Языческое наследие в духовной культуре современной Беларуси: обычаи, обряды, суеверия

Сам термин язычество, произошедший от старославянского язык (в том числе – народ), наиболее правдоподобно обозначает человека, который говорил на другом языке, чужеземца. Слово язычник, таким образом, имеет в себе оттенок дискриминации по этническому признаку, похожее на понятие «гоя» в иудаизме. Другой термин, распространенный в большинстве европейских языков - поганство, которое стало оскорбительным, синонимом всего мерзкого и гадкого, происходит от лат. paganus житель pagus (деревенского округа), селянин. Тут можно заметить признаки социальной дискриминации, когда в первые столетия распространения христианства горожане и зажиточные люди отождествляли язычество и «темный» деревенский образ жизни. Нем. Heidentum, анг. heathenism связаны со стереотипом о язычестве как признаке варварства, нецивилизованности, так как его могло исповедовать будто бы только население диких мест – пустошей, что свидетельствует о дискриминации культурной. Как видно, почти все наиболее распространенные термины, используемые для обозначения язычества, несут отпечаток христианской интерпретации и имеют негативный оттенок. Однако сущности явления они не отражают.

Индоевропейская религия, к которой восходят местные  дохристианские традиции большинства  европейских народов, была политеистичной, вмещая разнообразие обрядовости, характерной для разных социальных групп и местностей, отражала различия между народами, а не была универсальной религиозной доктриной. Будучи плюралистичной и многогранной, эта религия была относительно толерантной, далекой от прозелитизма и фанатизма, каждая этносоциальная группа почитала своих собственных богов, имела особые ритуалы и обычаи. В этом смысле ее можно назвать эзотерической и инициатической. Это была религия знания, опыта и дела, а не веры и абстрактных размышлений, потому существенным в ней было соблюдение традиционных обрядов и обязанностей. К этим характеристикам можно также добавить отношение к природе как к манифестации божества, теофании, а не как ко вторичному созданию, признание женского божественного принципа – Богини наравне с мужским божественным началом, или даже вместо него[11].

В «Повести временных лет» при описании образа жизни язычников говорится, что они «имяху... обычаи свои и закон отец своих и преданья, кождо свой нрав». Понятие дедовского обычая здесь непосредственно соотносится с религиозной традицией. Это же следует и из других летописных источников: «Си же творяху обычая и Кривичи и прочии погании...». Понимание обычая в религиозном контексте характерно и для народной культуры: «Обычай установил Бог; вот затем нужно держаться обычая, если хочешь, чтоб Бог не покарал. Хоть же говорят, что всякие люди имеют свой обычай, ибо что село, то норов, что голова, то разум, что край, то обычай, но все равно ж люди держатся того обычая, что пошел от дедов да прадедов, ибо его установил сам Бог». Заметим, что и у «первоначального летописца» и в народной традиции обычаи характеризуются сущностной гетерогенностью, у каждого края, племени, села свои специфические обычаи, что контрастирует с универсальным христианским законом, провозглашенным для всех народов. В связи с этим недавно было предложено заменить сам термин «традиционная культура» по отношению к культурам более точной дефиницией «тесматическая культура», обобщающей значение греческого слова θεσμός - древняя традиция, освещенная стариной и обычно не писаная, святой закон, закон, установленный богами.

Индоевропейский концепт «веры» в религиозном смысле существенно отличался от христианской веры как исключительного отношения ко всемогущему богу-ревнителю, безусловной виновности перед ним и надежды на избавление, хорошо выраженный в знаменитой формуле Тертулиана Credo, quia absurdum est. В противоположность этому первоначальный смысл веры у индоевропейцев реконструируется согласно языковым фактам как акт доверия, оказываемого богу, из которого следует взаимное доверие в виде божественного благоволения[13, С. 106]. В прусском языке сохранился также и специальный термин для обозначения веры – druwis, что отражает особенности языческого миропонимания, в котором слово со значением «вера» восходит к словам со значением «древо». При этом твердое, прочное дерево (чаще всего дуб) понималось как образ вселенной, как источник наибогатейшей мифопоэтической символики. Таким образом, мы имеем характерную смысловую цепь: название объекта почитания –  почитание (религиозное) – вера. Кстати, обращая внимание на балтский этнокультурный фон в Беларуси, именно druwis можно было б употреблять в качестве аутентичного заменителя как христианских, произошедших от «язычество» и «паганство», так и искусственной «родной веры».

Многогранности  языческого мировоззрения, сложившегося из наслоений многих эпох, соответствовало  многообразие форм культы и мест обращений  к потусторонним силам, родившимся в сознании древнего человека.

