Внешняя политика СССР накануне Второй мировой войны: взгляд из Рима

25 апреля 1939 г. внимание  итальянского посольства оказалось  привлеченным к неожиданной для итальянских дипломатов поездке заместителя наркома иностранных дел В. Потемкина в Турцию [61]. Итальянский посол А. Россо связывал этот визит со стремлением СССР присоединиться к англо-турецкому договору о взаимной помощи [62]. Два дня спустя Б. Аттолико сообщил, что под нажимом Великобритании и России происходит дрейф Турции в сторону противников держав оси. «Восточная дверь закрывается», — констатировал посол [63].

Слухи о том, что итогом визита В. Потемкина в Анкару станет заключение англо-турецко-советского соглашения о взаимопомощи и тем самым произойдет расширение гарантий безопасности на Средиземноморье и на Юго-Восточную Европу, не оправдались. Англо-турецкий договор о взаимопомощи ограничился обеспечением безопасности двух стран в бассейне Средиземного моря [64]. Комментируя опубликованное коммюнике по итогам советско-турецких переговоров, итальянский дипломат пришел к выводу, что «никаких конкретных результатов не было достигнуто между Советами и Анкарой» [65]. 29 апреля 1939 г. из Лондона поступил сигнал турецким руководителям, что возможность заключения англо-франко-советского соглашения сомнительна [85, c.125].

После возвращения в беседе с итальянским послом в Москве замнаркома В. Потемкин изложил собственную  трактовку итогов поездки в Турцию и по странам Восточной Европы. По мнению советского дипломата, его  визит в Турцию состоялся по инициативе Анкары, которая стремилась проконсультироваться с дружественным государством накануне заключения пакта с Великобританией. В. Потемкин утверждал, что пакт находится в гармонии с советской концепцией взаимной помощи против агрессоров. Англо-турецкое соглашение может быть расширено, чтобы охватить весь Балканский полуостров или, по крайней мере, создать большое пространство безопасности в Черноморском регионе. Советский дипломат считал, что основой для организации системы взаимопомощи на Черном море и Балканах могут стать Балканская Антанта, британские гарантии Греции, тесное советско-турецкое сотрудничество. СССР относится благоприятно к такому расширению и расположен принять участие в нем, если придут к благоприятному завершению нынешние переговоры с Лондоном об англо-франко-советском договоре о взаимной помощи. Потемкин утверждал, что в Софии и Бухаресте он встретил понимание и желание сотрудничать с Москвой в вопросах безопасности [66].

В переговорах с польским министром иностранных дел советский  заместитель наркома заявил, что реально Польша может рассчитывать только на советскую поддержку, в то время как французская и английская поддержка может иметь чисто теоретический характер. По мнению посла А. Россо, советский дипломат был искренне удовлетворен поездкой в Анкару и последующими переговорами в Софии, Бухаресте и Варшаве [67].

Итальянский посол в Варшаве  П. Ароне сообщил о признаках  улучшения советско-польских отношений, о чем свидетельствовало назначение нового советского посла в Польше. Этот пост оставался вакантным в течение полутора лет. В Варшаву прибыл советский атташе по торговле с целью возглавить торговое представительство в Варшаве, созданное в рамках экономического соглашения между двумя странами от 14 июня 1936 г. [68] Итальянский посол в Берлине сообщал, что в связи с возможностью достижения договоренностей между Польшей и СССР о взаимопомощи в случае германской агрессии, Прибалтийские государства предпочитают заключить договоры о ненападении и нейтралитете с Германией [69].

3 мая 1939 г. нарком иностранных  дел М. Литвинов принял британского  посла У. Сидса, заявившего, что правительство Н. Чемберлена все еще изучает советские предложения от 17 апреля 1939 г. В тот же день Указом Президиума Верховного Совета СССР народным комиссаром иностранных дел СССР был назначен В. М. Молотов, сохранивший при этом за собой пост председателя Совета народных комиссаров. Не публиковавшийся в печати указ за подписью М. И. Калинина говорил об освобождении М. М. Литвинова от должности наркома ввиду того, что он занял «ошибочную позицию, в особенности в оценке политики Англии и Франции». Советским полпредам за рубежом была направлена циркулярная телеграмма И. Сталина, в которой отмечалось, что «ввиду серьезного конфликта между председателем СНК т. Молотовым и наркоминделом т. Литвиновым... ЦК ВКП(б) удовлетворил просьбу т. Литвинова и освободил его от обязанностей наркома» [87, c.327]. Причины снятия М. Литвинова разъяснил в июле 1939 г. В. Молотов, выступая на собрании НКИД СССР: «Товарищ Литвинов не обеспечил проведение партийной линии, линии ЦК ВКП (б) в наркомате».

