Федеральное государственное образовательное  учреждение

высшего профессионального образования 

«СЕВЕРО-ЗАПАДНАЯ АКАДЕМИЯ ГОСУДАРСТВЕННОЙ СЛУЖБЫ» 
 
 
 

КАФЕДРА

Философии 
 
 
 
 
 

КУРСОВАЯ  РАБОТА

cтудента II курса   2205  группы

Варданяна Александра Вагановича

Философия П. Я. Чаадаева 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 

Научный руководитель

кандидат  философских наук, доцент

Ивашковская Татьяна Васильевна 
 
 
 
 
 
 
 
 

Санкт-Петербург

2010г.

     Введение

   Попытки осознания особенности развития русского народа, русского государства, предпринимались очень давно. Таковыми были и формула: «Москва третий Рим», и рассуждения Ивана грозного, и «Путешествие из Петербурга в Москву» Радищева, некоторые декабристские разработки, например «Русская правда» Пестеля или другие конституционные проекты. Документами русского национального самосознания были собственно исторические изыскания XVIII – XIX в., например «История государства Российского» Карамзина. Но конституция России, выдвинутая в «философических письмах» является первым в истории русской общественной мысли документом русского национального самосознания, в котором осмысленно ведется в широком философско – историческом контексте. Но именно попытка Чаадаева, произведенная в столь обобщающей форме, выявляющая целый ряд исторических закономерностей производящая их сопоставление с русской действительностью, и историей, подвергающая в этой связи и ту и другую острой критике – была совершенно нетрадиционной. Этот вопрос является и по сей день актуальным, ведь «Философические письма» являются произведением поистине новаторским, делающим эпоху, а если прочитать эти письма, то для кого то окажется, что Чаадаев был величайшим философом России, а это так. А почему? Мы попробуем доказать. В первую очередь, посмотрим, что думал Чаадаев о России в прошлом и будущем. Затем уже будем рассматривать вопросы о всех влияниях, отразившихся в его философии, религиозную философию, рассуждения Чаадаева о человеке как о социальном и духовном существе, философию исторического бытия, ну и будущее России по произведениям Чаадаева.

     1.Чаадаев о прошлом и настоящем России¹

   Проблема  России, т.е. характеристика её настоящего осознания и уяснение будущего, была для Чаадаева главной темой. Можно  даже сказать, что все другие проблемы – из области философии, истории, гносеологии, онтологии, истории философии  он рассматривал в связи с этой главной темой. Разумеется, занимаясь ими, он входил в них как в таковые, высказывал много глубоких идей, но все же его интеллектуальная деятельность была направлена главным образом на решение центральной для него проблемы – России. Все это относится, прежде всего к философическим письмам. Совокупность решений названных трех составляющих частей проблемы можно назвать чаадавеской концепцией России, и концепция эта сводится к следующему: Россия является страной аномальной, её история и деятельность складывается вопреки, в противоречии с законами развития и существования народов. Чаадаева не занимают положительные стороны жизни русского народа – его внимание устремлено на поиск, выявление её пороков, несовершенств, заблуждений.   Почему Россия так сильно отличается от современных западных стран, где как он полагает, уже заложены основы царства божьего на земле.

   Аномальность  России Чаадаев осознает с помощью  антитез её истории и современности  некоторым всеобщим законам истории  человечества и человеческого общежития. Многое в России зависит от её географического положения, но не оно является главной причиной изолированности русской цивилизации от общечеловеческого развития. Россия не принадлежит не Востоку, ни Западу, она пребывает не только вне пространства, но и вне времени, и как бы выпала из исторического прогресса.

   В России сложились такие условия, которые  невозможны для нормальной жизни  человека. Безрадостное, лишенное человеческого смысла существование в котором нет места личности, Чаадаев выводит из не менее легального прошлого русского народа, давно превращенного в нравственно оцепеневший организм. Все общества пережили бурные эпохи перехода от юности к зрелости, и только в России ничего не меняется: «Мы растем, но не созреваем, движемся вперед, но по кривой линии; то есть такой, которой не ведет к цели». И в прошлом Чаадаев не отрицает такого движения, однако оно происходило почти вслепую и по преимуществу в одном измерении – в нарастании рабства. Сначала Россия находилась в состоянии дикого варварства, потом глубокого невежества, затем свирепого и унизительного чужеземного владычества, деспотический дух которого унаследовала и позднейшая власть.

