"Когда на Руси было жить хорошо" Александр Горянин

Большевистский утопический  проект («западноевропейское и абсолютно  нерусское явление», по определению  Освальда Шпенглера) был обречен  по многим причинам, хотя хватило бы и той, что стала главной: он был  несовместим с исторической Россией.

Большевики относились к этой силе крайне серьезно, бросив на борьбу с ней весь арсенал наличных средств — от сноса храмов и  памятников и физического уничтожения  целых классов и сословий до сплошного  очернения отечественной истории. Выражения «проклятое прошлое» и  «родимые пятна капитализма» до сих  пор живы в народной памяти.

О том, как далеко были готовы зайти идеологи утопии в этом направлении, говорит следующий  факт: в 1930 году было объявлено о  предстоящей замене кириллического алфавита латинским (чтобы «освободить  трудящиеся массы от всякого влияния  дореволюционной печатной продукции»). Лишь огромная дороговизна мероприятия, да еще на фоне надрыва индустриализации, избавила нашу культуру от этой беды. Что  же касается клеветы на русское прошлое, она настолько пропитала картину  мира наших соотечественников, что  разбираться с ней (и с целой  субкультурой на ее основе) — работа поколений.

Внедренцы утопии особенно остро ощущали чуждость русской  культуры своим идеям, отсюда лозунг «организованного упрощения» и «понижения культуры», с которым выступали  Николай Бухарин (обладатель звания «любимец партии»), Алексей Гастев, Михаил Левидов и проч.

Их главный вождь  Владимир Ленин на XI съезде РКП(б) в 1922 году выказал редкую зоркость, сказав: «Бывает так, что побежденный  свою культуру навязывает завоевателю. Не вышло ли нечто подобное в столице РСФСР и не получилось ли тут так, что 4700 коммунистов (почти целая дивизия, и все самые лучшие) оказались подчиненными чужой культуре?»

Насчет «завоевателя»  и «чужой культуры» сказано очень  точно и откровенно. И провидчески: побежденная (якобы) культура действительно  победила — только, к сожалению, много позже. История поспешает  медленно.

Своей победе над  утопией мы обязаны самому устройству нашей культуры. Ей изначально чужды  компоненты, на которые только и  может опираться тоталитарная власть: жестокость и привычка к нерассуждающей дисциплине. 

Наше постперестроечное  развитие — не подражание чьему-то образцу. Россия вернулась к цивилизационному выбору, который однозначен на всем ее пути — от крещения и до 1917 года, вернулась к своей сути. Но это, увы, не значит, что гарантировано  восстановление прежних ценностей  и былого естественного самоощущения.

Но, главное, утопия у нас не прижилась, мы ее отторгли на тканевом уровне и вышли из эксперимента сами. А вот смогла ли бы, к примеру, Германия одолеть свой тоталитаризм сама — большой вопрос. Гитлеру, чтобы стать полным хозяином страны, не потребовалась пятилетняя гражданская  война и чудовищный, беспримерный террор. За считанные месяцы он радикально изменил Германию при полном восторге ее населения. Германия, если кто забыл, — страна «западной цивилизации».

Ушедшая Россия обладала высокой притягательностью. За 87 лет  между 1828 и 1915 гг., согласно статистике, обобщенной Владимиром Кабузаном, в  Россию вселилось 4,2 млн иностранцев, больше всего из Германии (1,5 млн  человек) и Австро-Венгрии (0,8 млн). К  началу Первой мировой войны наша страна была вторым после США центром  иммиграции в мире — впереди Канады, Аргентины, Бразилии, Австралии. Вне  статистики остались переселявшиеся в  собственно Россию жители ее окраин —  прибалтийских и кавказских губерний, Туркестана, Великого княжества Финляндского, поляки и литовцы Царства Польского.

Как во всякую желанную страну, в Россию направлялась большая  неучтенная иммиграция. Скажем, многие думают, будто наши «понтийские» греки  — потомки чуть ли не участников плавания Язона за Золотым руном. На самом деле большинство «понтийцев»  переселилось в русские владения в XIX веке из турецкой Анатолии и из собственно Греции. Многие из них сделали  это минуя пограничный учет и  контроль — черноморские берега знали  разные интересные пути, читайте «Тамань» Лермонтова.

Скрытыми были большие  переселения персов, китайцев и корейцев. То есть вместо 4,2 млн человек речь вполне может идти, скажем, о пяти, а скорее даже о шести миллионах  иммигрантов.

Люди не переселяются в страны несвободы — туда, где  господствует жесткий полицейский  режим и (или) тяжкий социальный контроль, царит нетерпимость, нет уважения к собственности. Иноверцев и  иноязыких не заманишь в «тюрьму  народов». Цифры миграции в Россию опровергает все позднейшие россказни  такого рода.

Мы сами выбрали  Новую Россию

Нет ни малейших сомнений: отказ от коммунизма и демократические  реформы были историческим творчеством  «советского народа», прежде всего  российского. Егор Гайдар знает, о чем  говорит: «Если вы думаете, что это  американцы нам навязали демократию в том виде, в котором она  возникла в 1990–1991 году, то это неправда. Мы сами выбрали этот путь, американцы играли в этом последнюю роль и  будут играть последнюю».

Невозможно забыть, как в 1988 году от первых русских триколоров менялся сам воздух городов, забыть ту мощную атмосферу свободы, просветления и солидарности, которая достигла своего пика в дни стотысячных митингов на Манежной и Дворцовой площадях и держалась до «шоковой терапии» 1992 года и вопреки ей держалась до референдума о доверии курсу Ельцина 25 апреля 1993 года (президент получил тогда 58,7% голосов) и много дольше, видоизменяясь, слабея и все более дробясь на оттенки. Будь атмосфера другой, все повернулось бы иначе. 

А эта массовая стойкость  духа! Есть подробные хроники тех  лет, и финальные годы перестройки  выглядят в них жутковато: абсолютно  пустые магазины, нападения на поезда, захваты оружейных складов, западные миссионеры с проповедями, заготовленными для язычников, подозрительные секты, финансовые пирамиды, «гуманитарная  помощь», газетные сообщения о покинутых  погранзаставах и о том, что запасы продовольствия в стране на исходе, предсказания неминуемого военного переворота и скорых эпидемий, самые  фантастические слухи. И на этом фоне — душевный подъем, бесстрашие, вера: еще немного, еще чуть-чуть...

И на каждом столбе объявления: «Обучаю работе на компьютере».

Очень многие вдруг  ощутили, что избавились от чего-то гнетущего и тягостного, с чем  жили, не замечая того. Ушел дискомфорт, к которому привыкли за жизнь, как  привыкают к вони.

Новая Россия почти  целиком, до мелочей, сформировалась в  последние месяцы существования  СССР. Количественные изменения последующих  шестнадцати лет были, разумеется, огромны, но почти все, что мы наблюдаем  с современной жизни — и  хорошее, и плохое, — совершенно неспроста появилось уже тогда.

***Уж не знаю, каким  образом это удалось, но кто-то  нас, русских, назначил несчастными,  притом на все века нашей  истории, и многие из нас  в это почти поверили.

Несчастными мы в  нашей истории были в сумме  недолго, на нашей зебре неизмеримо больше светлого. Может быть, из-за этого  нам, по какому-то закону компенсации, так крепко досталось в ХХ веке? Но мы выжили. Мы в своей прекрасной стране, впереди много увлекательной работы.