Современные этические теории

    Пафос экзистенциализма - в необходимости противостоять всяким формам коллективизма, который всегда есть способ закабаления индивида - прямого, путем насилия и подавления, шантажа и угроз, либо косвенного - путем улавливания иллюзорными надеждами на возможность рационального и эффективного, справедливого и человечного переустройства жизни. Для него очевидно, что всякое отождествление себя с другими - коллективом, классом, партией, нацией, хотя и дает временное забытье, иллюзию спокойствия и устойчивости, в действительности навязывает человеку чуждые интересы и делает его объектом манипулирования враждебных сил. 

    Поэтому необходимо открыто осознать свое одиночество и заброшенность, свободу и ответственность, бессмысленность и трагизм собственного существования, набраться сил и мужества жить и действовать в самых неблагоприятных ситуациях бесперспективности и безнадежности.

    Экзистенциализм не устает на разные лады доказывать, что человеческая жизнь - это не сказка со счастливым концом, и необходимо поэтому быть готовым к самому неожиданному повороту событий, накапливая духовные силы, для того чтобы не сломаться морально, сохранить свое достоинство и самоуважение.

    Логика  экзистенциализма воспроизводит логику стоицизма, недаром его именовали «новым стоицизмом», - нравственное смятение и отчаяние человека, утрата им своего достоинства и крепости духа есть не столько результат столкновения нашего разума и морали с бессмысленностью человеческой жизни и неспособностью добиться благополучия в ней, сколько результат разочарования в этих наших надеждах. До тех пор, пока человек будет желать и надеяться на благополучный исход своих начинаний, он будет терпеть неудачи и впадать в отчаяние, ибо ход жизни не в его власти. От человека не зависит, в какие ситуации он может попасть, но от него целиком зависит, как он из них выйдет - сломавшись и отказавшись от своего «я», самоуважения и достоинства или сохранив величие духа и достоинство даже ценой физической гибели. Для этого нужно только то, что в его власти, - вооружиться сознанием неустранимости трагизма человеческого бытия и готовностью сохранять внутреннее благородство, порядочность, честность перед лицом постоянной угрозы физической или нравственной гибели, постоянного искушения предать самого себя или других.

    Ибо хотя человека можно уничтожить, его никогда нельзя победить, пока он сопротивляется. Всякое сопротивление, борьба есть внутренняя победа даже в самом поражении. И если цинизм, аморализм, бездуховность и корыстолюбивая расчетливость вырастают из разочарований в морали, гуманистических идеалах, возможностях разума, то нравственная стойкость оказывается возможной только ценой отказа от бессмысленных надежд, из изначального сознания полной безнадежности любых действий и стремления устоять духовно, сохранить себя морально.

    Главное здесь - не результативность наших усилий с точки зрения достижения видимых предметных результатов, а эффект самоутверждения, собственной самореализации, в способности остаться человеком несмотря ни на какие угрозы и соблазны.

    В наиболее крайних формах экзистенциализм  не оставлял человеку никаких позитивных вариантов сотворения своей жизни, ибо выбор его оказывается всегда вынужденным и трагичным. В жизни, к сожалению, люди могут делиться только на две категории - палачей и жертв, так что если не хотеть быть палачом, то не остается ничего другого, как сознательно всегда становиться на сторону жертв!

    Более мягкие разновидности этого учения оставляли человеку возможность попытаться быть счастливым на тот манер, который лучше всего выразили богемные художники и писатели «потерянного поколения» после первой и второй мировых войн: Ремарк, Скотт Фитцджеральд. Хемингуэй.

    В центре их творчества стоит одиночка, аутсайдер, не доверяющий ни обществу, ни государству, ни религии, игнорирующий лицемерную общественную мораль с ее призывами служить благу общества, отечества, прогресса, не жалующийся на судьбу и не рассчитывающий ни на чью помощь. В то же время это всегда человек, сохранивший в душе чистоту, внутреннюю честность, верность своим нравственным ценностям, главнейшей из которых является достоинство человека. Он способен на бескорыстную дружбу, на любовь как единственные виды духовной коммуникации, с помощью которой можно преодолеть собственное одиночество и закрытость и как бы ощутить душу другого человека, поддержать его в этом опасном мире. При этом экзистенциальный герой всегда внутренне готов к тому, что в любой момент все кончится, к расставанию, к потере самого дорогого, просто потому, что всегда все кончается. Понимание того, что в этом мире ни к чему нельзя привязываться, ни на что нельзя опереться, ни во что нельзя верить, постоянно наталкивается в его душе на потребность в духовном общении, «ниточке», благодаря которой только и можно наполнить экзистенцию объективным содержанием, ощутить свою жизнь нужной кому-то. 

    И разрешение ее - в попытке научиться жить и любить с постоянным сознанием хрупкости, конечности, незащищенности всего того, что человек любит, с глубоко скрытой болью обреченности, придающей человеческим чувствам особую чистоту и одухотворенность.

    Таким образом, вырастая из ситуации кризиса, экзистенциализм предлагает в качестве выхода гордое осознание изначальной безвыходности, дающее человеку силу подняться над обстоятельствами и утвердить свое достоинство перед лицом чуждого и враждебного мира.

    Присущий  экзистенциализму романтический дух  всегда оказывался чрезвычайно актуальным во времена кризиса, всеобщей неустойчивости, утраты опоры хотя бы на что-нибудь, сопровождаемые нравственным упадком, распространением бездуховности, моральной беспринципности и безответственности. Однако принципиально антиобщественная позиция экзистенциализма не позволяет ему найти и обосновать объективные содержательные критерии нравственной позиции, и он остается на позициях формализма, субъективизма и этического релятивизма. Единственным критерием достоинства человека здесь остается формальная верность собственным идеалам, внутренняя искренность и готовность действовать свободно и ответственно, не ориентируясь ни на что внешнее, объективное. Действие без надежды на успех, готовность на неудачу, конечно, демонстрируют принципиальную стойкость и бескорыстие человека, они соответствуют логике морального поступка с его ориентацией не столько на предметный результат действия, сколько на нравственный эффект. Однако абсолютизация этого аспекта моральной практики человека лишает его вообще всяких перспектив.