Моление об урожае, различные заклинательные действия, обращения к силам природы  и к духам добра и зла, повсеместно  рассеянным в природе, производились  тоже повсеместно: пунктом обращения  к этим силам и принесения им жертв («треб») могло быть и отдельное  жилище, и срединная площадь селения, и ключ-родник, и луг за околицей, и берег реки, и лесная поляна, и возделанная земледельцами  нива.

Одни  ритуальные действия не требовали почти  никакого реквизита, кроме венка  из цветов, свежесорванной ветки березы или разведенного на берегу реки костра. Таковы хороводы, игры, пляски, резко  осуждаемые церковью. Естественно, что  от этого разряда языческих игрищ  не уцелело никаких подлинных  археологических следов и мы можем компенсировать их отсутствие только обращением к этнографии. Для другого вида ритуальных действий требовались те или иные сооружения, то временные на одно празднество, то постоянные «капища», «кумирни идольские», снабженные деревянными или каменными изображениями славянских божеств.

Различны  были и радиусы притяжения ритуальных пунктов: одни обряды замыкались только внутри дома и усадьбы одной семьи, другие собирали на «пиры идольские» всех мужчин села в общесельскую «контину», а женщин в «беседу». Были и такие  святилища, к которым стягивались  люди на «событие» (т. е. на совместное пребывание «со бытие») со всего племени или даже из нескольких соседних дружественных племен. Такие особо почитаемые ритуальные пункты просуществовали несколько тысяч лет и в конце концов были восприняты церковью (как православной, так и католической) с целью использование давней традиции религиозных молений в данном месте.

Западнославянский материал дает нам образцы значительных культовых мест, имевших общеплеменное  значение. Таковы, например, святилище  Лады и Лели в Сандомирских горах, священная гора Собутка (от событие, собрание) в Силезии и огромное, огражденное каменным валом святилище под открытым небом на вершине горы Радуни (близ Собутки), вмещавшее несколько тысяч молящихся. Датируются эти грандиозные «требища» (мест для совершения треб) началом I тысячелетия до н. э., но совершение языческих обрядов там продолжалось, несмотря на построенные церкви и монастыри, вплоть до XV в. н. э., т. е. на протяжении двух с половиной тысяч лет от времени их возникновения как языческих сакральных центров.

Рассмотрим  славянские святилища того времени, когда римские авторы впервые  заговорили о далеких славянах –  венедах, т. е. святилища зарубинецкой культуры. Примером зарубинецкого культового места внутри поселка может служить  селище «Грудок» близ Почепа в бассейне Средней Десны, куда в первые века н. э. направилась славянская колонизация из Среднего Поднепровья.

В середине раскопанного пространства, среди большого количества прямоугольных жилищ  со следами мощных печных столбов  обнаружена круглая в плане постройка. Диаметр ее – 5 м. Ф. М. Заверняев справедливо  считает ее святилищем. Среди вещевого материала там найдена редкостная для этой культуры вещь – египетская печать I-III вв. н. э. из голубой пасты с интереснейшей посудой в нем. В одном и том же доме найдены миска со знаком плодородия и горшок с четырьмя знаками, которым А. К. Амброз посвятил специальную работу, продолжив на очень широком фоне сделанные ранее наблюдения. Дом в раскопе являлся только местом хранения священной посуды, а сама церемония варки первых плодов производилась, судя по раскопкам, в соседнем круглом помещении. Вход в круглое строение, оформленный двумя подпорами и ступенькой, находился как раз против дома со священными сосудами, в 12-15 шагах от него. Внутри круглое святилище, судя по данным раскопок, было устроено так: в центре было какое-то круглое глинобитное сооружение, укрепленное в нижней части столбами; глина обожжена. Автор раскопок назвал его просто кострищем . По всей вероятности, это или большой очаг или очаг-жертвенник, предназначенный для разведения огня, ближе ко входу – следы столбов и массивные остатки обгорелого дерева, что естественно расценивать как остатки главного идола, занимавшего срединное положение во всем святилище. В глубине ротонды, слева и справа от жертвенника-очага и центрального идола были устроены две большие ниши, около которых на окружности здания стояли столбы, очевидно, являвшиеся идолами меньшего значения. При круглой форме постройки и при центральном положении большого очага вполне естественно предполагать широкое дымовое отверстие в конической кровли. Оно давало выход пламени и дыму к небу и одновременно освещало весь храм сверху естественным дневным светом.

