Комплексы общественного мнения

КОМПЛЕКСЫ ОБЩЕСТВЕННОГО МНЕНИЯ 
(Статистика и социология в изучении общественного мнения)

      Вне всякого сомнения, феномены общественного  мнения могут быть рассмотрены и  «организованы», систематизированы  под разными углами зрения. От избранного подхода, в принципе, зависят как сам предмет исследования, так и методы его анализа. Выделим два как будто полярных методологических варианта:

      I. Общественное мнение как распределение  показателей, получаемых в ходе  репрезентативных опросов населения.  Мерой «организованности» в таком случае выступает частота определенных упоминаний, оценок и пр. Это именно тот вариант, который необходим и достаточен для решения обычных проблем социальных и маркетинговых исследований — определения степени распространенности тех или иных позиций, готовности слушать, покупать, голосовать и т. д. Известны метафорические трактовки серий таких показателей как меры «общественной температуры», данных «социального барометра», индикаторов состояния «массового сознания» или «социального разума» (public mind), — в любом случае речь идет о достаточно строгих показателях, относящихся к некоторой статистической совокупности. «Строгость» данных означает возможность проверки (верификации) всех элементов исследования. При таком, статистическом, подходе существуют проблемы измерения общественного мнения, но нет вопроса о его структуре и функциях¹.

      Очевидно, что «статистическое» представление  правомерно тогда и постольку, когда  и поскольку поведение людей  в обществе может трактоваться как  множество независимых акций, в совокупности образующих массовый процесс. К жестко регламентированному традиционному обществу оно по определению неприменимо; особый вопрос — в какой мере категории массовых процессов пригодны для описания тоталитарных систем.

      II. Общественное мнение как социальный институт, обладающий определенной структурой и выполняющий определенные функции в данном обществе. Чтобы стать общественной силой, общественное мнение должно быть организовано, — причем не только «извне» (гражданские свободы, системы массовой информации, политический плюрализм, лидеры-идолы и т. д.), но и, так сказать, «изнутри», в смысле самого «языка» общественного мнения (символы, стереотипы, комплексы значений и средств выражения). При таком, социологическом по ориентации, подходе к феномену, и возникают вопросы о том, как «на деле», то есть практически, структурировано общественное мнение, как и какие ролевые функции оно способно — или не способно — исполнять в различных социокультурных условиях². Именно на этом поле развертываются нескончаемые дискуссии относительно того, может ли вообще существовать и действовать какое бы то ни было общественное мнение в нынешних российских и аналогичных им условиях.

      Понятно, что отечественный опыт последних  лет питает сомнения и разочарования  в отношении эффективности любых демократических институтов — в том числе и общественного мнения — в нынешнем российском обществе. Самый наглядный пример — беспомощность общественных протестов против чеченской войны. Но уместно заметить, что один из источников таких настроений в данном случае составили нереалистические, упрощенные представления о самом общественном мнении и его возможностях. Ни массовость распространения, ни свобода выражения, ни оформленность («осознанность») определенных оценок и взглядов в каких-то сегментах общества еще не превращает их в однозначно действующий инструмент, «рычаг» общественной жизни: они могут выступать и как стимул к действию, и как элемент накопления социальных ресурсов, влияние которых может сказаться в отдаленной перспективе, и как «отдушина», то есть средство ослабления напряженности общественных настроений, и т. д. (Технологические, инструментальные модели вообще малоудачны для понимания социальных феноменов.) Нельзя понять характер влияния общественного мнения на общество, не объяснив, как «устроен» — и как «самоопределяется» — этот институт в данных социальных условиях, при наличном человеческом материале и социокультурном наследии.

      О функциях общественного  мнения

      Как известно, обращают на себя внимание — притом, не только в условиях эмбрионального развития демократических институтов (см. приведенную выше фразу авторитетной немецкой исследовательницы) — ситуации, когда определенным образом организованное и возбужденное общественное мнение может как будто непосредственно привести к социальным потрясениям и политическим переменам. Оговорка «как будто» уместна здесь, потому что такое воздействие всегда обусловлено всей системой социальных институтов общества. Но главное, как представляется, состоит в том, что общественное мнение только в исключительных, экстремальных ситуациях может служить — или казаться — средством какого-то конкретного социального действия.