    Формализм метаэтики, субъективизм и пессимизм  экзистенциализма, неудовлетворенность  ученых перспективами психоанализа па фоне бурного развития науки породили в XX веке возрождение интереса к натуралистическим концепциям человека и морали. Если раньше он в основном опирался на данные биологии и психологии, то теперь эволюционная этика стремится использовать современные достижения физиологии, молекулярной биологии и генетики для того, чтобы обосновать объективную природу нравственных ценностей.

    Однако  сущность натуралистической концепция морали остается прежней. Первая его характерная черта заключается в идее отказа от сверхъестественного и иррационального источника моральных ценностей, в стремлении отыскать их объективное содержание в «природе человека», которая по-прежнему толкуется в духе редукционизма, то есть сведения чисто человеческих свойств и качеств к природным явлениям, объяснения высшего уровня развития материального мира закономерностями низшего.

    Вторая  черта современного натурализма — это широкое применение методов естественных наук, особенно психологии, физиологии, молекулярной биологии, генетики для понимания общественных явлений. Для него оказывается характерным отождествление биологических ценностей с моральными и явное преувеличение роли естественных наук для влияния на нравственную природу человека, для изменения этой природы или хотя бы просто поведения человека при помощи генной инженерии или технологии «оперантного поведения».

    Неудовлетворительность  натуралистической этики демонстрируется самим натурализмом, на основании которого вырастают столь разные, сколь и противоречивые теории «природы человека». Так, К. Гарнет, К. Ламонт, А. Эдел, Т. Клементс  развивают идеи «гуманистического натурализма», видя в биологии лишь предпосылки для понимания человеческих ценностей, которые связываются ими со здоровой, полноценной жизнью в рамках определенных культурных, социальных условий. Они пытаются преодолеть ограниченность чисто биологизаторских концепций морали за счет включения в научный анализ социальных факторов «хорошей человеческой жизни», «здорового образа жизни», но не идут дальше признания положительного или отрицательного влияния социальных факторов на неизменную «природу человека», не вскрывают закономерности социального развития как подлинной субстанции нравственной жизни.

    Другие  же, прежде всего известный этолог К. Лоренц, Р. Ардри, из тех же методологических оснований развивают социал-дарвинистские мотивы, настаивая на врожденности у человека «эндогенных агрессивных инстинктов» и объясняя социальные противоречия и столкновения изначальной агрессивностью человеческой природы, унаследованной им от животных.

    И если гуманистически ориентированные ученые, стоящие на позициях натурализма, увидели в генной инженерии и современной психохирургии мозга мощное средство улучшения нравственной природы человека и морали всего общества, то разработчики различных теорий «модификации поведения» человека увидели в генной инженерии или скальпеле психохирурга замечательное средство для подавления нежелательного поведения» и установления собственного социального контроля.

    Действительно, если гуманистические сторонники создания этики генетического контроля стремятся  помочь человеку стать лучше, чем ему это позволяют его генетическая наследственность или нарушения в работе мозга, путем воздействия на эти физиологические механизмы его поведения с целью их исправления и улучшения, то почему этот подход не распространить на преступников? А если можно таким образом «лечить» лиц с антиобщественным преступным поведением, то почему его нельзя использовать в предупредительных целях по отношению ко всем «недовольным», «склонным к насилию» и вообще лицам с «нежелательными» для властей ориентациями? Став на этот путь, постепенно можно распространить это «лечение» на все более значительное число людей, поведение которых «не соответствует» нормам и которые, хотя и не являются еще «нарушителями», но явно могут ими стать, ибо «не так себя ведут», «не так одеваются», «не так говорят» и «не так думают».

    При наличии развитой техники и технологии воздействия на физиологические механизмы поведения человека таких людей можно «лечить», то есть фактически калечить их личности с целью полного подчинения, а при технической и технологической отсталости их можно принудительно изолировать в психиатрических лечебницах и «лечить» более традиционными психотропными средствами, добиваясь тех же целей.

    Этический натурализм, таким образом, в любых  своих разновидностях оказывается  противоречивым в научно-техническом  отношении и социально-опасным в практическом. Ибо отыскивая истоки морального и аморального поведения человека в его телесности и природности, он фактически снимает ответственность за них с социальной действительности, которая является подлинным истоком всей нравственной жизни человека.

    Вся история этики свидетельствует, что как бы различно ни трактовали мораль, под нею всегда понимают нечто такое, что находится за пределами действий природных факторов, что возвышается над природностью. Вопрос здесь может стоять так, как его поставил еще Кант: или мораль есть, и тогда она не детерминируется природой человека, или, если она детерминируется этой природой, тогда ее попросту не существует. И моральное, и аморальное поведение человека, и его сознательное, и бессознательное нравственное поведение всегда социально опосредовано как его индивидуальным жизненным путем, так и ходом исторического процесса всего общества. И понять его можно, только пользуясь данными всех наук на основе методологии социально-исторического познания.

    Разумеется, изложенные философско-этические учения и концепции далеко не исчерпывают богатства историко-этического процесса, однако они дают представление об основных этапах становления этической науки, ее основных направлениях и содержании этической проблематики. На историко-этическом материале можно видеть, как вычленяется и определяется круг вопросов, образующих предмет этики, как разнообразится и обогащается анализ проблем нравственности, как своим содержанием и выводами этика участвует в практической жизни общества и человека.