Плановая экономика: теоретические основы и сущность

В нерыночном хозяйстве  происходит административное установление заработной платы (см. рис. 3).

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Рис 3

 

Рыночная заработная плата устанавливается в процессе конкуренции при соотношении  спроса и предложения на рынке  труда и равна W/P(E) при объеме труда LE  и точке пересечения E. В командной экономике государство устанавливает заработную плату ниже равновесного уровня(W/P(MN) ниже W/P(E)). Движение заработной платы к уровню равновесия W/P(E) исключительно затруднено.

Каждый индивидуум в  командной экономике имеет в  соответствии со своей специальностью зарплату одного уровня по всей стране. Предприятию диктуются и количество занятых, и специализация. Патернализм власти, хотя и формально выглядит гарантом занятости и обеспеченности, в реальной экономической жизни приводит к отрыву материальных доходов от результатов труда. Цель подобной экономики абсурда – не удовлетворение потребностей потребителя, а воспроизводство производителей, содержащих властный центр, и поэтому выдача зарплаты без учетов результатов труда превращается из экономической бессмыслицы в рассчитанную политику по консервации политически индифферентного человека и социально-политического статус-кво.

Ценообразование на рынке  товаров и услуг в командной  экономике можно графически проанализировать на рис. 4.

 

 

 

 

 

 

Рис 4

 

Равновесная цена, определяемая соотношением спроса и предложения в точке C, равна уровню Pc. Государство устанавливает постоянные цены (Pkl), при которых объем предложения товарной массы – OQk, а объем спроса – OQl. В результате QkQl=KL – это хронический дефицит товарной массы, запрограммированный низкими стабильными ценами. Дефицит – неизбежное следствие так называемых стабильных цен.

Результат социалистического  ценообразования можно рассматривать, используя уравнение обмена MV=PQ. Если предприятиям невыгодно наращивать объем товарной массы (Q) вследствие фиксированных цен, то неизбежен товарный дефицит. Нарастающий объем денежной массы (M) вследствие устанавливающихся трудностей ее превращения в товары приводит к ажиотажному спросу – ускорению V, что в целом давит на цены в сторону их повышения. Государство же оставляет цены фиксированными, что означает развитие и стимулирование подавленной инфляции в виде нарастающего дефицита, очередей и т. п. «Одним из явлений, сопутствующих дефициту (а возможно, и стимулирующих его), может быть сдерживаемая административным фиксированием цен инфляция….⁸.

Роль государственной собственности в плановой экономике

 

Отмена права частной  собственности – фундаментальная  норма коммунистической доктрины. Широко распространенная дефиниция трактует социализм как экономико-политическую систему, основанную на безраздельной власти коммунистического партийного аппарата, на запрете частной собственности и на доминирующей роли собственности государственной («общественной»). Но такая дефиниция по сути дела лишь констатирует доктринальную норму и предполагает, что субъектом исторического процесса является исключительная директивная воля, воплощенная в доктрине. «Суть социалистической системы определяется тем, чего хочет достигнуть и чего достигает правящая партия».

Подходя к изучению социализма, нет никакой необходимости постоянно держать в сознании три опорных принципа – власть партии, запрет частной собственности и доминанту собственности общественной. Для определения понятия «социализм», по крайней мере, с точки зрения экономической теории вполне хватит и одного – отмены права частной собственности. Не возникает никакого противоречия, если политическую власть мы будем понимать как не более чем юридическую декларацию и инструмент исполнения той или иной нормы владения собственностью. Теоретически (да и исторически) основным содержанием диктатуры коммунистической партии как раз и является более или менее реализованный запрет на частную собственность (а уж если право частной собственности упразднено, то само понятие собственность подразумевает, что она – либо государственная, либо общественная). С другой стороны, нет никакого другого способа исполнения запрета на частную собственность, кроме политической диктатуры. И право частной собственности может быть отменено лишь настолько, насколько последовательно и полно реализуется диктатура. Следовательно, представление о политической диктатуре уже заключено в понятии о запрете частного владения.

