Карл Калузевиц о природе войны

Метафора триединства также оказывается выстроенной на основе двойственности[9].Триединство говорит о том, что природа войны неотделима от исторического, политического и прочих контекстов конкретной войны и ни одна из тенденций, априори, не является более предпочтительной.

С субъективной точки зрения манифестация данных тенденций происходит: через правительство, которое пытается направить войну к определенной цели; через военных акторов, таких как командующие и армии, которые сталкиваются с неопределенностью боя; и через народ, который становится источником эмоциональной энергии, необходимой для стойкости и выдержки в серьезной борьбе.

Сущность войны как продолжение политики другими насильственными средствами немецкий военный теоретик Клаузевиц относил к войне неограниченной, абсолютной. Он был сторонником неограниченных войн, отвергал в войнах ограничения в целях, в способах ведения, ратовал за освобождение войны от всех условностей, за доведение войны до той точки, за которой нет предела любой жестокости.

Неограниченную войну Клаузевиц связывал с участием в ней народа, что устраняло пределы использования материальных и духовных средств, напряжения сил. Совершенство войн он видел в войнах абсолютных. Неограниченная война, по его мнению, может достичь абсолюта, «черты крайности». Абсолют войны проявляется в политических и стратегических целях; в поражении вооруженных сил противника; в поражении мирного населения; в насилии в политике, в экономике, во всех сферах общественного сознания; в разрушении окружающей среды.

Абсолютная война Клаузевица проникнута человеконенавистничеством, «кровавой энергией»[10]. Английский полководец Второй мировой войны Монтгомери, отнюдь не славившийся мягкосердечием и душевным отношением к подчиненным войскам, резко критиковал Клаузевица, который убеждал «не слушать генералов, побеждающих без кровопролития». При классификации войн Клаузевиц выделял войны «истребительные», в которых уничтожение неприятельских вооруженных сил является господствующим началом.

Клаузевиц полагал, что введение в философию войны принципа ограничения, умеренности является полнейшим абсурдом. Он создал духовный барьер от возможности гуманизации войны. «Все соображения о гуманности, – подчеркивал прусский генерал, – к которым вы стали бы прибегать, могут привести лишь к тому, что вы будете побиты менее сентиментальным противником»[11]. Клаузевиц при описании конкретных войн не выявлял их захватнического или справедливого характера. Он правильно утверждал, что «всякая эпоха имеет свои собственные войны»[12], а изменения в военном искусстве вызываются «новыми общественными условиями и отношениями», однако не мог понять, чем в конечном счёте определяется развитие военного искусства, и объяснял это довольно противоречиво.

4.      Роль войны в международных отношениях

Мировоззрение Клаузевица формировалось под воздействием идей Великой французской революции и национально-освободительного движения народов Европы начала 19 века. Его взгляды были умеренно буржуазными, в них наряду с прогрессивными идеями и резкой критикой феодальной военной системы уживались реакционные идеи, прусский национализм и антидемократизм. Философской основой его взглядов была идеалистическая философия Г. Гегеля, И. Канта и И. Г. Фихте. Клаузевиц впервые применил диалектический метод в военной теории, рассматривая явления военного искусства в их взаимосвязи и развитии. Он придавал войне огромное значение, считал её важным и эффективным средством достижения конкретных экономических и политических целей. Война ни в коем случае не является чем-то самостоятельным... Если война есть часть политики, то последняя определяет ее характер... И поскольку именно политика порождает войну, представляет собой ее направляющий разум, то война есть только инструмент политики, но не наоборот»[13].

В работе несколько раз настойчиво варьируется и другая мысль: «Первоначальные политические намерения подвергаются в течение войны значительным изменениям и, в конце концов, могут сделаться совершенно иными…»[14]. Политическая цель войны никогда не может стать «деспотическим законодателем», потому что «ей приходится считаться с природой средств, которыми она пользуется, и в соответствии с этим самой подвергаться коренному изменению…»[15]. Тем не менее, именно политическая цель войны является ее единственным рациональным стержнем и делает ее «доступной разумному пониманию». Если не существует такого рационального ограничения войны, она развивается согласно своему «абстрактному» или «философскому» понятию. Характер используемых Клаузевицем терминов не должен вводить нас при этом в заблуждение: абстрактное и философское понятия означают доведение до «логического» конца «акта насилия, имеющего целью заставить противника выполнить нашу волю»[16].

