Становление личности в произведениях казахской и русской детских литератур

Внимание большинства писателей, исследующих процесс становления личности «дитяти», привлекает период от 5 до 12-13 лет, поскольку в данном возрасте ребёнок уже относительно независим от родителей, способен к самостоятельным действиям и поступкам, у него развиты мотивационная сфера, память, внимание. Однако можно ли говорить о концепции личности ребёнка и её отражении в детской литературе? Ведь личность, по определению психологов и социологов, должна обладать таким «уровнем психического развития, который делает её способной управлять своим поведением и деятельностью, воспринимать себя как единое целое, отличное от окружающей действительности и других людей. Такая форма самопознания выражается в появлении у человека переживания своего «Я», …в наличии иерархического строения мотивационной сферы, когда человек способен действовать, не только следуя непосредственному побуждению, но и в соответствии с сознательно поставленными целями и принятыми намерениями» [4].

Можно ли утверждать, что вышеприведённые параметры присущи ребёнку? Конечно, указанного уровня развития личность достигает лишь во взрослом состоянии, но все её стороны начинают формироваться очень рано, представляя на каждом возрастном этапе особое качественное новообразование. Эволюцию становления личности как целостной структуры и призвана воспроизвести детская литература, прошедшая сложный путь от назидательно-дидактических изданий и азбуковников до произведений, всесторонне представляющих мир детства. Под термином «детская литература» традиционно понимают совокупность книг, созданных специально для юных читателей, и произведений устно-поэтического народного творчества и литературы для взрослых, прочно вошедших в круг детского чтения [5]. Возможно и более узкое толкование данного понятия: «детская литература – это то, что создано мастерами слова специально для детей» [6]. Иную версию предлагает Т.Д. Полозова, которая «детской литературой» называет собственно детское творчество, а «литературой для детей» – круг произведений, адресованных подрастающему поколению [7]. О необходимости разграничения литературы о детях и литературы для детей пишет в своём диссертационном исследовании Д.А. Емец, отмечая, что «мы сталкиваемся с двумя совершенно непохожими по своей природе литературными явлениями, к каждому из которых нужно подходить со своими оценочными критериями. …Разная адресность – ребёнку или взрослому – требует и качественно отличных форм выражения, проявляющихся на языковом, сюжетно-композиционном и жанровом уровнях восприятия» [8]. Признавая возможным существование различных дефиниций, под выражением «детская литература» мы будем подразумевать произведения, написанные для детей, а то, что написано для взрослых, но читается детьми, включено в школьную программу, будем определять как «круг детского чтения». Следует согласиться с                   И.Г.Минераловой, считающей, что «детская литература – это мир художественных произведений о том, что такое и кто такой ребёнок, что такое его микрокосм, т.е. всё, окружающее его» [9].

Тема семьи и детства в мировой литературе насчитывает не одно тысячелетие.  Однако тогда вопрос не рассматривался в традиционном для современного времени ключе: семья – ребенок. Особенности выбора тематики произведения, имеющего право на существование в древнее время, были таковы, что объектом литературного изображения не могли стать обычные люди и не героические, каждодневные события; таким образом, быту, деторождению, материнству, да и самой женщине, не имеющей знатного происхождения, в литературе места не было.

Мир классической греческой литературы содержит целую галерею неоспоримо значимых образов зрелых людей, а детство будто исключено из ее кругозора. «Ребенок мал, ребенок слаб, ребенок боязлив и трогателен; он не «героичен» и не «трагичен». Его место в бытии – не деятельное, а страдательное. Только с распадом классического образа человека наступает время для того влечения к сентиментальному и забавному, колоритному и незначительному, которое характерно для эллинизма» [10].

Литераторы XIX века, отойдя от классицизма и высоких жанров XVIII века, в которых не было места обычному человеку, а детей изображали как «маленьких взрослых», в своем творчестве активно занимались проблемой семьи, уделив немало места детям и детству. Начала создаваться литература для детей, которая была специфически иной, а не просто облегченной, «адаптированной», как в XVIII веке. В XIX  веке практически каждый писатель в своем творчестве изложил мысли по поводу семьи, брака, а многие и детства. Русские писатели XIX  века, раскрывая тайны детской психологии, описывали духовные искания юного героя гораздо более напряженно, чем это было до них. М.Уюкбаева, кандидат филологических наук, доцент, отмечает: «Письменная русская литература существует более тысячи лет, а русская детская литература в два раза моложе, она начинается с «Данатуса» Дмитрия Герасимова, опубликованного в 1491 году. Казахская детская литература значительно моложе, имеет свои отличительные особенности, связанные с социальными, а также с историко-политическими причинами» [11]. Рождение самостоятельной литературы для детей – не одномоментное явление, это длительный и сложный процесс, тесно связанный с общим литературным процессом, с духовной жизнью общества, отражающий ведущие педагогические, философские воззрения своего времени.  Несомненно, что казахская литература испытывала на себе влияние русской литературы. Глубинные традиции ее следует искать, прежде всего, в труде тех больших русских писателей, для которых детская тема была темой трепетной и сердечной, темой серьезной и непременной, чье творчество в какой-то важной его части прочно вошло в детское чтение в силу своей конкретности, простоты и задушевности.

