"Когда на Руси было жить хорошо" Александр Горянин

Александр Горянин 

Большую часть своей  истории Россия была куда более приспособленным  для счастья местом, чем Западная Европа

Почти любой курс истории есть «история начальства»  — фараонов, султанов, королей, императоров, полководцев, дворянства, их походов, битв и иных увлекательных треволнений. О них написаны романы, ими (не имеющими ничего общего с прототипами) мы любуемся на экранах.

Попыток «истории народа»  неизмеримо меньше, хотя есть и они. История любой современной нации  подобна шкуре зебры — темные полосы чередуются со светлыми, почти  у всех темного в сумме набирается больше. Темная полоса для «начальства» не всегда такова же для народа, и  наоборот, хотя нередко они совпадают.

Многое зависело от того, где тот или иной народ  обрел свою территорию. Некоторым  повезло больше — они оказались  под защитой труднопреодолимых  природных рубежей (в идеале —  моря). Другим вместо таких рубежей  достались могущественные соседи под  боком.

Взгляните на карту  расселения народов в былые века и задайтесь вопросом: куда делись мидяне, кушаны, хетты, умбры, фракийцы, фригийцы, финикийцы, карфагеняне, тохары, пеласги, этруски, пикты, пруссы, хазары, орхоны, ольмеки, майя? Этот список огромен. А ведь у большинства из них  были свои государства, порой мощные и обширные. Но они исчезли, их население  растворилось в других этносах, а  в каких-то случаях было просто истреблено — геноцид в древности был  рядовым явлением. Некоторые государства  сгубило изменение природных  условий. Выжившие нации — итог достаточно безжалостного дарвиновского отбора. Сладкая судьба не досталась никому.

Дожившие до наших  дней классические государства рождались  в те времена, когда не существовало «общепризнанных международных  норм», никто не слышал о «правах  человека» или о «правах меньшинств». Рождение почти всех известных наций  сопровождалось бесчисленными злодеяниями, ныне забытыми или героизированными. Бросается в глаза, что, чем ограниченнее была территория, за которую шла  борьба, тем ужаснее прошлое таких  мест. Особенно богата этим древняя  история пространств, прилегающих  к Восточному Средиземноморью, —  почитайте Ветхий Завет. Там случалось, что один народ съедал другой —  отнюдь не в переносном смысле (Книга  Чисел, гл. 14, ст. 7–9).

Недалеко ушла и  Европа, чья история — цепь гекатомб, о которых европейцы стараются  не вспоминать. Поражает спокойствие  средневековых и более поздних  источников, повествующих о поголовном истреблении жителей городов  и целых областей, захваченных  в ходе постоянных войн. Поражает хладнокровие, с каким художники-современники изображали всякого рода изуверства. Вспомним Дюрера и Кранаха, вспомним гравюры Жака Калло с гирляндами и гроздьями повешенных на деревьях людей. К Европе мы еще будем возвращаться.

Удел Азии был  не слаще — возьмем хотя бы «войны царств», сокращавшие население  Китая в разы. Такие ужасы, как  гора из двадцати тысяч отсеченных турецких голов перед шатром персидского  шаха Аббаса в 1603 году или корзины  вырванных человеческих глаз в качестве свидетельств военных побед, достаточно типичны для азиатских взаимоистреблений. Причины их были те же, что мучили Европу: избыток населения, соперничество  за ресурсы и земли.

Разные мир

Насколько Россия разделяла  суровую участь европейцев и азиатов? Ответ будет для многих удивителен: в сравнительно малой степени. Мы с детства усвоили, что наши предки «вели непрерывные оборонительные войны, отстаивая свою независимость». Вели, конечно. Только непрерывными их назвать нельзя. Страна без четких природных рубежей не могла не подвергаться нападениям, но все познается  в сравнении. Нас миновала чаша, которую  испило большинство наций.

Малочисленный юный народ, поселившийся в густых лесах  дальней оконечности тогдашней  ойкумены, — хоть и в благодатном  краю, но страшно далеко от существовавших уже не одну тысячу лет очагов цивилизаций, — избежал множества бед и  опасностей. Правда, и шансов возвыситься  у него не было никаких. То, что это  произошло, — аванс истории, еще  не вполне отработанный нами. В судьбе нашей страны были, конечно, и тяжелые  отрезки, но как совсем без них? Зато Русь-Россия знала поразительно долгие по мировым меркам периоды спокойствия  и стабильности.

Край был выбран исключительно удачный — Русской  равнине неведомы землетрясения, тайфуны, пыльные бури, здесь изобилие воды, не бывает изнуряющей жары и чрезмерных морозов. Слово «суховей» появилось  в нашем языке, лишь когда Россия продвинулась в низовья Волги.