Клаузевиц очерчивает войну в самом широком спектре, допускает ее проявление и в весьма специфической форме, когда нет "открытого употребления силы". Он признает, что "война, не насилуя своей природы, может воплощаться в весьма разнообразные по значению и интенсивности формы, начиная от войны истребительной и кончая выставлением простого вооруженного наблюдения"[17]. В труде "О природе войны" автором ставится и решается вопрос, "может ли развитие войны замереть хотя бы на одно мгновение". В наши дни актуален призыв немецкого философа внимательно изучать реальные, а не идеальные войны. Клаузевиц весьма образно называет войну "хамелеоном, так как она в каждом конкретном случае несколько изменяет свою природу".

В этой связи важно понимать меняющуюся природу войны, способы ее ведения, суметь разглядеть и расценить как военные действия и целый ряд фактов, выходящих за рамки стандартных представлений, когда с войной отождествляется только вооруженное насилие. Тогда станут объяснимыми и такие далекие от войны, как представляется непосвященному и поверхностному взгляду, но все более волнующие человечество явления, как терроризм, холодная война, информационная и т.д. Все названные действия направлены на достижение вполне конкретных целей и представляют собой продолжение политики определенных группировок, даже если таковые не являются государственными акторами, с применением новых, оригинальных средств.

Главный труд Клаузевица "устанавливает природу войны не только как "чисто военного" явления, а как общесоциального, лежащего в природе человеческих отношений и в особенности природы самого человека. Этот широкий базис дает ему возможность сблизить войну с другими явлениями и вложить ее в общую систему человеческих деяний, страданий и радостей"[18].

Если война - явление социальное, то вопросы ее подготовки и ведения распространяются на все общество. При анализе войны следует исходить из того, что уже в течение нескольких веков в войны вовлечены целиком народы, а не только их армии и правительства. Война стала делом народа. И действительно, революционные и наполеоновские войны стали странным и неожиданным для европейского мышления результатом эпохи Просвещения (когда войны, согласно анализу Клаузевица, стали продолжением дипломатии и торговым предприятием). Существо этой эпохи резюмировалось задачей организации человеческого существования согласно рациональным, рассудочным правилам и законам.

Война в человеческом обществе, - война целых народов, и притом народов цивилизованных, - всегда вытекает из политического положения и вызывается лишь политическими мотивами. Она, таким образом, представляет собой политический акт. Если бы она была совершенным, ничем не стесняемым, абсолютным проявлением насилия, какой мы определили ее, исходя из отвлеченного понятия, то она с момента своего начала стала бы прямо на место вызвавшей ее политики как нечто от нее совершенно независимое. Война вытеснила бы политику и, следуя своим законам, подобно взорвавшейся мине, не подчинилась бы никакому управлению и никакому руководству, а находилась бы в зависимости лишь от приданной ей при подготовке организации. Так до сих пор и представляли это дело всякий раз, когда недостаток в согласованности между политикой и стратегией приводил к попыткам теоретического опознания. Однако, дело обстоит иначе, и такое представление в самой основе своей совершенно ложно. Действительная война, как видно из сказанного, не является крайностью, разрешающей свое напряжение одним единственным разрядом. Она находится под действием сил, развивающихся не вполне одинаково и равномерно; порою прилив этих сил оказывается достаточным для того, чтобы преодолеть сопротивление, оказываемое им инерцией и трением, порою же они слишком слабы, чтобы проявить какое-либо действие. Война представляет до известной степени пульсацию насилия, более или менее бурную, а следовательно, более или менее быстро разрешающую напряжение и истощающую силы. Иначе говоря, война более или менее быстро приходит к финишу, но течение ее, во всяком случае, бывает достаточно продолжительным для того, чтобы дать ему то или другое направление, т. е. сохранить подчинение ее руководящей разумной воле.

Если принять во внимание, что исходной данной для войны является известная политическая цель, то естественно, что мотивы, породившие войну, остаются первым и высшим соображением, с которых должно считаться руководство войной. Но из этого не следует, что политическая цель становится деспотических законодателем; ей приходится считаться с природой средства, которым она пользуется, и в соответствии с этим самой часто подвергаться коренному изменению; тем не менее, политическая цель является тем, что прежде всего надо принимать в соображение. Таким образом, политика будет проходить красной нитью через всю войну, и оказывать на нее постоянное влияние, разумеется, поскольку это допустит природа сил, вызванных к жизни войной.

