Блаженные и юродивые как религиозные типы древней и современной Руси

Многие исследователи неоднократно критиковали бахтинскую интерпретацию карнавального смеха как основы средневековой культуры. Не менее значимой оказалась книга Д.С. Лихачева и А.М. Панченко «Смеховой мир» Древней Руси» (1976) и ее продолжение в соавторстве с В.Н. Понырко «Смех в Древней Руси» (1984), где была предпринята попытка применения бахтинской трактовки народной смеховой культуры к конкретному периоду российской истории.

Исследуя древнерусскую смеховую культуру С.Лихачёв и А.М.Панченко выявили в ней такие особенности как, театральность и зрелищность, разделение на мир и антимир.

Рассматривая феномен юродства, Д.С.Лихачёв и А.М.Панченко относят его к категории смехового мира и выявляют характерные составляющие этого подвижничества - зрелищность и общественный протест.

Описывая сущность юродства Панченко выделил две черты - пассивную, обращённую на себя, и активную, заключающуюся в обязанности ругаться миру. Автор считает, что в юродстве просматривается тенденция ранне-христианских идеалов, отрицающие понятие красоты и опрокидывающие общепринятый идеал прекрасного. Красота и тело ничто, нравственность и спасение-всё.

Автор ( 29,с.82) относит юродство к разряду зрелищy на том основании, что  юродивые принимают   личину безумства только при зрителях (29,с.91), что неоднократно подчёркивается в житиях. Автор считает, что подвигу юродства присуща театральность, юродивый не только становится актёром, но и руководителем, толпа тоже становится участником действия. Стечение народа и обеспечивает зрелищность юродства, при котором юродивый как актёр дает представление перед зрителями. 

Смех создаёт мир нарушенных отношений-мир антикультуры. Смех юродивого содержит отрицательную критику действительности и построен на разоблачении её несоответствия христианским нормам. Мир культуры является для него несправедливым, нехристианским, ненастоящим, поэтому он ведёт себя как в мире антикультуры.

Смех юродивых представляет собой вариант трагического смеха, они  не просто веселят народ, их смех имеет дидактический смысл: они преследуют благую цель пробудить равнодушных к ревностной вере (29,с.118). Разоблачая несправедливости мира, древнерусские юродивые и скоморохи,  демонстрировали отрицательный идеал, используя изнаночный принцип, тем самым созидая образ «антикультуры».

Эмоциональное напряжение  и острота зрелищности юродства содержится в присущей ему  парадоксальности, которая проявляется в  атрибутах юродивых, его жестах,  возможности альтернативного восприятия поступков. Служащих для одних соблазном, для других спасением.

Если народ осознает, что на юродивом почивает благодать, то игровое действие разрушается. Канонизация юродивых, издание житий юродивых, хотя и были известны, но не помогали народу, так как святость юродивых устанавливалась только после смерти. Для толпы распознать истинных юродивых было невозможно, так как она принимала их за прикидывающихся бесноватыми или безумными с целью прокормиться.  

Автор выделяет в юродстве элемент протеста.

Представление о юродивых, как обличителях наиболее ярко выражено у Ключевского, он назвал их «ходячей мирской совестью». В юродстве сочетаются различные формы протеста. (29,с.117). Самим способом существования они внушали презрение к плотскому, не духовному.

Другой формой протеста является осмеяние мира под личиной  глупости и шутовства, которое  заключается в осмеивании мнимой разумности здравомыслящих людей. Мудрая глупость осмеивала глупую мудрость.

В житии св. Василия Блаженного  приводится два рассказа, из которых можно сделать заключение, что грешным смеяться нельзя (они погубят душу), а смех юродивых является душеполезным. Вот как наставляет св. Симеона его собрат: «Смотри, прошу тебя когда смеётся лицо твоё, да не веселится вместе и ум твой, что делает тело да не творит душа».

Третья форма протеста это общественное обличение и заступничество перед царём. Пользуясь своей отверженностью от мира (в житиях юродивых не принимают даже нищие), юродивые получают привилегии обличать высокопоставленных особ. Юродство асоциально. Ему всё равно кого обличать, более того царя он должен обличать чаще и суровее, так как прегрешения царя заметнее по своим последствиям.

Против идеализации смехового начала возражали С.С.Аверинцев и Гуревич. С.С. Аверинцев в статье «Бахтин и русское отношение к смеху»(2) пишет, что традиционное отношение к смеху определяется духовной осторожностью, которая сродни дару различения духов. Смех это неуправляемая и опасная стихия живущая в человеке, которая отменяет всесоциальные  конвенции. «Смех, который может быть признан христианским , то это самоосмеяние, уничтожающее привязанность к себе»[7]. Философию смеха цинического, в акте которого смеющийся отделывается от стыда и совести, автор относит более близкой к западной традиции .

