Анна Ахматова

 
Пусть голоса органа снова грянут,  
Как первая весенняя гроза;  
Из-за плеча твоей невесты глянут  
Мои полузакрытые глаза.  
Прощай, прощай, будь счастлив, друг прекрасный,  
Верну тебе твой радостный обет,  
Но берегись твоей подруге страстной  
Поведать мой неповторимый бред,  
Затем, что он пронижет жгучим ядом  
Ваш благостный, ваш радостный союз...  
А я иду владеть чудесным садом,  
Где шелест трав и восклицанья муз.

 
А. Блок в своих "Записных книжках" приводит высказывание Дж. Рескина, которое отчасти проливает свет на эту особенность лирики Ахматовой. "Благотворное действие искусства, — писал Дж. Рескин,— обусловлено (также, кроме дидактичности) его особым даром сокрытия неведомой истины, до которой доберетесь только путем терпеливого откапывания; истина эта запрятана и заперта нарочно для того, чтобы вы не могли достать ее, пока не скуете, предварительно, подходящий ключ в своем горниле".ее, пока не скуете, предварительно, подходящий ключ в своем горниле". Ахматова не боится быть откровенной в своих интимных признаниях и мольбах, так как уверена, что ее поймут лишь те, кто обладает тем же шифром любви. Поэтому она не считает нужным что-либо объяснять и дополнительно описывать. Форма случайно и мгновенно вырвавшейся речи, которую может подслушать каждый проходящий мимо или стоящий поблизости, но не каждый может понять, позволяет ей быть лапидарной, нераспространенной и многозначительной. Эта особенность, как видим, полностью сохраняется и в лирике 20 – 30-х годов. Сохраняется и предельная концентрированность содержания самого эпизода, лежащего в основе стихотворения. У Ахматовой никогда не было вялых, аморфных или описательных любовных стихов. Они всегда драматичны и предельно напряженны, смятенны. У нее редкие стихи, описывающие радость установившейся, безбурной и безоблачной любви; Муза приходит к ней лишь в самые кульминационные моменты, переживаемые чувством, когда оно или предано, или иссякает:

 
...Тебе я милой  не была,  
Ты мне постыл.  
А пытка длилась,  
И как преступница томилась  
Любовь, исполненная зла.  
То словно брат.  
Молчишь, сердит.  
Но если встретимся глазами  
Тебе клянусь я небесами,  
В огне расплавится гранит.

 
Словом, мы всегда присутствуем как бы при яркой, молнийной вспышке, при самосгорании и обугливании патетически огромной, испепеляющей страсти, пронзающей все существо человека и эхом отдающейся по великим безмолвным пространствам, с библейской, торжественной молчаливостью, окружающей его в этот священный вневременной час. Сама Ахматова не однажды ассоциировала волнения своей любви с великой и нетленной "Песнью Песней" из Библии.  
А в Библии красный клиновый лист  
Заложен на Песне Песней...  
Стихи Ахматовой о любви — все! — патетичны. Но стихи ранней Ахматовой — в "Вечере" и в "Четках" — менее духовны, в них больше мятущейся чувственности, суетных обид, слабости; чувствуется, что они выходят из обыденной сферы, из привычек среды, из навыков воспитания, из унаследованных представлений. Но стихи ранней Ахматовой — в "Вечере" и в "Четках" — менее духовны, в них больше мятущейся чувственности, суетных обид, слабости; чувствуется, что они выходят из обыденной сферы, из привычек среды, из навыков воспитания, из унаследованных представлений. Вспоминали в связи с этим слова А. Блока, будто бы сказанные по поводу некоторых ахматовских стихов, что она пишет перед мужчиной, а надо бы перед Богом... Начиная уже с "Белой стаи", но особенно в "Подорожнике", "Anno Domini" и в позднейших циклах любовное чувство приобретает у нее более широкий и более духовный характер. От этого оно не сделалось менее сильным. Наоборот, стихи 20-х и 30-х годов, посвященные любви идут по самым вершинам человеческого духа. Они не подчиняют себе всей жизни, всего существования, как это было прежде, но зато все существование, вся жизнь вносят в любовные переживания всю массу присущих им оттенков. Наполнившись этим огромным содержанием, любовь стала не только несравненно более богатой и многоцветной, но — и по-настоящему трагедийной. Библейская, торжественная приподнятость ахматовских любовных стихов этого периода объясняется подлинной высотой, торжественностью и патетичностью заключенного в них чувства. Вот хотя бы одно из подобных  
стихотворений:

 
Небывалая осень построила купол высокий,  
Был приказ облакам этот купол собой не темнить.  
И дивилися люди: проходят сентябрьские сроки,  
А куда провалились студеные, влажные дни?  
Изумрудною стала вода замутненных каналов,  
И крапива запахла, как розы, но только сильней.  
Было душно от зорь, нестерпимых, бесовских и алых,  
Их запомнили все мы до конца наших дней.  
Было солнце таким, как вошедший в столицу мятежник,  
И весенняя осень так жадно ласкалась к нему,  
Что казалось — сейчас забелеет прозрачный подснежник...  
Вот когда подошел ты, спокойный, к крыльцу моему.