      Наиболее  общей, «первичной» функцией общественного  мнения как института принято  считать поддержание социально  одобряемых норм поведения, в том числе вербального поведения, массового человека в массовом обществе. Тогда в центре внимания оказывается вопрос о специфических средствах реализации этой функции. К ним можно отнести «язык» общественного мнения, каналы его распространения и механизмы воздействия. Этот «язык» беден и прост по сравнению с языками лингвистическими или «языками» искусства, права, религии, — и потому удобен для массового общения по всем его линиям (человек—человек, человек—группа, человек—институт).

      Как всякий новый (поскольку он специфичен для современного массового общества) язык культуры, который как бы надстраивается над всей исторически сложившейся пирамидой кодов общения, он формирует новый, ранее не существовавший уровень социального общения, а значит и собственный круг ценностей, норм, интересов, ориентиров. Иными словами, на новом поле общественного мнения разворачивается и новая социальная игра, имеющая свои собственные правила и свои рамки. Это преимущественно «ролевая игра», каждый из участников которой (актеры, зрители, посредники) исполняет предписанный его статусом набор функций, притом демонстративных, рассчитанных на «зрительское» восприятие, точнее, на «зрительскую игру». Поддержание демонстрируемого статуса — престижа, популярности — оказывается самоцелью участников игры в публичную политику (кстати, «public policy» — один из англоязычных синонимов общественного мнения), — а собственно политическая карьера — чем-то иным, доступным для немногих.

      Один  из показателей игрового характера  процедур публичной политики — восприятие населением, да и самими политиками, эффектных политических деклараций, обличений, обещаний (в особенности, предвыборных). Мало кто ждет исполнения таких обещаний, поскольку участникам «игры» заранее ясно, что они рассчитаны скорее на мобилизацию массового внимания, чем на практическое исполнение. Наш избирательный марафон 1995–1996 гг. дает немало ярких тому примеров.

      В эпоху, когда «реальная» политика приобрела  черты сугубо профессиональной, засекреченной, опутанной сетями спецслужб и т. д. деятельности, ее необходимым дополнением оказалась политика показная, выведенная на сцену, — причем это скорее сцена современной массовой эстрады, чем шекспировского театра. На эту сцену «героев-актеров» выводят не столько собственные таланты, сколько желание публики, которая создает демонстративных кумиров, аплодирует и подражает им, потому что видит в них самое себя, воплощение собственных надежд и иллюзий. Популярным становится деятель, поскольку он играет «на публику», а иногда тот, кто только «на публику» и играет.

      В этой обстановке общественное мнение, предъявленное обществу через масс-медиа, играет роль системы зеркал, отражающих как восприятие массой сотворенных  ею кумиров, так и восприятие героями  собственного имиджа в глазах публики. Публичная политика — это своего рода игра в зеркальном зрительном зале, где каждый участник видит прежде всего свое отражение (некоторые этим и ограничиваются), а уже затем многократные отражения «всех». (В отличие от этой ситуации тайная политика в закрытых обществах подобна положению, когда «один» подсматривает за «всеми» через одностороннее зеркало...)

      Первый  прорыв к порогу современного массового  общества, который произошел у  нас на волне перестройки и  гласности, привел на впервые появившуюся  сцену демонстративной политики как шоуменов (театра и ТВ) в роли политиков, так и политиков в качестве шоуменов, ориентированных на массовую популярность. Позже первые ушли со сцены, вторые остались — в заметно расширенном и усиленном составе. Появилась даже целая плеяда преуспевающих политических лидеров, ораторов, политологов, у которых позерство (нарцисстическое самолюбование в том же «зеркальном зале») стало главным средством достижения популярности. Вполне закономерно такой персонаж как В. Жириновский оказался типичным воплощением доведенных до предела особенностей стиля российского «показного политика» переходного периода, — а потому и образцом для новых деятелей.

      Подытоживая сказанное, отметим, что в «поле» общественного мнения человек находит:

• «язык» для выражения (оформления, формирования) своих оценок и взглядов;
• группу «своих», то есть аналогичным образом выражающих эти оценки и взгляды;
• кодекс общепринятых нормативных стандартов такого выражения;
• и, наконец, «зеркало», показывающее соответствие поведения человека этим стандартам.