Например, Ю.М.Лотман и Б.А.Успенский (50,с.327)настаивают на том, что Древней Руси не присущ универсальный западноевропейский смех, отменяющий все иерархические отношения.

В то же время они высказали мнение, что смеховая культура карнавалов снимала социальную и религиозную напряжённость в обществе, символически уничтожала прежнюю скучную и тяжёлую жизнь и представляла в свете благополучия и изобилия. Средневековый смех был безрелигиозен и безгосударственен по существу.

Русское скоморошество имеет другой смысл:в отличии от жизнеутверждающего западного смехового мира, древнерусский мир беден, кощунственен и бесстыден. Изнаночное вывертывание скоморохами  современных порядков антиповедение –это причастность к потустороннему сакральному миру. Из этого следует, что поведение скоморохов можно охарактеризовать как  сакрализованное антиповедение язычников при утрате культовых функций. Традиционное восприятие антиповедения скоморохов в Древней Руси  обществом определяло их как носителей антихристианского начала.(50,с. 148)

Поэтому феномен юродства нельзя отнести  ни к смеховой культуре европейских карнавалов, ни к русскому скоморошеству.

Рассматривая феномен юродства, автор пишет, что дидактическое антиповедение юродивых имеет свои корни в аскетическом отрицании мира. Он по-своему переворачивает мир и строит его по Заповедям Блаженств. Именно внутренняя святость, постоянное нахождение в сакральном микропространстве,  противопоставляет его поведение свойствам этого грешного мира "здравому смыслу" и "нравственному чувству" и создаёт условия для противоположного внешнего восприятия. Поэтому  для постороннего наблюдателя оно кажется перевёрнутым.

В.В. Иванов в статье «Поэтика чина»(15,с.70) говорит о внешнем сходстве юродства и шутовства: и шут, и юродивый – «самозванцы», считают себя вправе быть духовными учителями. Но самозванство шута «нравственно не санкционировано» в христианстве. «Самозванство истинного юродивого есть призвание, есть самопроизвольный подвиг, самозванство шута-юродивого есть нечто ложное и наказуемое внешней и внутренней несостоятельностью героя. Лжеюродивый подменяет духовную иерархию Табелью, что является кардинальной ошибкой, губящей его как личность»[8].

В житиях русских святых Симеона Юродивого, Феодосия Печерского, Ивана Неронова о скоморошьих представлениях говорится, что эти “дьявольские позорища” достойны Божьей кары, так как в радости и в веселье человек забывает о спасении своей души. Как правило, в житиях мы не встречаем святого смеющимся. Русской традиции свойственно предание, что Христос никогда не смеялся, поэтому в православии недоверчивое отношение к смеху. Ключевский в своих работах отмечает, что  отсутствие иронии, шутки – один из признаков русского агиографического стиля.

Последняя работа, посвященная юродству это книга Ростовой Н. Человек обратной перспективы, написанной в 2008г. Автор пишет, что нельзя просто сводить юродство к притворному безумию, используемому в благочестивых целях. Призыв ап. Павла быть безумным в веке сём, чтобы быть мудрым говорит о принципиальном отличии законов мира сущего от законов мира божественного, их противоположности и призывает христиан жить божественным порядком. Доминирующей составляющей юродствования  является внутренний опыт, внутренние причины.

В начале книги, рассматривая жития, автор (42,с. 21) разделяет жизнь святых на несколько периодов. Первый период уход из мира. Она включает такие этапы, как отказ от одежды и имущества, от крова и родственных связей, от авторитетов и разума. Происходит переоценка ценностей, внутренняя подготовка к подвигу юродства.

Во второй части жизни, как результат аскетического подвига у подвижника происходит преображение личности. Предельная точка ухода от мира. В ней происходит отказ от своего «я» . Теперь его жизнь вращается не вокруг эго, центр и смысл жизни человека заключены в Боге. Третий период-это возврат мира. Юродивый  начинает смотреть на мир из трансцендентной перспективы. Новая стратегия отношений с миром связана у него со смехом. Этот этап жизни составляют жесты и символический язык юродивого, имеющего скрытый смысл. Далее автор обращается к рассмотрению первой части структурного пути юродства и объясняет смысл аскетических подвигов, поведение юродивых, отречение от ума (42,с.44) подвижников.