   Освободившись от татарского ига, русские попали в  новое рабство – крепостничество. Русская история «была заполнена тусклым и мрачным существованием, лишенным силы и энергии, которое ничего не оживило кроме злодеяний ничего не слисшего, кроме рабства».

   Такова  чаадаевская концепция аномальности России, которую он резюмирует следующим  образом: «Про нас можно сказать, что мы составляем исключение среди народов. Мы принадлежим к тем из, иных, которые как бы не входят составной частью в род человеческий», и добавляет; «а существуют лишь для того, чтобы преподать великий урок миру: то есть, урок того, как и почему народ выпадает из рода человеческого и как вновь войти в его состав». По мнению Чаадаева Россия обделена вниманием провидения, которым наделены другие народы. Россия выведена из–под действия закона о единстве народа, единства нет ни между русскими людьми, ни между русскими и другими народами.

   Рассуждая о роли христианства в истории  Запада и России, Чаадаев утверждает, что уничтожением крепостничества  Запад обязан католицизму, а русский  народ наоборот, попал в рабство  после того, как он стал христианским, и православие не возражало против этого, одно это могло бы заставить усомниться в православии, которым мы кичимся.

Нормализация  русской действительности может  быть осуществлена на путях снятия всех этих антитез в порядке воспитания, аналогичного тому, какое прошло западное человечество, - воспитание по западному образцу.

   Позиция Чаадаева идеалистична. Но идеализм этот своеобразный. Объясняя и приветствуя  реформы Петра, он пишет: «Ничто великое  или плодотворное в порядке общественном не появляется, если оно вызвано настоятельной потребностью, и социальные реформы удаются лишь при том условии, если они отвечают этой потребности».

   Он  решительно приветствует деятельное начало преобразовательную деятельность людей  во имя прогресса общества и государства. В России, по Чаадаеву, даже умы, одаренные от природы, изящные и истинные по своей направленности и те не далеко ушли. Истинное общественное развитие не начиналось еще для народа, если его глушь не сделалась правильнее, легче, удобнее, неопределенной жизни первых годов его существования. Как может процветать общество, которое даже в предметах ежедневности колеблется еще без убеждений.

   «Мы живем  в каком - то равнодушии ко всему, в  самом тесном горизонте без прошлого и будущего. Если ж иногда и принимаем  в нем участие, то не от желания, не с целью достигнуть истинного, существенно нужного и приличного нам блага, а по детскому легкомыслию ребенка, который подымается и протягивает руки к погремушке, которую завидит в чужих руках, не понимая ни смысла её, ни употребления по этим причинам история русского народа составляет сплошь один ряд последовательных отречений в пользу своих  правителей».

   Это обстоятельство в политической жизни России как  раз и побуждает Чаадаева доискиваться до корней её собственного порабощения и порабощения всех соседних народов. Особенно тягостно Чаадаеву, что в России только открываются истины, давно известные у других народов, а то, что у других народов вошло в жизнь для нас до сих пор еще только умственная теория.

2. Влияния, которые отразились в своеобразной системе философии Чаадаева

   Чаадаев был, вне сомнения, очень глубоко  и существенно связан с русским  либерализмом и радикализмом первых десятилетий XIX века. Это были годы, когда в русских умах с особой силой, можно сказать страстностью, вставала потребность перемен в русской жизни. Уже было указано выше, что до 1812-го года либерализм проповедовался даже "сверху", - начиная с самого Александра I. Когда в душе Александра I наметился резкий перелом в сторону мистического понимания истории и его собственной роли в ней (из чего родилась теократическая затея "Священного Союза"), то в это время в русском обществе либеральные и радикальные течения стали кристаллизоваться уже с неудержимой силой.   В идейной и духовной атмосфере этого времени было много простора и свободы, и горячие молодые люди отдавались со страстью и пылкостью мечтам о переустройстве России. Самый подъем патриотизма (связанный с войной 1812-го года) усиливал это настроение реформаторства: упоение победой над гениальным полководцем несло с собой новое чувство исторической силы. Но, кроме этого упоения русской мощью, молодежь, вернувшаяся после 1814-го года в Россию, принесла и живую потребность общественной и политической активности, - на этой почве и стали возникать различные группировки молодежи. Идеологически часть молодежи питалась еще идеями французской просветительной литературы, но громадное большинство молодежи идеологически тяготело к немецкому романтизму, а через него и к немецкой философии. Особо надо выделить влияние Шиллера на русские философские искания в эти годы и позже, - что остается, к сожалению, до сих пор недостаточно исследовано.