     Перечисленные позиции определяют основные функции  этого поля. Конечно, это всего  лишь условная схема: человек никогда  не «находит» подобного набора функций  в готовом виде. Формирование новых  регулятивных структур и способов их взаимодействия с другими, ранее сложившимися — длительный и чаще всего болезненный исторический процесс.

     Стереотипы

     Со  времен У. Липпмана, который ввел этот термин³, распространено и неплохо работает представление о стереотипах — готовых шаблонах, как бы «литейных формах», в которые «отливается» поток общественного мнения. Этот термин выделяет две существенные характеристики «поля» общественного мнения: во-первых, наличие предельно стандартизованных и упрощенных способов (или форм) выражения, во-вторых, предзаданность, первичность этих форм по отношению к конкретным процессам или актам общения.

     Несомненно, «язык», с помощью которого выражаются состояния общественного мнения несоизмеримо проще, грубее, статичнее  по сравнению с любым «живым» (как выражаются семиотики, «лингвистическим») языком. Но любые языковые формы тоже можно представить как стереотипы, в которые отливается несравненно более подвижная человеческая мысль: «мысль изреченная» всегда есть мысль упрощенная. (Оставим в стороне вопрос о том, насколько искусственно в данном случае разделение мысли и слова.)

     Общеизвестно, что общественное мнение в значительной мере формируется и фиксируется  в текстах масс-медиа. Слова, характеристики, обороты речи, используемые в анкетных исследованиях (в том числе в  ответах на открытые вопросы, которые формулируются самими респондентами) заимствованы из переполняющих поле общественного мнения телевизионных сообщений и газетных комментариев. Но «реальный» язык общественного мнения гораздо беднее по сравнению с языком СМИ: общественное мнение укладывает словесный материал масс-медиа в свои собственные узкие и жесткие рамки. В принципе, рамки воспринимаемого общественным мнением образуются двумя наборами переменных: во-первых, образами (имиджами) событий, институтов, личностей, во-вторых, оценками этих феноменов. Динамика, аргументация, неоднозначность характеристик могут фиксироваться исследователем, но почти никогда — самими участниками процесса («игроками» на поле общественного мнения).

     Примеры стереотипных характеристик (клише), с которыми они имеют дело: «герой», «враг», «вредитель», «свой—чужой», «виновник» и т. п. Клише оценок сводится к дихотомии «за—против» (одобрение—неодобрение, доверие—недоверие, принятие—непринятие и пр.). Простота, примитивность содержания стереотипов общественного мнения — непременное условие их общезначимости и устойчивости. Наполнение стереотипов (например, показали доверия—недоверия к определенным деятелям) может изменяться, но сами рамки стереотипов сохраняются. Стереотип не только выделяет статистически «среднее мнение» (пресловутую — в критических оценках возможностей исследования — «среднюю температуру»), но задает норму, упрощенный или усредненный до предела образец социально одобряемого или социально допустимого поведения. На таких опорах и держится «мир» общественного мнения.

     Как уже отмечалось, шаблоны действия, в том числе и вербального  поведения, предшествуют самому действию: каждый индивид (группа, поколение), «вступая»  в социальный мир — что, разумеется, лишь модельное допущение — обязаны выбирать из готового набора стереотипов. Это не архетипы в духе К. Г. Юнга, так как они не восходят к первобытной мифологии и не хранятся в коллективном подсознании. Стереотипы общественного мнения задаются и обновляются — поскольку они способны обновляться — средствами и средой самого общения, том числе масс-медиа. Археология общественного мнения (если понимать под этим термином определенный способ анализа — в данном случае, состоящий в изучении исторически накладывавшихся друг на друга уровней или слоев соответствующих стереотипов) когда-нибудь позволит заглянуть в процессы их формирования. Некоторые стереотипы, видимо, связаны и с мифологическими структурами мышления — скажем, стереотипы героя, жертвы, злодея и пр., но для характеристики их происхождения нет нужды апеллировать к первобытным корням: структуры мифологического типа постоянно «работают» в различных оболочках социального мышления (историческая память, эстетика, в том числе в общественном мнении и таких его носителях как современные масс-медиа).