Публицистика военного времени на примере К.Симонова.

Тысяча девятьсот  сорок третий год... В ночь под  Новый год на одном из перевалов  через Кавказский хребет помещался  занесенный снегом командный пункт  дивизии. Туда приехала фронтовая бригада  артистов, с ними был баян. Баянист  всю ночь играл одну за другой русские  и украинские песни - "Виют витры", "Лучинушку", играл плясовую. То и дело звонил телефон. Командир дивизии  делал рукой знак, баян стихал, по телефону раздавались распоряжения - и снова продолжалась песня. Вдруг  раздался еще один телефонный звонок. "Товарищ полковник, - сказал в  телефон далекий голос, - разрешите  обратиться. У вас там баян песни  играет, к нам хотя и тихо, а  доносится, так пусть у вас  там трубку не кладут, вся линия  хоть так послушать хочет".

Трубку не положили, и на занесенном снегом перевале в  землянках у телефонных трубок слушали  связисты в новогоднюю ночь доносившиеся издалека отголоски песен, слушали  москвичи и киевляне, слушали сибиряки и новгородцы. Им вспоминались родные места, музыка прерывалась приказаниями, и сорок второй год переходил  в сорок третий, в тот год, который  в эту ночь все уже связали  со словом "победа".

Сейчас перевалы опустели, войска спустились с гор, и те, кто слушал в новогоднюю ночь музыку среди снежных вершин Кавказа, бьются на Тамани, под Таганрогом, в Донбассе.

Была зима, и  безводье, и сильные ветры в  голой степи, где только время  от времени одинокие чабарни - убежища  пастухов - давали возможность, нет, не погреться, а лишь спрятаться от ветра, где стога сена были желанным приютом  и нора в снегу казалась почти  домом. Пехота шла с почерневшими от мороза и ветров лицами, с покрасневшими  руками двести, триста, пятьсот километров. Армейские тылы отставали от уходившей  вперед пехоты. Люди шли, на ходу жевали сухари, и котелок супа бывал далеко не ежедневно. Слова "Родина зовет" можно понять, только протопав все  эти бесконечные версты. Если поставить  памятник самой большой силе на свете - силе народной души, - то должен быть на том памятнике изваян идущий против ветра по снегу в нахлобученной  шапке с вещевым мешком и винтовкой  за спиной пехотинец.

В снежные заносы, когда ни одна машина не могла сдвинуться с места, тридцать километров на руках  протащили свои пушки артиллеристы майора Рогана. По нескольку суток в зимнюю стужу не вылезали из своих железных коробок танкисты Ротмистрова; нужно было дьявольское терпение, чтобы перетащить тяжелые танки через реки Цымлу, Куберле, Сал, Маныч. Появился новый технический термин - наращивание льда. Наращивать лед - это значит класть на него бревна и солому, заливать водой, опять класть бревна и солому, опять заливать водой, и так до тех пор, пока все это не будет выдерживать тяжести переползающего через реку КВ.

Через полузамерзшие  болота и плавни, обходя немцев, люди шли босиком, неся в руках валенки, чтобы потом, добравшись до твердого места, можно было шибче идти на немца.

Небывалые тяготы переносила армия в эти зимние месяцы, переносила вся, от солдата  до генерала. И если я могу рассказать про сержанта Старчевого, прошедшего пешком с винтовкой, с вещевым  мешком за плечами от Сталинграда  до Ростова через такое, что и  присниться не может человеку, то я  могу рассказать и про генерала, который командовал войском, где  служил сержант Старчевой. Про генерала, у которого открылись старые раны, а он, по-солдатски терпя боль и муку, шел вперед со своей армией и на коротких привалах, закрыв глаза  и превозмогая боль, по телефону обычным своим ровным голосом  отдавал приказы и ободрял  шедших с ним усталых, но счастливых победой людей.

В последнее  время среди немецких солдат широко распространилось родившееся на этой войне выражение, которое в буквальном переводе на русский язык значит - "выстрел  на родину". Смысл этой крылатой фразы, по существу, гораздо страшнее и  печальней для немцев, чем очередная  дурная сводка из главной квартиры фюрера.