Становление детской литературы как явления эстетического протекало в русле общелитературного развития. В начальной стадии детская литература учитывала социальное неравенство, но представляла его абстрактно: богатый ребенок – бедный ребенок. Благотворительность была единственной сферой деятельности богатого ребенка: он был хорош потому, что не делал того-то и того-то, будучи послушным, а если что-то и делал, так только добро. Сфера проявления добродетельности для бедного ребенка была шире. Бедное дитя часто бывало благороднее и смекалистее богатого ребенка. То же явление мы наблюдаем и в казахской детской литературе. В рассказе Ы.Алтынсарина, основоположника казахской детской литературы, «Сын бая и сын бедняка» повествуется о том, как два мальчика-ровесника, случайно оставшиеся на месте старого кочевья, разыскивали откочевавший аул. Рассказывая об их приключениях, Алтынсарин изображает характеры этих мальчиков, обусловленные их социальным положением, образом жизни, воспитанием, навыками и привычками. Асан, сын бая, узнав, что они заблудились, сразу же растерялся, его охватило отчаяние. Он беспомощен, у него нет самостоятельности, находчивости.

Иное дело – сын бедняка Усен. Он сразу сообразил, как поступить в этом случае. Он принимается искать на старом месте вещи, которые могут пригодиться в пути, и находит старый нож, иголку со сломанным ушком, горсть конских волос. По следам определяет направление, куда откочевал аул. В пути Усен умело применяет все найденные вещи: из конских волос плетет силок и ловит утку, сделав из иглы крючок, мастерит удочку и ловит рыбу, камнем высекает огонь. Так природная смекалка, ум и находчивость Усена, жизненные навыки, полученные от отца-бедняка, дают детям возможность живыми и невредимыми вернуться в свой аул.

Смысл рассказа – в противопоставлении двух характеров, двух социальных типов. Усен – сын бедняка, он трудолюбив, приспособлен к жизни и этим определяется  его значимость.

В процессе развития детской литературы традиционная для нее пара «добродетельный – порочный» перестает быть обязательной и заменяется иной антитезой: «чувствительный – холодный». Это новое понимание ребенка, уходящее корнями в сентиментализм, окрепло в эпоху романтизма и составило основу романтической концепции детства. Начала разрабатывать эту концепцию детская литература, но уже в 40-50 годы XIX века ее осваивает и взрослая литература. Детство представляется как пора невинности и чистоты. Дети несравненно нравственнее взрослых. Они не лгут (пока их не доведут до этого страхом), они сближаются со сверстниками, не спрашивая, богат ли он, ровен ли им по происхождению. Да, мы должны учиться у детей, чтобы достигнуть видения истинного добра и правды. По мере «взросления» детской литературы возрастает психологизм в изображении героев, быстро сменяющиеся сюжетные события постепенно уступают место размышлениям и описаниям. Во многом опередив психолого-педагогические дисциплины, детская литература XIX столетия внесла неоценимый вклад в изображение процесса формирования внутреннего «Я» маленького героя. Поэтому внимание писателей привлекает та незримая психологическая работа, которая происходит втайне от посторонних глаз и подчас не замечается или неверно истолковывается взрослыми участниками сюжетного действия, но которая открыта наблюдательному оку автора. Подобные изыскания не случайно появляются, прежде всего, в автобиографических произведениях, где исследование индивидуального опыта самого писателя соотносится с дублированием основных составляющих этого опыта в жизни других детей. Опираясь на исследования Л.Я.Гинзбург, А.Б.Есина, Т.С.Карловой, В.В.Компанейца,   И.В.Страхова, А.П.Скафтымова, можно проследить эволюцию психологизма, у истоков которого стояли такие детские писатели, как А.Погорельский,  А.О.Ишимова, А.П.Зонтаг. Однако подлинное открытие внутреннего мира ребёнка со всем богатством его психологических нюансов связано с именами Л.Н.Толстого и С.Т.Аксакова.