 
Трудно назвать в мировой поэзии более триумфальное и патетическое изображение того, как приближается возлюбленный. Это поистине явление Любви глазам восторженного Мира! Любовная лирика Ахматовой неизбежно приводит всякого к воспоминаниям о Тютчеве.Это поистине явление Любви глазам восторженного Мира!  
Любовная лирика Ахматовой неизбежно приводит всякого к воспоминаниям о Тютчеве. Бурное столкновение страстей, тютчевский "поединок роковой" — все это в наше время воскресло именно у Ахматовой. Сходство еще  
более усиливается, если вспомнить, что она, как и Тютчев, импровизатор — и в своем чувстве, и в своем стихе. Много раз говорит Ахматова, например, о первостепенном значении для нее чистого вдохновения, о том, что она не  
представляет, как можно писать по заранее обдуманному плану, что ей кажется, будто временами за плечами у нее стоит Муза... И просто продиктованные строчки Ложатся в белоснежную тетрадь. Она не раз повторяла эту мысль .Так, еще в стихотворении "Муза" (1924), вошедшем в цикл "Тайны ремесла",  
Ахматова писала:

 
Когда я ночью  жду ее прихода,  
Жизнь, кажется, висит на волоске.  
Что почести, что юность, что свобода  
Пред милой гостьей с дудочкой в руке.  
И вот вошла, откинув покрывало,  
Внимательно взглянула на меня.  
Ей говорю: "Ты ль Данту диктовала  
Страницы Ада?" Отвечает: "Я".  
О том же и в стихотворении 1956 года "Сон":  
Чем отплачу за царственный подарок?  
Куда идти и с кем торжествовать?  
И вот пишу как прежде, без помарок,  
Мои стихи в сожженную тетрадь.

 
Это не означает, что она не переделывала стихов. Много раз, например, дополнялась и перерабатывалась "Поэма без героя", десятилетиями совершенствовалась "Мелхола"; иногда менялись, хотя и редко, строфы и строчки в старых стихах. Будучи мастером, знающим "тайны ремесла", Ахматова точна и скрупулезна в выборе слов и в их расположении. Но чисто импульсивное, импровизаторское начало в ней, действительно, очень сильно. Все ее любовные стихи, по своему первичному толчку, по своему произвольному течению, возникающему так же внезапно, как и внезапно исчезающему, по своей обрывочности и бесфабульности , — тоже есть чистейшая импровизация. Да, в сущности, здесь и не могло быть иначе: "роковой" тютчевский поединок, составляющий их содержание, представляет собой мгновенную вспышку страстей, смертельное единоборство двух одинаково сильных противников, из которых один должен или сдаться, или погибнуть, а другой — победить. Да, в сущности, здесь и не могло быть иначе: "роковой" тютчевский поединок, составляющий их содержание, представляет собой мгновенную вспышку страстей, смертельное единоборство двух одинаково сильных противников, из которых один должен или сдаться, или погибнуть, а другой — победить.

 
Не тайны и  не печали,  
Не мудрой воли судьбы  
Эти встречи всегда оставляли  
Впечатление борьбы.  
Я, с утра угадав минуту,  
Когда ты ко мне войдешь,  
Ощущала в руках согнутых  
Слабо колющую дрожь...

 
Марина Цветаева в одном из стихотворений, посвященных Анне Ахматовой, писала, что ее "смертелен гнев и смертельна — милость". И действительно, какой-либо срединности, сглаженности конфликта, временной договоренности двух враждующих сторон с постепенным переходом к плавности отношений тут чаще всего даже и не предполагается. "И как преступница томилась любовь, исполненная зла". Ее любовные стихи, где неожиданные мольбы перемешаны с проклятиями, где все резко контрастно и безысходно, где победительная власть над сердцем сменяется ощущением опустошенности, а нежность соседствует с яростью, где тихий шепот признания перебивается  
грубым языком ультиматумов и приказов, — в этих бурно пламенных выкриках и пророчествах чувствуется подспудная, невысказанная и тоже тютчевская мысль об игралищах мрачных страстей, произвольно вздымающих человеческую судьбу на своих крутых темных волнах, о шевелящемся под нами первозданном Хаосе. "О, как  
убийственно мы любим" — Ахматова, конечно же, не прошла мимо этой стороны тютчевского миропонимания. Характерно, что нередко любовь, ее победительная властная сила оказывается в ее стихах, к ужасу и смятению  
героини, обращенной против самой же... любви!