"Выстрел на  родину" - это значит тяжелое  ранение, после которого немецкий  солдат едет в Германию с  надеждой больше никогда не  вернуться на Восточный фронт.  Раньше немцы мечтали о посылках  на родину, теперь они мечтают  и пишут о "выстреле на  родину". Времена переменились.

Когда я читаю  в немецких письмах фразу "выстрел  на родину", мне по контрасту вспоминается история летчика-штурмовика Виктора  Шахова - история, конца которой я  еще не знаю, но начало ее удивительно.

Шахов уходил на десятки штурмовок. И каждый раз  это было открытым вопросом - жить или  умереть, и каждый раз он решал  это в свою пользу, пока однажды  его самолет не сожгли в глубоком немецком тылу. Шахов выбросился на парашюте и пошел через фронт. Была зима, он шел долго и мучительно, почти босой, и отморозил ноги. Когда Шахов наконец дошел, то, несмотря на все старания врачей, спасти ноги было уже нельзя. Ему отняли обе ступни. Он долго лежал в  госпитале, пока ему не сделали хорошие  протезы, при помощи которых он не как прежде, но все-таки смог ходить. Казалось бы, ему осталось только поехать  домой, в маленький городок на Оке, где ждали его родные. Но Шахов добился, чтобы его вернули в полк. Ему дали работу в штабе полка, и ежедневно он завистливо провожал глазами вылетавших на штурмовку товарищей.

Прошло несколько  месяцев.

Шахов часто  ходил на аэродром - он забирался  в кабину штурмовика и подолгу  возился там. Наконец он подал  рапорт командиру полка о том, что хочет и может летать: он все проверил, протезы не могут  служить препятствием. Командир полка  сначала не хотел даже слушать  его. Шахов настаивал и доказывал: он как одержимый добивался права  летать, потому что дело шло о  счастье его жизни. А это счастье  он видел единственно в том, чтобы  лично продолжать воевать до тех  пор, пока будет длиться война. Сила его упорства была такова, что командир полка в конце концов согласился и подал командиру дивизии  рапорт, в котором поддерживал  просьбу Шахова. Командир дивизии  так же, как и командир полка, сначала  не хотел об этом и слышать, но в  желании Шахова была та русская сила духа, та решимость идти до конца, которую  невозможно отвергнуть. Кончилось тем, что он поддержал перед штабом армии просьбу Шахова.

Я не знаю, разрешили  Шахову летать или нет, но когда я  думаю о том, что мы непременно победим, я вспоминаю Шахова.

На перекрестках прифронтовых дорог стоят столбы со свежими, в разные стороны торчащими  дощечками. Иногда дощечек так много, что они похожи на веер. На Армавир, на Кропоткин, на Тихорецкую, на Краснодар, на Кущевскую, на Ново-Кубанскую - большой  звездой расходящиеся дороги идут в  места, еще недавно занятые немцами, и срубленный столб с готическими  буквами валяется рядом на земле, как поверженный вражеский солдат.

Я вспоминаю  сентябрьский день прошлого года, когда  мы, прилетев под Сталинград, высадились с самолета в заволжской степи, где  вдалеке белело знакомое только по учебникам географии соленое  озеро, а кругом тянулась безводная  степь, казавшаяся краем света. Дальше лететь было нельзя. До Сталинграда  надо было ехать машиной, потом водой. Пожалуй, за всю войну у меня не было такого тяжелого чувства, как в  этот день. Как далеко зашел враг! - вот чувство, безмолвно тяготившее душу всех, кто тогда был там.

