего  и всю духовную жизнь самого субъекта знания — человеческой личности. Но познавательная направленность на абсолютное в этом, единственно истинном его  смысле предполагает духовный опыт не как внешнее созерцание, а как  основанное на истинном внутреннем переживании  постижение существа и смысла жизни. Короче говоря, подлинная, а не только школьная и пропедевтическая онтология должна опираться на живой религиозный опыт и потому в принципе не может ему противоречить. Вся совокупность мучительных сомнений, исканий и достижений религиозного опыта, объединимая в теме “о смысле жизни”,— проблема вины, возмездия и прощения, личной ответственности и человеческого бессилия, предопределения и свободы, реальности зла и благости именно Сущего, хрупкости эмпирического существования и неуничтожимости личности — входит как законная и необходимая тема в состав онтологии, заслуживающей своего имени учения о бытии.⁵

  Стоит только памятовать об этом первичном и основном бытии, сосредоточиться на нем и именно в нем видеть последний критерий знания, чтобы все соотношение, которое с первого взгляда кажется запутанным и почти неразрешимым, стало — по крайней мере, в принципе — до самоочевидности ясным. Существуют не две истины, а только одна — и она там, где есть максимальная полнота и конкретность. Как бы отлично ни было лично-религиозное отношение к Богу от познавательного отношения к Нему в философии, какие бы различия мы ни находили между религиозным и философским интересом,— все эти отношения устанавливаются в пределах одной и той же последней реальности, которая предстоит духовному взору личности и остается сама собой, все равно, выражается ли она в непосредственном религиозном переживании или в опосредственной системе логических понятий.

Главное все же в том, чтобы  иметь живой опыт самой реальности. Лишь там, где религия принимает  догматы веры не за символические  и таинственные обозначения божественной природы, а за законченные и исчерпывающие  адекватные Его раскрытия, превращая  их тем в односторонние логические определения, или где философия мнит в отвлеченной системе готовых формул определить до конца последние глубины реальности,— лишь там возможны — и даже неизбежны — конфликты между философией и религией. Внутренняя связь и интимное сродство философии и религии были больше всего затуманены наивно-дерзновенными попытками рационализации догматов веры, компрометирующими и философию и религию.

Таинственные и многозначительные  религиозные интуиции — плод духовного  опыта религиозных гениев и соборного  религиозного сознания,— почти недоступные  по своей глубине неискушенному  опыту среднего человека, обсуждаются  иногда — и при их обосновании, и при их опровержении — как  простые истины, значение которых  доступно здравому смыслу и может  быть установлено простейшим логическим анализом. Жалка та мудрость, которая  в невежественном самомнении опровергает  догмат Троицы на том простом основании, что единица не равна трем; но немного философской мудрости и  в дерзновенной попытке, не проникнув  опытно в эту тайну, мнимым образом  “доказать” ее логически, путем отвлеченного анализа бедной содержанием и  бесформенной общей идеи Божества. Напротив, чем глубже и подлиннее  философское знание, тем более  оно склонно к смирению, к признанию  Сократова положения, что источник знания есть сознание своего неведения.

  Философское знание по своим достижениям необходимо отстает от достижений непосредственного религиозного проникновения в глубины бытия. На это есть существенные основания, коренящиеся в самой природе обеих духовных деятельностей. Прежде всего, религиозная вера, будучи живым, непосредственным ощущением и переживанием Божества, не нуждается для своих достижений в тяжкой умственной работе рационального разъяснения и обоснования своих истин. Кроме того, хотя религия, как указано выше, и содержит необходимо, в качестве своей основной опорной точки, момент непосредственного личного усмотрения истинности, она совсем не нуждается в том, чтобы это непосредственное усмотрение распространялось на все содержание религиозной веры. Напротив, для нее характерно, что этот момент непосредственной очевидности присущ восприятию правдивости, безусловной истинности источника откровения — будет ли то самое Божество или тот или иной посредник между Богом и человеком,— в силу чего содержание откровения приобретает косвенную достоверность истины, сообщенную самоочевидно достоверным свидетелем.