В вышивке  очень част мотив богини в храме, но храм бывает представлен в трех видах: во-первых, в виде дома с двухскатной  крышей (в этом случае богиня – рожаница), во-вторых, как постройка в виде овина с подвышенной средней  частью и пышно украшенной замкнутой  кровлей . На таких вышивках в середине, во всю высоту показанного как бы в разрезе здания, изображался огромный идол Макоши с опущенными к земле руками; календарно эта поза богини может быть приурочена к купальской обрядности (23-29 июня), ко времени начального созревания колосьев и появления первых плодов этого года (горох, бобы). Макошь указывает на землю, уже произрастившую растения, тогда как в вышивках, связанных с весенними обрядами, Макошь воздевает руки к небу, к верховному божеству с мольбой о солнце и дожде для только что посеянных семян.

Большой центральный идол Макоши сопровожден  двумя идолами рожаниц – Лады и Лели, стоящими по сторонам «Матери  Урожая» – Макоши. Совпадение с  почепским храмом полное – один идол в середине и два по бокам. Вышивка дает то, что археология редко может дать – все три  идола – женские.

Вышивки отразили более позднюю стадию развития языческой храмовой архитектуры, чем  та, которую дает нам селище зарубинецкой культуры. Но есть в русских вышивках еще третий вид храмовых построек, внутри которых тоже помещен идол Макоши, но крыша над головой богини не сомкнута и оставляет значительный проем. Идол Макоши помещен в середине под проемом крыши. По сторонам огромной Макоши находятся не идолы рожаниц, а изображения всадников. Верхняя часть пространства здания на вышивке обычно занята изображениями птиц и звездообразных знаков. Это приводит к мысли о том, что древнеславянские храмы могли не иметь крыши. Однако возможно и иное предположение, что вышитый храм Макоши со срезанной крышей представляет собой как бы разрез святилища почепского типа. Небесные знаки этому не противоречат, так как небо было хорошо видно из колибы. Наличие всадников по сторонам главного идола противоречит такому предположению, но, учитывая сезон («макушка лета»), можно допустить. Что святилище не было закрытым помещением, а представляло собой навес со столбами, шедшими по кругу (сохранились следы 9 столбов), внутри которого находились три идола и жертвенник. В этом случае все внутренние элементы храма были видимы поселку извне. Возможно, что конников не следует воспринимать слишком реально – весенние боги Лада и Леля на обрядовых полотенцах, предназначенных для празднеств встречи весны, изображались верхом, с сохами за седлом. Наличие верховых вокруг Макоши могло быть всего лишь изображением привычного символа, а не подтверждением реальных всадниц внутри храма. 

Макошь, богиня земного плодородия, была посредницей  между небом и землей (в весеннем цикле она всегда изображалась с  воздетыми к небу руками). С этой двойственностью можно сопоставить  любопытную деталь купальской одежды белорусских женщин: «В убранстве  празднующих главное внимание обращено на женскую голову и обувь». Девушки, кроме венков из зелени, надевали на голову «войник» из ткани обязательно голубого, небесного, цвета; на ногах разукрашивались чулки и подвязки. Налицо внимание к символике неба (голубой войник) и земли (обувь, чулки).

Археологическое изучение разного рода святилищ со временем может дать значительно  более полную картину. Многое должна дать и этнография, без данных которой  ретроспективное изучение славянского  язычества невозможно. В частности, этнография может полностью раскрыть весь годичный календарный цикл молений  и обрядов, что так необходимо для понимания религиозной сущности язычества. Археология же по ряду счастливых обстоятельств может углубить на полторы тысячи лет этнографические  сведения и представить календарь  древнего славянина из Среднего Поднепровья  с указанием сроков молений о  дожде и важных языческих празднеств.

ГЛАВА II. Особенности влияния язычества на духовную культуру современной Беларуси

2.1. Языческие обычаи, обряды и  суеверия в современной Беларуси 

Белорусский народ выделяется своей оригинальной самобытной культурой, корни которой уходят в далекую  языческую, дохристианскую эпоху.

Белорусская культура –  это часть общерусской культуры, её самобытная и полноправная ветвь. В многообразии белорусских диалектов  сохранены многие общерусские и  общеславянские слова. Поэтому нет  принципиальной разницы между белорусской  и русской культурой, а их взаимодействие плодотворно и полезно всем.

Древняя культура Беларуси много выиграла оттого, что когда  шел процесс заселения её славянскими  народами, они не стали уничтожать все, что было создано здесь аборигенами, которыми историки считают балтов и  финно-угров.

Поначалу наши далекие  предки, как и все восточнославянские племена, являлись язычниками. Эта форма  религиозного сознания существовала очень  продолжительное время и оставила глубокий след в культуре.

Традиция — это то, что переходит от одного поколения к другому; то, что унаследовано нами от наших предков: порядок, нормы поведения [14, C. 52].