Так, в нашей стране более 50 лет тому назад возникли отношения, которые во многом не соответствовали достигнутому уровню и характеру производительных сил, а в дальнейшем превратились в главный тормоз их развития. Произошло полное огосударствление экономики. Все народное хозяйство изображалось в виде единой фабрики. В 80-х годах в государственном секторе бывшего СССР трудилось более 81% занятых в народном хозяйстве, в кооперативном секторе – более 15%, в индивидуальном – около 3%. Входившие в кооперативный сектор колхозы и потребительские кооперации фактически были подчинены государственным органам, лишены самоуправления и выполняли прямые указания сверху о том, что и как производить, сколько продукции поставить государству. Вместе с тем уровень развития производительных сил, степень обобществления экономики позволяли осуществить полное огосударствление лишь в таких сферах, как железнодорожный и авиационный транспорт, сеть электро- и газоснабжения, ряд крупных предприятий, которые были связаны между собой разделением труда и кооперацией в масштабе всей страны. Одновременно имелась огромная масса мелких и средних предприятий, где труд работников был или не объединен, или кооперирован в небольших размерах (например, работа огромная сети магазинчиков, ларьков, сапожных мастерских и т. п.).

Также надо отметить, что  при любом законе каждый обязательно  «берет в руки» некую долю объектов собственности. На тот период времени пока человек (имеющий свои неотъемлемые индивидуальные предпочтения, мотивы, желания) распоряжается этим куском общественной собственности, он становится его фактическим владельцем – получает возможность использовать собственность не только в интересах доктрины (или общества), но и в своих личных.

Объем и содержание такой  возможности зависит от положения  человека в системе общественного  разделения труда, но сама возможность  есть у каждого – всегда и без исключения. Эту возможность нельзя закрыть ни запретами, ни контролем – такова природа экономических отношений, их строгая закономерность, опровергнуть которую не в силах никакая нормативная доктрина.

Самое простое и грубое обоснование возможности использовать общественную собственность в частных интересах заключается в том, что технологически всегда можно найти способ вывести некоторую часть ресурсов из-под учета и контроля. Например, лес – общественная собственность. Для распоряжения этой собственностью выстроена сложная отраслевая иерархия, определены плановые задания, система учета и отчетности. Но даже на самой нижней ступени этой иерархии опытный лесник при желании всегда сумеет утаить от учета несколько кубометров леса. По крайней мере, никаких непреодолимых технологических препятствий для этого не существует: лесник и контролирующие органы оперируют на разных информационных уровнях, и если начальство учитывает только лес в целом (квартал, делянка), то лесник знает каждое дерево «в лицо». Опасность, что хищение может быть «вычислено по документам», здесь невелика, да и круглосуточную проверку на каждой лесной дороге не установишь.

Шофер такси имеет  возможность некоторое время  не включать счетчик и использовать принадлежащий государству автомобиль в своих частных интересах. Портной, работающий в государственном ателье, имеет возможность использовать и помещение, и оборудование, а иногда и само рабочее время для исполнения частных заказов.

Таким образом, совершенно очевидно, что какой бы ни была юридически и административно закрепленная норма использования индивидуальных способностей работника и информации, которой он располагает (его знаний и опыта), фактическим (экономическим) владельцем этих ресурсов всегда остается индивидуум. И в каждой конкретной ситуации человек принимает окончательное экономическое решение. Оно может соответствовать официальным нормам, а может и расходится с ними – отчасти или полностью.

Например, советский врач мог решить, что он будет вести  прием в поликлинике строго по записи в регистратуре, получая государственную зарплату (общественная собственность на медицинские услуги), а мог и вовсе уйти из поликлинике и использовать свои способности и знания дома, в частной практике, декларируя доходы и платя налоги (частная медицинская практика в разные годы то запрещалась, то, в виде исключения, разрешалась экономическими законами – но и это разрешение было чисто условно, поскольку доход от этой практики почти полностью изымался в виде налога, т. е «обобществлялся»). Государственная служба давала нищенскую зарплату, но и частная практика после уплаты налогов приносила сущие пустяки. Поэтому большинство советских медиков выбирали третий путь: они вели недекларируемую (теневую) частную практику, используя для нее и оплаченное государством рабочее время, и оборудование государственных больниц и поликлиник.

Андре Жид, побывавший в  коммунистической России в конце 30-х  годов, передает свой разговор с женщиной-врачом: «Сколько вам платят в месяц? –  Сто пятьдесят рублей. – Вам  положена квартира? – Нет…Нужно платить по крайней мере двадцать рублей в месяц за комнату. – Значит, у вас остается только сто тридцать. А питание? – Ох, меньше, чем на двести рублей, не проживешь. – Ну и как же вы обходитесь? Грустная улыбка. – Выкручиваемся».