Душевное спокойствие  мы вновь обрели только на следующий  день, в одном из батальонов, оборонявших  северную окраину Сталинграда. Там  все помыслы и душевные силы людей  были направлены на одну, казалось бы, маленькую, но на самом деле великую  задачу - отстоять от немцев лежащую  за северной окраиной Сталинграда деревеньку Рынок. Это было задачей жизни. И  как бы ни складывался общий ход  сражения, у себя, на фронте в один километр, они хотели во что бы то ни стало добиться и добивались победы - по-солдатски, по-русски, не мудрствуя  лукаво. Они не рассуждали, что значит деревенька Рынок по сравнению с  тем, что немец подошел к Волге. Деревенька Рынок в эти дни  была для них жизнью. Здесь они хотели победить. А в масштабе всего фронта, состоявшего в конце концов именно из этих деревенек, холмиков, городских кварталов, переправ, в каждом таком месте люди, побеждая, незаметно ковали общую победу.

Сила духа не только в том, чтобы ежечасно быть готовым отдать жизнь за Родину, но и в том, чтобы при общем  тяжелом положении не дать себе душевно  потеряться перед врагом. Не дать себе поверить в его превосходство, поверить в то, что он умней, сильней, опытней.

Великим свойством  души советского бойца и офицера  оказалась вера в свои силы. За ошибки платили кровью, на неудачах учились, из сражений извлекали опыт, но, несмотря ни на что, в нашем командире не была поколеблена ни вера в свои силы и способности, ни гордость за свой мундир.

Сталинградская  битва, где с особенной силой  проявилось все упорство нашего народа, воспитала целую плеяду командиров и военачальников. Мы многому научились, и то, что вчера казалось достижением, сегодня кажется недостаточным. Когда командир атакующего город  полка доносит командиру дивизии, что он "жмет немцев", командир дивизии охрипшим, простуженным голосом  кричит ему в телефон: "Ты мне  их не жми, ты мне их забери". Это  не просто фраза, это новый этап войны, когда командирам уже кажется  недостаточным то, что им казалось успехом год назад. Жать врага - теперь им этого мало, теперь они хотят  забрать его.

Мы не только предчувствуем победу, мы начинаем ее осязать, потому что, кроме высокой  и мужественной души, у нашего народа есть сильные солдатские руки, которые  умеют воевать и завоевывать  победу.

27 февраля  1943 г.

Впервые опубликовано в "Красной звезде" 27.02.1943 под названием "Русская  душа".  
Воспроизведено по изданию: К. Симонов, Собрание сочинений в 10 т., М., изд. "Худ. лит", 1985 г., т. 11 (дополн.), стр. 44-50 
 
 
 
 
 

²⁹  http://vivovoco.astronet.ru/VV/PAPERS/LITRA/SIMONOV/SIMONOV09.HTM 

Из  сообщения Совинформбюро 4 июля 1941 г. ²⁹ 
 
   

           «Части прикрытия». Константин Симонов

 
 
"Наши  части прикрытия, переходя в  контратаки, задерживают противника  до подхода наших главных сил". 
Эту скромную, по-деловому звучащую фразу мы не раз читали в сводках Информбюро. 
Но что скрывается за этой фразой, какие подвиги, какая железная выдержка стоят за простыми словами - "задержать противника до подхода наших главных сил", - это не все себе ясно представляют. 
Военный язык лаконичен. В приказе сказано - задержать противника. Но слово "задержать" в нашей армии значит -задержать во что бы то ни стало. Слово "драться" в нашей армии значит - драться до последней капли крови. 
 
Части прикрытия - это значит части, которые приняли на себя первый удар врага, первыми прощупали его стратегию и тактику, первыми на ходу, во время боя, научились новым приемам борьбы с ним. 
Они задержали врага, они совершали иногда дорого обходившиеся ошибки, они, исправляя эти ошибки, накопили новый боевой опыт, которым сегодня и завтра воспользуется вся армия для разгрома врага. 
 
Это сделает наша армия, которая сосредоточилась и развернулась, пока части прикрытия выигрывали для нее время, - время, настоящая цена которому познается только на войне. 
Армия развернулась, части прикрытия отведены в армейский тыл на несколько десятков километров. Но фронт и тыл - между ними в этой войне нет четкой границы. 
По ночам, когда кругом тишина, можно слышать далекую канонаду тяжелых орудий. Это бьет наша корпусная артиллерия. 
 
