Эстетика фильма «Матрица»

   Появляющиеся во второй «Матрице» владыки подземного царства, сладкая парочка Персефона — Меровинген, тоже, по логике, должны иметь отношение к киберпанковским элементам эстетики фильма, и авторы наряжают Персефону в платье из латекса. Для Моники Беллуччи, по её собственным словам, платье это имело точно такой же эффект, как и костюм Тринити — для Кэрри-Энн Мосс: стоило ей облачиться в костюм Персефоны, как она тут же начинала себя ею чувствовать!

А теперь — самое интересное: в сущности, сексуальными коннотациями костюмов героев сексуальность в фильме и исчерпывается! Это — фактически единственный сексуальный слой фильма, к тому же воспринимаемый лишь на подсознательном уровне, — в остальном все три «Матрицы» асексуальны. Ни в Матрице, ни в Сионе, как и в Советском Союзе, секса нет! И это — тоже вполне по-киберпанковски; сексуальность киберпанка так же маргинальна, изломана, извращена, как сама реальность и обитающие в ней люди; это больная сексуальность, вызывающая скорее отрицательные, чем положительные эмоции. Здоровой сексуальности киберпанковский слой эстетики «Матрицы» не выдерживает — она ему чужда.

Помимо подсознательной, явленной через костюмы, сексуальности, вся остальная сексуальность фильма обретается не в сфере эротического и сексуального, а в сфере символического. Любовная сцена Тринити и Нео выглядит совершенно чуждым, вымученным элементом, внедрённым с чисто рациональными целями (видимо, чтобы продемонстрировать любовь Нео и Тринити в завершённом виде). Она так же искусственна, как машины Сиона, хотя и происходит в реальности.

Миф, явленный в симбиотической эстетике киберпанка, компьютерных игр, разнообразных эстетических реальностей современного мира («мы воссоздали пик вашей цивилизации — конец XX века», — говорит агент Смит Морфеусу), — это и есть «Матрица». Сводить трилогию к киберпанку, как это иногда делают, — это значит не понимать её природы, причины её успехов и провалов. Киберпанк — это «отдельная реальность», где очки вживлены в лицо, лезвия — в пальцы, нервы убиты специальным военным ядом русского производства, где люди больше похожи на монстров, чем на самих себя; и при этом герои — непременно, по панковской традиции, — маргиналы. В «Матрице» же основные события происходят в обычном, нашем мире. Хотя это всего лишь cyberspace — киберпространство, виртуальная реальность, — но действие-то происходит именно в ней, и по логике «Матрицы» это иллюзорное пространство и есть единственная реальность для тех, кто погружён в неё, — за исключением тех, кто знает правду, — героев Сиона и агентов. И потому природа этой реальности становится совершенно неважной; природа эта имеет смысл лишь в более широком фрейме общей философской картины «Матрицы» — в которой, в соответствии с принципами восточной философии, вообще любая реальность является иллюзорной, — и именно поэтому она имеет смысл единственной и конечной реальности. В этой-то реальности и происходят вещи, немыслимые по её законам: можно прыгнуть с крыши на крышу, преодолевая огромное расстояние; проломить кулаком стену; швырнуть в неё же врага так, что посыпятся кирпичи; бегать по ней же; уклоняться от пуль, останавливать их рукой… Cyberspace исчезает; остаётся wonderspace — волшебная реальность, реальность чуда. «Это — законы компьютерной системы, некоторые можно обойти, некоторые — поломать», — говорит Морфеус.

   Это — отнюдь не тотально мифологическая эстетика, где нимфы беззаботно живут в лесах и ручьях, где землетрясения происходят от ударов трезубца Колебателя Земли Посейдона. Это, собственно, — cyberspace в первобытном варианте. Здесь нет другого пространства; пространство едино, независимо от того, воспринимается ли оно как нормальное или как волшебное. Мифологическая реальность волшебна только для нас; это мы воспринимаем как волшебство то, что древний человек принимал за норму, за закон. Киберпространство Матрицы не включает в себя никакого волшебства, никакого чуда, это абсолютно обыденная реальность: бизнесмен, офис, клерки, мойщики стёкол, небоскрёбы, прохожие. Это — самый что ни на есть обычный мир, и никто из существующих в нём, за исключением посвящённых, не знает правды. В этот мир и вламывается нечто, выходящее за пределы представлений о его законах, и возникает то самое пространство чуда, в котором и развёртывается главное действие «Матрицы».

Главный эстетический источник «Матрицы» — тот же самый, который является и её главным содержательным источником: Священное писание, Евангелия. Заложенная в Евангелиях архетипическая мифологическая структура (предсказание явления Спасителя — рождение — преображение — смерть — воскресение — вознесение) стала, вольно или невольно, источником и эстетики «Матрицы» — и в этом отношении первая «Матрица» полностью завершена и не требует никакого продолжения! Похоже, что чикагские братья не сознавали этого, иначе они избежали бы эстетического провала третьей части трилогии, связанного именно с нарушением эстетических норм, заложенных в первый фильм и относительно успешно продолженных во втором.