Итак, сама природа отношений собственности всегда, даже при социализме (то есть при формальном запрете частного владения), предоставляет человеку возможность выбора одного из трех вариантов экономического решения: полностью следовать юридической (коммунистической) доктрине, следовать ей отчасти или не следовать вовсе (последний вариант имеет лишь теоретическое значение, поскольку исторически был только один путь обрести полную независимость от доктрины - эмиграция). Но от чего же в конечном счете зависит выбор варианта поведения? Для любого экономиста, свободного от идеологических предрассудков, ответ здесь очевиден: от понимания собственной конечной выгоды.

Широко распространенное в былые времена представление  о том, что операциональным кодексом «среднего человека» советской эпохи была коммунистическая доктрина, с заложенным в ней декларативным мотивом общественной пользы, - есть глубокое заблуждение. Личная выгода – это самый существенный стимул экономических отношений в условиях свободного рынка и в условиях коммунистического насилия оставался основным, если не единственным мотивом экономического поведения человека. Вот экспертное свидетельство этого, тем более убедительное, что оно относится к 60-м годам и принадлежит экономисту, советскому академику Е. Варге: «…За редкими исключениями, каждый человек в Советском Союзе стремится к тому, чтобы увеличить свои доходы. Как и при капитализме, это составляет главное содержание жизни людей».

Таким образом, вынужденно подчиняясь насилию, человек все-таки всегда имел теневую возможность приватизировать (в экономической практике) определенное количество общественной (в юридическом смысле) собственности и обратить ее к своей личной выгоде.

Так, можно сделать  вывод о том, что именно отмена частной собственности породила такое явление как теневая экономика, широкий размах которой в коммунистических странах был предоставлен во многих зарубежных публикациях конца 70-х и в 80-х годах. Причем уже тогда о теневых отношениях в экономике говорилось как о явлении повсеместном и присущем советской системе со дня ее возникновения. Остановимся на понятии «теневая экономика» поподробнее.

Теневая экономика определяется как неконтролируемое обществом  производство, распределение, обмен  и потребление товарно-материальных ценностей и услуг. Она включает в себя все неучтенные , нерегламентированные, отличные от изложенных в нормативных документах и правилах хозяйствования виды экономической деятельности.

Структура теневой экономики  определяется следующим образом:

• криминальная экономика, включающая экономическую и общеуголовную преступность;
• фиктивная экономика – это официальная экономика, выдающая фиктивные результаты своей деятельности за реальные;
• неформальная экономика – базируется на личных контактах между экономическими субъектами между экономическими субъектами, заменяющими официально установленную организацию экономических взаимосвязей;
• нелегальная вторая экономика – состоит из незарегистрированных и запрещенных законом видов деятельности.

Весьма показательны абсолютные оценки различных явлений теневой экономики в СССР (данные на конец 80-х годов):

 

Повторный счет, являющийся типичным показателем фиктивной экономики	36-40% стоимости общественного продукта (около 600 млрд. руб.)
Непроизводительные расходы и  потери	Около 40 млрд. руб.
Объем выпуска некачественной продукции	110 млрд. руб.
приписки	15-20 млрд. руб.
Искусственный дефицит	40 млрд. руб.
Фиктивные зарплаты и премии	30-35 млрд. руб.

 

По некоторым оценкам, общие доходы от теневой экономики  достигли 175 млрд. руб., что составило 20% ВНП.

Одним из главных факторов, питающих теневую экономику, является разрыв между ценами спроса потребления и административными ценами, с которыми связаны дефицит и государственное распределение товарных ресурсов. Время от времени система мимикрирует, демонстрируя заботу о благе народа. В «золотой век» снижения цен в послевоенное сталинское время система лишь немного опустилась вниз с очень высокой ступени. Цены в течение десятилетий повышались. Их общий уровень в государственной и кооперативной торговле с 1928 по 1940 год вырос в 6,5 раза. К 1947 году, моменту реформы цен и зарплаты, система пришла к троекратному удорожанию против довоенного. А зарплата увеличилась на 45,8%. В это же время 25 млрд. руб. у населения изымали практически обязательные тогда госзаймы. Все это и было базой для некоторого последующего понижения цен. При этом идеологизированное, при государственной монополии на информацию, население воспринимало это понижение цен как очередной шаг в «интересах народа».