Отставка М. Литвинова  с поста наркома иностранных  дел, естественно, не осталась без внимания итальянского посла в Москве. Он связывал отставку с тем, что Литвинов в последнее время активно  работал над достижением тесного военно-политического сотрудничества с Англией и Францией. Отставка Литвинова могла означать провал переговоров с западными державами. Вполне возможно, что недовольство в Кремле было вызвано неудовлетворительными итогами визита замнаркома В. Потемкина в Анкару и на обратном пути — в Софию, Бухарест и Варшаву.

Итальянский посол в Берлине  Б. Аттолико сделал предположение, что отставка М. Литвинова означала поражение в советском руководстве сторонников сотрудничества с западными державами и победу сторонников изоляционистской политики, желающих прямого вооруженного столкновения между фашистскими государствами и западными демократиями [70].

В следующей телеграмме Б. Аттолико сделал предположение, что отставка М. Литвинова напрямую связана с провалом советско-британских переговоров. В разгар чехословацкого кризиса, когда начали говорить о германских притязаниях на Украину, М. Литвинов предложил Н. Чемберлену проведение конференции с целью создания широкой системы коллективной безопасности. Взамен глава британского кабинета предложил консультации по дипломатическим каналам [71]. Отставку М. Литвинова расценивали в Берлине как важную предпосылку для улучшения советско-германских отношений [72]. Со слов посла в Москве Ф. фон Шуленбурга Москва ищет сближения со странами оси. Эту гипотезу фон Шуленбург считал наиболее вероятной [73].

На встрече в Милане 6-7 мая 1939 г. с итальянским министром  иностранных дел И. Риббентроп выразил свое убеждение в том, что «необходимо использовать благоприятный случай для того, чтобы добиваться присоединения России к тоталитарному блоку, но вместе с тем заявил о необходимости проявлять большую осторожность и абсолютное чувство меры» [74].

Мимо внимания итальянской  дипломатической миссии в Германии не прошло совещание германских послов 10 мая в Мюнхене, проведенное министром иностранных дел И. Риббентропом. В ходе совещания была обсуждена ситуация, вызванная отставкой М. Литвинова. И. Риббентроп проявил сдержанный оптимизм в отношении перспектив развития отношений с СССР, указав на важность «возобновления торговых и политических отношений в разумных пределах» [75].

Итальянский посол в Москве обратил внимание на жесткое заявление  ТАСС в отношении Великобритании в связи с ходом англо-советских  переговоров. ТАСС выразил недовольство нежеланием британской стороны взять  на себя какие-либо конкретные обязательства  абсолютной солидарности с СССР на Дальнем Востоке [76]. В следующих  телеграммах итальянский посол  в Москве предположил, что негативную реакцию в Москве вызвало нежелание  Лондона и Парижа пойти на соглашения с Москвой о «полной взаимопомощи» [77].