   Эстетика Евангелий — это эстетика пересечения, постоянного взаимодействия профанной и сакральной, обыденной и чудесной реальностей. Это и есть волшебная реальность, wonderspace. Христос рождается от обычной женщины, но зачат непорочно; он — обыкновенный человек, но Сын Божий; он живёт в самом обычном мире, к тому же фактически в маргинальной его части (кем был Христос? — бродячим проповедником!), но творит чудеса; он гибнет на кресте, как обычный преступник, но воскресает, будучи Сыном Божьим. В обыденную реальность всё время врывается чудо, ломая и преображая её. Точно так же в «Матрице» в профанную реальность конца XX века врывается, ломая и преображая её, волшебство сверхъестественных существ — агентов (кстати, «отцы» агентов — не только «люди в чёрном», но и римские легионеры, которые тоже воспринимались жителями Палестины времён Иисуса как посланники чуждого, страшного и непреодолимо могущественного мира) — и не принадлежащих этой реальности существ иного мира — мира Сиона. Именно с чуда бегства Тринити от агентов — а с точки зрения обычного человека совершённое ею и агентами и есть чудо, и реплика полицейского «этого не может быть!» это специально подчёркивает, — начинается «Матрица». Именно здесь кроется источник её непреодолимого эстетического обаяния, её способности завораживать зрителя — качество, свойственное только выдающимся произведениям искусства. Собственно, «завораживать» и «ворожить» — слова одного корня; волшебство всегда завораживает.

   И в этом же — причина эстетической катастрофы третьей части «Матрицы»: авторы практически отказались от волшебного пространства, от wonderspace. Сосредоточив основное действие в реальном мире, где не действует волшебство, Вачовские попали в ловушку, из которой не смогли выбраться. Завораживающее волшебное пространство исчезло, ему неоткуда взяться — оно есть результат пересечения реальностей. Чикагские братья попали в объятия чистого киберпанка и пошли неверной дорожкой провала. Волшебства больше нет, мы имеем дело с реальным миром; что же вместо него? Ничего качественно нового братьям изобрести не удалось, да это было и невозможно сделать, — единственный мыслимый путь, путь обретения Нео сверхъественных способностей и в реальном мире, намеченный в самом конце «Перезагрузки», ломал уже всю эстетику «Матрицы», требуя тотального преображения реального мира; это была бы уже чистая высокая мистика, Второе Пришествие, «новое небо и новая земля». И это было бы уже совсем слишком; братьям ничего не оставалось, как пойти по пути количественного «улучшения» реального мира в сторону хоть какого-нибудь волшебства. Безумные механизмы реального мира — которые ещё представлялись уместными в первой части, являя киберпанковский слой реальности, — в Сионе стали просто абсурдными. Недаром же эпизод с двумя не сильно вооружёнными девушками, весьма эффективно воюющими из укрытия со спрутами-охотниками, выглядит куда более реальным — и, кстати, эстетически более действенным. Стремление сделать мир Сиона столь же волшебным, как мир Матрицы, ведёт к глупостям; элементарный здравый смысл заменяется дизайнерскими изысками.

   Круг замкнулся. «Всё, что имеет начало, имеет и конец». Всех бунтарей, которые смогли уцелеть и выжить в противостоянии истэблишменту, ждёт одна судьба: они сами становятся истэблишментом. Легендарные бунтари 68-го ныне профессорствуют на тех самых кафедрах, которые когда-то требовали свергнуть, и отлично существуют в том самом мире, который с такой яростью отрицали. Герои Сиона, кажется, вписались в истэблишментский для «Матрицы» мир машин; одни лишь погибшие Нео и Тринити обречены на вечное молчание. Если первая «Матрица» напоминала стандартный голливудский фильм только качеством режиссёрской, операторской работы и спецэффектов, резко отличаясь от них по содержанию и эстетике, то «Революция» оказалась целиком стандартной голливудской продукцией, с примитивной по замыслу и эстетическому воплощению битвой Добра со Злом и невыносимо приторной концовкой, заимствованной не то из «мыльных опер», не то из фильмов Диснея.

   Но эстетическая катастрофа будет забыта. «Революция» уйдёт в историю, не оставив за собой памяти, кроме как у старых поклонников трилогии; но первая и даже вторая части будут жить ещё долго, и каждое новое поколение будет приобщаться к их содержанию и эстетике — пока кто-нибудь не создаст нового культового произведения, которое поглотит «Матрицу».

Список используемых источников

1.      http://ru.wikipedia.org/wiki/Киберпанк

2.      http://matrixrussia.narod.ru/wonderspace.htm

3.      http://cyberpunk.kolyambo.ru

4.      http://www.mirf.ru/Articles/art188.htm

5.      http://www.pleasures.ru/info/2003/08/30/171

3

[1]  - Киберпанк (англ. cyberpunk) — поджанр научной фантастики. Сам термин является смесью слов «cybernetics» (англ. кибернетика) и «punk» (англ. панк), впервые его использовал Брюс Бетке в качестве названия для своего рассказа 1983 года. Обычно произведения, относимые к жанру «киберпанк», описывают мир недалёкого будущего, в котором высокое технологическое развитие, такое как информационные технологии и кибернетика, сочетается с глубоким упадком или радикальными переменами в социальном устройстве.

[2]  -  Сюжеты киберпанка часто построены вокруг конфликта между хакерами, искусственным интеллектом и мегакорпорациями (англ.), и тяготеют к «ближайшему будущему» Земли.