   Чаадаев был, без сомнения, очень глубоко  связан со всем этим движением. Считать  его близость к русскому либерализму  этого времени "недоразумением", как утверждает Гершензон, никак невозможно. Конечно, эта связь с либерализмом ни в малейшей степени не объясняет нам внутреннего мира Чаадаева, но Пушкин верно подметил огромные данные у Чаадаева для большой государственной активности.

   Во  всяком случае, Чаадаеву были близки многие стороны в русском либерализме  и радикализме, хотя впоследствии он сурово и с осуждением относился  к восстанию декабристов. Если обратиться к изучению других влияний, которые  испытал Чаадаев, то прежде всего надо коснуться влияния католичества, которое в те годы имело немалый успех в высшем русском обществе. Прежде всего здесь надо упомянуть Ж. де Местра, который очень долго был в Петербурге (как посланник Сардинии); немало историков склонны говорить о большом влиянии Ж. де Местра на Чаадаева. Конечно, Чаадаев не мог не знать ярких и сильных построений де Местра, но не он, а Бональд и Шатобриан в действительности сыграли большую роль в идейной эволюции Чаадаева, который, несомненно, знал всю школу французских традиционалистов. Особенно важно отметить значение Шатобриана (в его поэтическом, эстетизирующем описании "гения" христианства, в его переходе к социальному христианству), а также Балланша, о чем говорит и сам Чаадаев.²

   Не  прошла мимо Чаадаева и немецкая школа. В новейшем издании вновь найденных писем Чаадаева (в "Литературном наследстве") даны фотографии некоторых страниц из книг, найденных в библиотеке Чаадаева, с его заметками, - тут есть Кант ("Критика чистого разума" и "Критика практического разума"); знал Чаадаев, конечно, Шеллинга, знал и Гегеля. Из "Философических писем" Чаадаева видно, что новую философию он изучил очень внимательно. Особенно надо отметить влияние Шеллинга на Чаадаева. Вопрос этот много раз обсуждался в литературе о Чаадаеве, разные авторы разно его решают, - одни утверждают, другие отрицают влияние Шеллинга. Мы будем иметь случай коснуться этого вопроса при изложении системы Чаадаева, сейчас же заметим, что если у Чаадаева мало выступает влияние Шеллинга в содержании его учения, то совершенно бесспорно вдохновляющее действие Шеллинга (системы "тожества").

   Английская  философия, которую знал и изучал Чаадаев, не оставила никакого следа  в его творчестве.

3. Изучение доктрины Чаадаева

   Обычно  при изложении учения Чаадаева на первый план выдвигают его оценку России в ее прошлом. Это, конечно, самое известное и, может быть, наиболее яркое и острое из всего, что писал Чаадаев, но его взгляд на Россию совсем не стоит в центре его учения, а, наоборот, является логическим выводом из общих его идей в философии христианства. Сосредоточение внимания на скептическом взгляде Чаадаева на Россию не только не уясняет нам его мировоззрение, но, наоборот, мешает его правильному пониманию.

   С другой стороны, и сам Чаадаев, избравший  форму писем для изложения своих взглядов, затруднил для читателя уяснение его системы, - ее приходится реконструировать (как это впервые пробовал сделать Гершензон). Скорее всего, войти в систему Чаадаева можно, лишь поставив в центре всего его религиозную установку, - в его религиозных переживаниях - ключ ко всем его взглядам. В литературе о Чаадаеве постоянно указывается, что он "не был богослов"; Гершензон считает "вопиющей непоследовательностью" со стороны Чаадаева, что он не перешел в католичество, а Флоровский считает, что "самое неясное в Чаадаеве - его религиозность", что в "мировоззрении его меньше всего религиозности", что он - "идеолог, не церковник", что "христианство ссыхается у него в идею". Сам Чаадаев в одном письме писал: "Я, благодарение Богу, не богослов и не законник, а просто христианский философ". Действительно, Чаадаев стремился быть философом, опираясь на то, что принесло миру христианство, - но он и богослов, вопреки его собственному заявлению. У него нет богословской системы, но он строит богословие культуры: это уже не христианская философия (чем является система Чаадаева в целом), а именно богословское построение по вопросам философии истории, философии культуры.³