Поэтому-то достоянием личной веры может быть — и даже необходимо бывает — содержание соборного религиозного опыта, со всеми входящими в его  состав достижениями религиозных гениев. Этим достигается возможность полноты, богатства и глубины религиозного откровения, совершенно недостижимые для философского знания. Ибо хотя философскому знанию не поставлено здесь  никаких принципиальных преград  и открыта возможность бесконечных  достижений, однако требуемое природой философского знания логическое единство содержания делает для него практически  невозможным использование в  одной системе всей полноты религиозного опыта человечества. Лишь полнота  и многообразие всех философских  достижений человеческой мысли в  принципе может стать на уровне его  религиозных достижений, но эта полнота  может быть дана только духовно-исторической интуиции, но не выражена адекватно  в какой-либо единой системе.

Философская система, пытающаяся выразить и логически фиксировать  весь религиозный опыт человечества, есть замысел, аналогичный попытке  начертить географическую карту, на которой было бы отмечено все многообразие географической реальности. И здесь, с иной стороны, мы снова убеждаемся, что правильное соотношение между  религией и философией возможно лишь на почве того “умудренного неведения” (docta ignorantia), которое есть самый зрелый плод истинного просвещения. Подлинно .философское умонастроение по своей волевой структуре совпадает с религиозным умонастроением: в обеих — вопреки поверхностному мнению, которому это представляется невозможным,— смирение сочетается с дерзновением творчества, и притом не так, что каждая из этих волевых тенденций сдерживает и ограничивает другую, а так, что каждая из них, напротив, питает и укрепляет другую.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Заключение.

Большинство философских  положений опытом не доказываются и  из опыта не вытекают: нельзя доказать опытным путем, что жизнь и  разум возникли из развивающейся  природы, нельзя доказать, что Бог  есть основа мира, нельзя доказать, что  человеческая свобода с необходимостью вытекает из человеческой природы…

В нашем реферате представлены моменты, которые указывают нам  на внутреннюю связь религии и  философии. Но их цели и задачи в  корне различны. 

Философия учит критичности, критическому мышлению. Ведь первое условие  философствования: ничего не принимать  на веру.

Религия лишь призывает к  верованию в Бога, в сверхъестественное. Является особым типом общественного  сознания, воли и бытия.

Единственное сходство заключается  в направленности сознания на один объект – на Бога.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Список литературы.

1). Губин В. Д. Основы философии. М.: ФОРУМ-ИНФРДпМ, 2008

2). Лешкевич Т. Г. Философия. М.,2000

3). Балашов Л. Е. Философия.  М., 2009

4). Философия и религия// София. Проблемы духовной культуры и религиозной философии. Берлин, 1923. Т.1. Печатается по изданию: На переломе. Философия и мировоззрение. Философские дискуссии 20-х годов. М., 1990.

5). Интернет-ресурсы: www.intencia.ru , www.wikipedia.org 

6). Радугин А. А. Введение в религиоведение: теория, история и современные религии: курс лекций. — М.: Центр, 2000

¹ Лешкевич Т. Г. Философия. М.,2000

² www.wikipedia.org 

³ Радугин А. А. Введение в религиоведение: теория, история и современные религии: курс лекций. — М.: Центр, 2000

⁴ Философия и религия// София. Проблемы духовной культуры и религиозной философии. Берлин, 1923. Т.1.  Печатается по изданию: На переломе. Философия и мировоззрение. Философские дискуссии 20-х годов. М., 1990.

⁵ Философия и религия// София. Проблемы духовной культуры и религиозной философии. Берлин, 1923. Т.1.  Печатается по изданию: На переломе. Философия и мировоззрение. Философские дискуссии 20-х годов. М., 1990.