Когда начинает темнеть, в лесу мелькают белые отсветы - точка, тире, точка, тире, - это немецкие диверсионные группы пытаются снестись друг с другом или подать сигнал своим самолетам. 
Огоньки быстро потухают, наша разведка научилась точно работать: на третьем тире сигналисту пришлось поднять руки вверх. 
Части прикрытия комплектуются, восполняются потери. Взамен искалеченных в тяжелых боях орудий и пулеметов подвозятся новые. 
 
Но если вы станете говорить с командирами и бойцами такой части, недавно вышедшей из боя, то меньше всего вы услышите разговоров о потерях; бойцы и командиры говорят об опыте боев, о слабых местах врага, о новой тактике, которую они выработали в боях и теперь применят против него. И когда вспоминают о погибших товарищах, то вспоминают о них, не просто сожалея, а обсуждая и одобряя их поведение в бою, их опыт борьбы, который они ценой своей жизни передали другим. 
 
Н-ский стрелковый полк вместе с другими полками дивизии был 22 июня поднят по тревоге и, приведя себя в боевую готовность, сделал за двадцать один час семидесятипятикилометровый марш. 
Перегрузившись под обстрелом вражеской авиации на машины, полк на рассвете прибыл к месту сосредоточения! 
Полк и подходившую танковую дивизию противника теперь разделяло расстояние всего в несколько километров. 
С хода развернувшись, полк занял оборону вдоль покатого берега реки Ш. 
 
Чтобы дать полку возможность окопаться, а гаубичному дивизиону занять выгодные огневые позиции, 2-й батальон был выброшен вперед. 
На него была возложена почетная задача принять первый удар. 
Стойкую пехоту, которая успела хоть немного закопаться в землю и укрепиться, трудно выбить с ее позиций, трудно, даже если против одного полка действует танковая дивизия. 
 
Немцы понимали это не хуже нас, и пока полк окапывался, каждые пятнадцать минут над его головой с ревом пикировали чужие бомбардировщики. 
Но расчет врага на панику, на замедление темпа оборонительных работ был сорван. Маскируясь, укрываясь за деревьями, ложась и снова вставая, бойцы хладнокровно и быстро продолжали свое дело. Не было ни беготни, ни беспорядочной пальбы из винтовок, каждый был занят своим делом: бойцы - своим, зенитчики - своим. 
 
И надо сказать, что зенитчики в первом бою действовали довольно удачно. 
Спокойно выждав секунды, когда бомбардировщики переходили в пике, расчет крупнокалиберных зенитных пулеметов посылал очереди прямо в лоб, в моторную группу фашистских машин. 
 
Один за другим три бомбардировщика, горя и с грохотом ломая деревья, обрушились в лес.  
Тем временем 2-й батальон уже принимал неравный бой. 
Противотанковые пушки били прямой наводкой по танкам. Отступая с рубежа на рубеж, пулеметчики метким огнем старались оторвать вражескую пехоту от танков, заставить ее лечь, не дать ей поднять головы. 
 
Вот загорелся один танк, потом второй, третий, четвертый, остальные двигались уже медленнее, чем вначале, останавливаясь, чтобы пристреляться по нашим противотанковым пушкам, подтягивая свою не особенно храбро шедшую под огнем пехоту. 
Между тем батальон, выполнив свою задачу и задержав противника, постепенно отходил за левый фланг полка. 
К четырем часам дня бой разгорелся уже перед всем фронтом полка. 
Теперь по числу атакующих танков уже легко на глаз можно было определить, что против нас в полном составе действует мотомеханизированная дивизия врага. 
 
Узкая полоса реки с единственным мостом отделяла нас от противника. Танки, выходя на берег, стягивались к мосту, но жестокий артиллерийский огонь не пускал их на самый мост. Немецкая пехота, скопившись на опушке леса, пыталась короткими перебежками достичь берега реки и переправиться через нее вброд. 
 