Среди мотивов, побуждающих к юродству, автор выделяет следующие: столкновение со сверхсущим (св. Андрей), жизненные потрясения, которые выявляют внутреннее (св. Ксения Петербуржская), самопроизвольная редукция мира (св. Пелагея Серебренникова) или усиление подвига (св. Исаакий Печёрский).

Таким образом, в результате жизненных потрясений человек обнаруживает в самом себе сильную зависимость от своей внутренней самости, своего внутреннего я. Внешними обстоятельствами была приоткрыта тайна назначения их бытия, был дан шанс, которым они не могли не воспользоваться.  Причина подвига юродства не во внешних обстоятельствах, а  во внутреннем самоопределении.  

Действия и поступки святых на первый взгляд кажутся противоречащими нравственности. Автор объясняет это противоречие тем, что св. юродивые обличая грешников различают в человеке образ Божий- любят его и ненавидят, всё падшее в человеке. И соответственно судят не по человеческим, а по божественным меркам. Представитель Церкви Небесной и не способен на кощунства.

Другой аспект такого поведения состоит в том, что юродивый, игнорируя правила нормативной этики, редуцирует связь с миром. Действия юродивых антикультурны, т.к. культура тоже элемент земного мира.

Совершая странные поступки в Церкви, юродивые, основываясь на принадлежности к Церкви Небесной, являются хранителями чистоты традиций, оберегающей её от компромиссов с миром.

Характеризуя аскетический подвиг, автор пишет, что  подвижник отказывается от всего, что заражено грехом: материального богатства, ума, знания, собственного «я», достигая абсолютной нищеты духа. Ум адаптивен, через него мир проникает в человека, и искажает образ Божий. На место законов этого мира он ставит законы мира небесного, на место я - Бога, на место ума - веру, на место сна - бодрствование, на место внешнего - внутреннее, на место культуры - культ.

Подвижник сдвигает своё «Я» из центра на периферию и за точку отсчёта принимает Бога (периферийное сознание). Бог та точка отсчёта, которая задаёт малейшее движение духа и внешнее поведение человека . Он не соотносит себя ни с чем из сущего – ни с умом ни с добром, ни с нравственностью, оставляя место лишь непрестанной молитве. Стать юродивым значит умереть для мира.

Идеал вечного памятования о Боге находит символическое отражение в жизни юродивых. Ростова Н. видит в юродстве воплощение такой интенсивности веры, которая не знает ни сна ни отдыха, проявляется в сознательном причинении себе ущерба. Юродивый- это актуализация памятования о Боге, непрестанная молитва к Богу.

Подобную точку зрения приводит Булгаков книге «Свет вечерний» пишет (7,с.537), что в греховном состоянии личность человека непроницаема, закрыта  для других личностей. Спасая её  от самости и непроницаемости , человек должен пожертвовать своим «Я» . Он характеризует юродство, как памятование о Боге и предел самоотречения, нелюбви к своему «я». Он даёт определение юродства: «Подвиг юродства совершенное отвержение своего психологического лика, маска мумии на живом лице, род смерти заживо -таков предел этого пути самоотречения.»  По Булгакову (7,с.537) мерою юродства, отречения от мирской мудрости определяются достижения на христианском пути.

Характеризуя третью часть структуры пути юродивого, Ростова рассматривает теорию «смеховой культуры» Д.С.Лихачёва и  А.М.Панченко.

Несмотря на то, что точка зрения на юродство как на смеховой мир оспаривалась Лотманом и Успенским, тем не менее, она существует в исследовательской среде до сих пор. Альтернативой к этой точке зрения можно считать позицию апологетов. Во многих житиях употребляются такие фразы, как смеяться миру, ругаться миру.

Критикуя аргумент трактующий юродство как зрелище, автор пишет,

что тогда следует предположить, что юродивые делают вид, зная себя одними, притворяются другими. Простой смех вызывается несовершенствами мира и людей. Юродивый живёт в трансцендентном измерении и из него происходит оценка мира. Их поведение есть следствие того, что им открыто в духовном опыте. В юродстве говорит уже не человек, но Бог, которому юродивый даёт сказаться через себя.  Скоморошество основано на страхе перед людьми, а юродство на страхе Божием.

Автор считает невозможность отнесения юродивого к персонажам «смеховой культуры», поскольку юродивый не встраивает себя в порядок представления и зрелища, он не смешит собой, его смех, направленный из трансцендентной перспективы это смех видящего то, что невидимо для других людей и имеет характер жеста и поступка. Этот смех есть способ отрицания всего наличного и утверждение абсолютного. Суть юродства  во внутреннем подвиге, который определяет внешний.