В XX веке русская детская литература продолжила развивать традиции, заложенные писателями XIX века. Уже ни у кого не вызывало сомнения, что маленький человек обладает собственным сокровенным миром, передать который можно, лишь заглянув в тайники психической жизни ребёнка. Анализ произведений, героем которых является ребёнок, предполагает пристальное внимание к характеру «дитяти», поскольку и его мотивационная сфера, и поступки обусловлены совершенно иными причинами, нежели аналогичные действия взрослых. Однако до сегодняшнего дня определение «психологизма» как литературоведческой категории вызывает множество споров. «В широком смысле под психологизмом подразумевается всеобщее свойство искусства, заключающееся в воспроизведении человеческой жизни, в изображении человеческих характеров. …А между тем за термином психологизм в литературоведении прочно закрепилось другое, более узкое значение, согласно которому психологизм является свойством, характерным не для всего искусства и не для всей литературы, а лишь для определённой её части» [12]. Следует согласиться с А.Б. Есиным, утверждавшим, что «о психологизме можно говорить лишь в том случае, когда психологическое изображение становится основным способом, с помощью которого познаётся изображённый характер; когда оно несёт значительную содержательную нагрузку, в огромной мере раскрывая особенности тематики, проблематики и пафоса произведения; когда оно достаточно велико по объёму. Как  результат – психологическое изображение становится весьма изощрённым, тонким и глубоким, не ограничивается общим, схематическим рисунком внутреннего состояния. Тогда и возникает в литературе собственно психологизм» [12]. А.Б.Есин так определяет этот термин: «Психологизм – это освоение и изображение средствами художественной литературы внутреннего мира героя: его мыслей, переживаний, желаний, эмоциональных состояний и т.п., причем изображение, отличающееся подробностью и глубиной» [13]. Смешение широкого и узкого толкований понятия «психологизм» достаточно часто встречается в литературоведении, что нередко приводит к терминологической путанице. По мнению                    В.В. Компанейца, следует дифференцировать понятия «психологизм» и «психологический анализ», ибо «психологизм» шире понятия «психологический анализ», он включает в себя отражение психологии автора в произведении. Психологизм как результат отражения авторской психологии ─ родовой признак искусства слова, свойство художественной литературы, имманентно вытекающее из его природы, ибо автор не может не отразиться в своём произведении…  Писатель не властен решать вопрос, быть психологизму в произведении или отсутствовать. …Подобного нельзя сказать о психологическом анализе, располагающем совокупностью своих средств, обязательно предполагающем объект, на который он должен быть направлен» [14].

Таким образом, возникновение психологизма исследователи связывают с возросшим к середине XIX века интересом к личности человека, с признанием суверенности и самодостаточности художественного описания частной жизни как таковой, в том числе и такого её этапа, как детство. А.Б.Есин выделяет три основные формы психологического изображения, к которым сводятся, в конечном счете, все конкретные приемы воспроизведения внутреннего мира: суммарно-обозначающая форма; косвенная форма и прямая форма. Ведущую роль в системе психологизма играет прямая   форма – непосредственное воссоздание процессов внутренней жизни человека. В монографии «Принципы и приёмы анализа литературного произведения» А.Б.Есин выделяет следующие основные приёмы психологизма:

1) повествование о внутренней жизни человека может вестись как от первого, так и от третьего лица, причем первая форма исторически более ранняя;

2) психологический анализ и самоанализ;

3) внутренний монолог;

4) диалектика души;

5) прием умолчания;

6) специфические средства изображения внутреннего мира, такие, как  сны и видения, создание персонажей-двойников  и др., кроме того, как прием психологизма применяются также внешние детали.

Детская литература – несомненная часть общей литературы, но все же она представляет собой некий феномен. Недаром В. Г. Белинский утверждал, что детским писателем нельзя сделаться – им надо родиться: «Это своего рода призвание. Тут требуется не только талант, но и своего рода гений...» [15]. Детская книга должна отвечать всем требованиям, которые предъявляются к книге для взрослых, и, кроме того, учитывать детский взгляд на мир как дополнительное художественное требование. М.Уюкбаева в статье о проблемах казахской детской литературы справедливо отмечает: «Детство – это очень краткосрочная пора. И то, что человек получит в детстве, определяет его дальнейшее будущее, его судьбу…Казахстан должен быть страной счастливых людей и радостных веселых детей. Ведь в национальной казахской традиции всегда был культ детей. Казахи всегда жили ради детей, отдавали все лучшее детям» [16].  И далее говорит о том, что писать для детей труднее, чем для взрослых. Поэтому детских писателей всегда меньше и требования к ним всегда выше: детские произведения должны быть высокохудожественными. В трехтомной «Истории казахской советской литературы», вышедшей в 1971 году, отмечалось, что «в последнее десятилетие появилось около тридцати повестей, рассказывающих о жизни детей… Из массы посредственной литературы для детей выделяются книги С.Бегалина, А.Сарсенбаева, Б.Сокпакбаева, Н.Габдуллина, С.Сарсенбаева, А.Байтанаева, С.Байжанова и М.Дуйсенова» [17]. С 1971 года казахская литература обогатилась многими высокохудожественными произведениями.