Загорелось еще несколько танков. С наших позиций было хорошо видно, как вела себя немецкая пехота. Под пулеметным огнем она пыталась, пусть медленно, но все-таки продвигаться. 
Но когда справа и слева от нее черными факелами вспыхивали танки, она немедленно ложилась, и офицерам, видно, уже трудно было оторвать ее от земли. 
Вера в эти стальные машины, с которыми до сих пор так легко доставались победы, эта вера, оказывается, имела свою оборотную сторону. 
Машины горели одна за другой. Немецкая пехота не привыкла к этому, она боялась, она не хотела сама идти вперед. Пусть первыми пойдут танки. 
 
И танки снова шли, и снова скучивались у моста, и снова загорались. 
На помощь им пришла артиллерия. Подтянув к реке свою артиллерию танковой поддержки, немцы стали охотиться за нашими противотанковыми орудиями. 
Соединенными усилиями танков и артиллерии к вечеру половина наших пушек была выведена из строя. 
Но недаром славится русская артиллерия. Остальные наши пушки нащупали позицию врага и метким огнем к ночи разбили восемнадцать орудий противника и зажгли шестнадцать танков. 
 
Помогая артиллерии, пулеметчики четко били по смотровым щелям танков, ослепляя врага. 
Но потери все-таки сказывались. Наш огонь был уже реже, и, пользуясь этим, части немецкой пехоты доползли до берега реки и начали переходить ее вброд. 
Заметив это, вторая рота полка вылезла из укрытий и перешла в стремительную контратаку. 
Испугавшись штыкового удара, немецкая пехота с поспешностью ретировалась на тот берег. 
Было уже темно. На несколько минут наступило затишье. 
 
Но ровно в десять часов вечера, видимо, отчаявшись овладеть нашими позициями с налету, противник подвез гаубичную артиллерию и открыл ураганный огонь. 
Разрывы шли сплошным огневым валом с берега реки в глубь леса и с флангов к центру наших позиций. 
Нужна была железная выдержка, чтобы высидеть под этим огнем, зорко наблюдая за каждым движением врага. 
Под прикрытием огневого вала немецкая пехота стала переправляться через реку и скапливаться на том берегу. 
 
Ровно в двенадцать часов ночи немцы перенесли артиллерийский огонь вглубь. Убежденные, что наши части уничтожены и деморализованы двухчасовым ураганным огнем, они наконец решили идти в атаку. 
Но ровно в двенадцать часов командир полка, решив не дожидаться немецкой атаки, подтянул все силы, собрал всех уцелевших бойцов и, подняв их, с криком "ура!" сам повел в контратаку. 
 
Грозное русское "ура" совершенно неожиданно обрушилось на переправившихся через реку немецких солдат. 
Они в беспорядке, кто вброд, кто вплавь бросились обратно, не принимая штыкового боя. 
Впрочем, далеко не все успели уйти за реку, многим поневоле пришлось все-таки испытать на себе силу русского штыка. 
Так закончился этот трудный для полка день.  
Немецкая танковая дивизия была задержана на двенадцать часов. Было выведено из строя до тридцати танков и восемнадцати орудий противника. 
 
Мы тоже понесли серьезные потери. Но как ни были они тяжелы, - бойцы в эту ночь чувствовали себя победителями. Разбитые немецкие танки и орудия, уничтоженная немецкая пехота - все это только половина победы. Второй половиной победы был выигрыш времени. Двенадцать часов военного боевого времени! Бойцы знали, там, сзади, развертываются главные силы, используя эти двенадцать часов, выигранных ими в кровавом бою. 
К рассвету полк оставил этот лес, изрешеченный снарядами, изрытый воронками, точно пристрелянный немецкой артиллерией. 
Полк отошел назад, на новый рубеж обороны, где завтра ему предстоял такой же жестокий и героический бой. 
А в сводке Информбюро утром появилась скупая фраза: "В течение прошлого дня наши части прикрытия сдерживали наступление противника до подхода наших главных сил".                

                                                                                          5 июля 1941

³⁰ Сборник "От Советского Информбюро...1941-1945 Публицистика и очерки военных лет."