В современных конфликтах давно нет фронта и тыла в их классическом понимании. Географическая удаленность и границы перестали быть непроницаемыми барьерами, обеспечивающими безопасность общества. Внутренние конфликты чрезвычайно легко становятся международными, весьма зыбка и грань между боевыми, миротворческими, гуманитарными, контртеррористическими и прочими военными операциями.

К сожалению, человечество привыкает к войне, становящейся неотъемлемым элементом повседневности и получающей новые лики. По всей вероятности, эпоха всеобщего мира пока остается несбыточной мечтой. Более того, по данным СИПРИ, в 2004 г. совокупные военные расходы в мире перевалили за 1 трлн. долл. и вплотную приблизились к абсолютному рекорду, установленному в период острого противостояния мировых систем

5.      Теория ведения войны

Война по существу своему это - бой, так как бой - единственный решающий акт многообразной деятельности, разумеющейся под широким понятием воины. Бой - это измерение духовных и физических сил путем взаимного столкновения сторон. Понятно, что исключать духовные силы нельзя, так как состояние духа оказывает самое решающее влияние на военные силы.

С давних времен необходимость борьбы заставляла человека изобретать специальные средства для получения преимуществ в бою. Вследствие этого бой во многом изменяется; но в какую форму ни вылился бы бой, лежащая в основе его идея не меняется и определяет сущность войны.

Изобретениями являются, главным образом, оружие и устройство войск. Прежде чем начать войну, надо изготовить оружие и тренировать бойцов. Эта работа направляется сообразно с природой боя, следовательно, является продиктованной последней. Но это еще не бой, а только подготовка к нему. Что вооружение и устройство не являются существенной частью понятия боя, ясно, так как обходящаяся без них простая кулачная расправа все же является боем.

Бой определяет вооружение и устройство войск, но последние в свою очередь видоизменяют бой. Таким образом между ними происходит взаимодействие.

Однако бой все же остается крайне своеобразным видом деятельности, в особенности потому, что протекает в своеобразной стихии. Эта стихия - опасность.

Здесь более чем где-либо требуется разделение труда; чтобы пояснить практическую важность этого положения, достаточно напомнить, как отличные деятели в одной области оказывались абсолютно непригодными педантами в другой.

Притом вовсе нетрудно при исследовании отделить один вид деятельности от другого, если рассматривать вооруженные силы, являющиеся для нас средством, как данную величину; для целесообразного их применения достаточно будет уметь разобраться в их основных данных.

Итак, военное искусство в тесном смысле этого понятия является искусством использования в борьбе данных средств, для него нет более подходящего названия, как ведение войны. Но конечно, военное искусство в широком смысле охватывает и другие виды деятельности, существующие ради войны, т.е. всю работу по созданию вооруженных сил - их комплектование, вооружение, устройство и обучение.

Для того чтобы теория не порвала с реальностью, весьма важно разделить исследование этих двух видов деятельности. Действительно если бы теория военного искусства начиналась с организации вооруженных сил и, поскольку последние определяют ведение войны, приурочивала бы их к нему, то такая теория была бы применима только в тех немногих случаях, когда наличные вооруженные силы в точности ей соответствуют. Напротив, если мы хотим иметь теорию, которая отвечала бы большинству случаев и никогда не являлась бы вовсе непригодной, то мы должны строить ее на основе нормальных вооруженных сил, какими они бывают в большинстве случаев, причем только на их важнейших данных.

Итак, ведение войны есть расстановка сил и ведение боя. Если бы борьба представляла единичный акт, то не было бы никакого основания для дальнейшего подразделения теории ведения войны; однако борьба состоит из большего или меньшего числа отдельных, завершенных актов, которые называются частными боями, и которые образуют новые единства. Отсюда происходит 2 совершенно различных вида деятельности:

1) организация самих по себе этих отдельных боев и ведение их;

2) увязка их с общей целью войны. Первая называется тактикой, вторая - стратегией.

Деление на тактику и стратегию в настоящее время имеет почти всеобщее распространение; каждый более или менее определенно знает, в какую из двух областей он должен поместить отдельное явление, даже не отдавая себе ясного отчета в основании для этого деления. Если подобным подразделением руководствуются бессознательно, то оно должно иметь глубокое основание. Мы его установили и можем сказать, что путеводной нитью наших розысков являлось общепринятое словоупотребление. Произвольные же попытки отдельных писателей определить эти понятия без учета природы вещей мы должны рассматривать как не имеющие общего распространения.