12 мая посол в Москве  А. Россо направил телеграмму с развернутым анализом текущей советской внешней политики. В Москве больше не рассматривают фашистскую ось в качестве исключительно антисоветского блока, а также направленным против Англии и Франции. После оккупации фашистскими государствами Чехословакии и Албании западные державы стали искать способы вовлечения СССР в военные союзы. Однако советская внешняя политика, опирающаяся на принципы коллективной безопасности, стремится к созданию единого блока взаимной помощи, который гарантировал бы безопасность в Центральной и Восточной Европе. Советское руководство считает, что Лондон и Париж не проявляют заинтересованность в проекте, основанном на взаимности и равенстве обязательств. Они стремятся только к пакту, который обязал бы СССР оказать поддержку Великобритании и Франции в случае, если они окажутся вовлеченными в конфликт, в связи с выполнением их гарантий Польше и Румынии. При этом не принимается в расчет, что это не единственные пограничные страны с СССР. В то время как СССР должен автоматически исполнить взятые на себя обязательства, Лондон и Париж стремятся оставить для себя право выбора времени и места выполнения договорных обязательств. Западные державы добиваются советской поддержки, не предлагая равенства и взаимности в ответ. Таким образом, резюмирует посол, «Москва добивается безопасности на тот случай, если Германия двинется против СССР не только через Польшу или Румынию, но также через балтийские государства или через Финляндию». «В этом случае они хотели бы поддержки от Англии и Франции с использованием всей их военной мощи. Решение СССР о военном союзе с Лондоном и Парижем всецело зависит от того, примут ли там условия Москвы» [78].

15 мая посол в Москве  А. Россо обратил внимание на публикацию в «Известиях», в которой выражалась безоговорочная поддержка Англо-турецкой декларации от 12 мая 1939 г. По его мнению, в статье настаивалось на теснейших отношениях между СССР и Турцией. Таким образом, итогом поездки В. Потемкина в Турцию стала гармонизация советской политики с англо-турецкой в Восточном Средиземноморье [79].

Во время встречи с  Г. Чиано в самый канун подписания итало-германского союзного договора И. Риббентроп заявил о слабости СССР и о том, что Москва не сможет оказать существенную помощь Франции и Великобритании [80].

15 мая 1939 г. посол в  Берлине Б. Аттолико сообщил о новой германской инициативе. Германский посол в Москве получил задание встретиться с новым наркомом иностранных дел В. Молотовым, чтобы предложить Кремлю возобновить торговые переговоры, прекращенные несколько месяцев назад. В случае утвердительного ответа германское правительство направит в Москву тех же самых экспертов, которые уже вели переговоры. «На данный момент ничего другого нет», — завершил письмо посол [81]. На следующий день Б. Аттолико телеграфировал в Рим, что первые попытки посла Ф. фон Шуленбурга не увенчались успехом, поскольку Кремль отнесся к ним «с огромным подозрением» [82].

20 мая 1939 г. вернувшийся  в Лондон итальянский посол  Д. Гранди доложил в Рим о своих впечатлениях от встреч с Н. Чемберленом и Э. Галифаксом. «Мое личное впечатление, что Англия, несмотря на лихорадочные приготовления к войне, будет стремиться избежать ее вплоть до последнего момента». В доказательство он сослался на характер задаваемых премьер-министром вопросов относительно того, сможет ли Муссолини вновь, как это было в сентябре 1938 г., вмешаться и спасти мир [83].

Подведем итоги. Опубликованные итальянские дипломатические документы не вступают в противоречие с выводами тех отечественных и зарубежных исследователей, которые считают, что советское руководство сделало окончательный выбор в пользу сотрудничества с Берлином под влиянием провала англо-франко-советского сотрудничества. Однако открытым в историографии остается установление начала переговоров и принятие окончательного решения в пользу пакта с Германией.

Например, итальянские исследователи  Е. Ага-Росси и В. Заславский считают, что И. Сталин с конца 1937 г. «начал постепенно осуществлять политику сближения с нацистской Германией... и искать сотрудничества с экспансионистской Германией с целью заключения соглашения о разделе мира» [92, c.34].

В этом ряду находится интерпретация  обросшей завесой таинственности миссии руководителя советского торгового  представительства в Берлине  Д. Канделаки, который в 1938 г. подвергся сталинскими репрессиям.

Российский исследователь  Д. Г. Наджафов утверждает, что советское руководство после Мюнхена настроилось на сближение с нацистской Германией [89]. Канадский исследователь М. Дж. Карлей вину за провал англо-франко-советских переговоров возлагает на западные державы и считает, что только после их провала советское руководство принимает решение подписать пакт о ненападении с Германией [94, c.258].

Опубликованные итальянские  документы не дают прямого ответа на вопросы о динамике советско-германских отношений. На основе их анализа можно сделать вывод об общих тенденциях советской внешней политики, какими они виделись из дипломатического представительства в тот момент далеко не самого дружественного Москве государства.