 
Я гибель накликала  милым,  
И гибли один за другим.  
О, горе мне! Эти могилы  
Предсказаны словом моим.  
Как вороны кружатся, чуя  
Горячую, свежую кровь,  
Так дикие песни, ликуя,  
Моя посылала любовь.  
С тобою мне сладко и знойно.  
Ты близок, как сердце в груди.  
Дай руку мне, слушай спокойно.  
Тебя заклинаю: уйди.  
И пусть не узнаю я, где ты,  
О Муза, его не зови,  
Да будет живым, невоспетым  
Моей не узнавший любви.

 
Критика 30-ых годов иногда писала, имея в виду толкование Ахматовой некоторых пушкинских текстов, об элементах фрейдизма в ее литературоведческом методе. Это сомнительно. Но напряженный, противоречивый и  
драматичный психологизм ее любовной лирики, нередко ужасающийся темных и неизведанных глубин человеческого чувства, свидетельствует о возможной близости ее к отдельным идеям Фрейда, вторично легшим на опыт, усвоенный  
от Гоголя, Достоевского, Тютчева и Анненского. Во всяком случае, значение, например, художественной интуиции как формы "бессознательного" творчества, вдохновения и экстаза подчеркнуто неоднократно. Однако в художественно-гносеологическом плане здесь, в истоках, не столько, конечно, Фрейд, сколько уходящее к Тютчеву и романтикам дуалистическое разделение мира на две враждующие стихии — область Дня и область Ночи, столкновение которых рождает непримиримые и глубоко болезненные противоречия в человеческой душе. Лирика Ахматовой, не только любовная, рождается на самом стыке этих противоречий из соприкосновения Дня  
с Ночью и Бодрствования со Сном:

 
Когда бессонный  мрак вокруг клокочет,  
Тот солнечный, тот ландышевый клин  
Врывается во тьму декабрьской ночи.

 
Интересно, что эпитеты "дневной" и "ночной", внешне совершенно обычные, кажутся в ее стихе, если не знать их особого значения, странными, даже неуместными:

Уверенно  в дверь постучится  
И, прежний, веселый, дневной,  
Войдет он и скажет: "Довольно,  
Ты видишь, я тоже простыл"...

 
Сны занимают в поэзии Ахматовой большое место.

                             Лирика в 20е-30е годы

 
Но, так или иначе — любовная лирика Ахматовой 20-30-х годов несравненно в большей степени, чем прежде, обращена к внутренней, потаенно-духовной жизни. Но, так или иначе — любовная лирика Ахматовой 20-30-х годов несравненно в большей степени, чем прежде, обращена к внутренней, потаенно-духовной жизни. Ведь и сны, являющиеся у нее одним из излюбленных художественных средств постижения тайной, сокрытой, интимной жизни души, свидетельствуют об этой устремленности художника внутрь, в себя, в тайное тайных, вечно загадочного человеческого чувства. Стихи этого периода в общем более психологичны. Если в "Вечере" и "Четках" любовное чувство изображалось, как правило, с помощью крайне немногих вещных деталей (вспомним образ красного тюльпана), то сейчас, ни в малейшей степени не отказываясь от использования выразительного предметного штриха, Анна Ахматова, при всей своей экспрессивности, все же более пластична в непосредственном изображении психологического содержания. Надо только помнить, что пластичность ахматовского любовного стихотворения ни в малейшей мере не предполагает описательности, медленной текучести или повествовательности. Перед нами по-прежнему — взрыв, катастрофа, момент неимоверного напряжения двух противоборствующих сил, сошедшихся в роковом поединке, но зато теперь это затмившее все горизонты грозовое облако, мечущее громы и молнии, возникает перед нашими глазами во всей своей устрашающей красоте и могуществе, в неистовом клублении темных форм и ослепительной игре небесного света:

 
Но если встретимся глазами  
Тебе клянусь я небесами,  
В огне расплавится гранит. 

 Недаром в  одном из посвященных ей стихотворении  Н. Гумилева, Ахматова изображена  с молниями в руке:

Она светла в часы томлений  
И держит молнии в руке,  
И четки сны ее, как тени  
На райском огненном песке.

                                            ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Если расположить  любовные стихи Ахматовой в определенном порядке, можно построить целую повесть со множеством мизансцен, перипетий, действующих лиц, случайных и неслучайных происшествий. Встречи и разлуки, нежность, чувство вины, разочарование, ревность, ожесточение, истома, поющая в сердце радость, несбывшиеся ожидания, самоотверженность, гордыня, грусть – в каких только гранях и изломах ,мы не видим любовь на страницах ахматовских книг.В лирической героине стихов Ахматовой, в душе самой поэтессы постоянно жила жгучая, требовательная мечта о любви истинно высокой, ничем неискаженной. Любовь у Ахматовой - грозное, повелительное, нравственно чистое, всепоглощающее чувство, заставляющее вспомнить библейскую строку: "Сильна, как смерть, любовь - и стрелы