Сочетание сравнительно редкого населения и биологического богатства природы сильно разнообразило  пропитание. Рыба, грибы и ягоды  на протяжении почти всей нашей истории  были неправдоподобно, с точки зрения иностранцев, дешевы (поговорка «дешевле грибов» возникла в собственно русской  среде). Бескрайние леса буквально кишели зверем и птицей, в связи с чем  иностранцам Русь представлялась «огромным  зверинцем». Как подчеркивает Николай  Костомаров, охота в России, в  отличие от западноевропейских стран, никогда не была привилегией высших классов, ей занимались и самые простые  люди.

Повезло нам и  с соседями. Попытки натиска на Русь с запада в Средние века не имели серьезных последствий. Северные пришельцы, варяги (даже если принять  «норманнскую теорию»), быстро растворились в славянской среде: уже внук Рюрика носит имя Святослав. Для сравнения: норманны покорили Британию в XI веке, однако вплоть до XV века двор и знать говорили по-французски не только в своей  среде, но даже с народом — французским  языком указов.

С Волжско-Камской  Булгарией на востоке тоже не было смертельной вражды, хотя взаимные походы имели место. По-настоящему опасен был лишь юг. Но народы «южного подбрюшья» Руси (обры, половцы, печенеги, хазары, торки, берендеи и прочие) не развивали  натиск настолько мощный, чтобы угрожать самому ее существованию. Мало того, они  постоянно становились союзниками русских князей. Решив окончательно снять проблему угрозы степняков, Андрей Боголюбский перенес в 1157 году столицу  из Киева во Владимир. Великому князю  и в голову не могло прийти, что  через 80 лет из глубин Азии нагрянет злая Орда, против которой Русь не устоит. Первое Великое Бедствие, таким образом, пришло в наше отечество через  целых четыре века после начала нашей  письменной истории.

Эти начальные века, конечно, нельзя назвать благостными. Случались мор и глад (но никогда  не повсеместные), не стихали кровавые междоусобицы, но по свирепости им было далеко до Европы. Ибо там за тот  же период произошло несколько завоеваний Италии, Фридрих Барбаросса разрушил Милан, арабы захватили Испанию, а испанцы начали Реконкисту, венгры почти век опустошали Центральную  Европу, крестоносцы разорили и разграбили Константинополь и значительную часть Византии, герцогства и княжества  в кровопролитных битвах переходили из рук в руки, возникла инквизиция. В 1209 году сожжением города Безье (из семи тысяч жителей не уцелел ни один) начались длившиеся полвека  Альбигойские войны, в ходе которых  была вырезана половина населения Южной  Франции. И, чтобы общая обстановка была понятнее, еще одна деталь: в  начале XIII века в Европе было 19 тысяч (!) лепрозориев. В них не лечили, туда запирали. Разгул болезней не должен удивлять: в тогдашней Европе не было бань.

Значит ли это, что  предки современных народов Европы были по сравнению с нашими слишком  драчливы, жестоки, нечистоплотны? Конечно, нет. Просто количество людей в Европе (скромное по нынешним меркам) постоянно  превышало возможность их прокорма. Вечно голодала значительная часть  населения, доходило до поедания мертвецов, повсюду бродили бездомные, а  рыцари жили разбоем. Войне, восстанию, смуте обязательно предшествовал  неурожай. Сотни тысяч верующих не устремились бы в первый же крестовый  поход, если бы не семь подряд голодных лет перед ним. Почему церковь  запретила бани? Потому что повсеместным явлением была нехватка воды.

А теперь представим себе тогдашнюю Русь и ее окраины (в те времена говорили «украины»), особенно окраины Северо-Восточной  Руси. Ее окружали густые леса. В них  можно было углубляться дальше и  дальше, селиться вдоль бесчисленных рек, где (цитирую Георгия Федотова) «проще было выжечь и распахать кусок  ничьего соседнего леса, чем удобрять истощившееся поле». Были, конечно, стычки с чудью, водью, ямью, югрой, мещерой, но пространства, по большому счету, хватило  всем.

В новом месте  за неделю ставилось деревянное жилище. При таком обилии леса кто бы стал тратить силы и время на каменное, чтобы оно потом держало на месте, как якорь? Так рождалась  наша экстенсивная психология и легкость на подъем, позволившая русскому этносу заселить огромные пространства. Точно  так же вел бы себя любой народ, независимо от языка и расы, оказавшись в этом углу мира, у края бесконечного леса — сказочно богатого, но не враждебного, как в тропиках.

Стиснутым же своей  географией европейцам деваться было некуда. Однако они не только истребляли друг друга, но и придумывали, как  повысить урожаи, проявляли изобретательность, закладывая основы интенсивного хозяйствования. Лес был не очень доступен, строили  из камня, а значит, на века.

Ордынское иго

Иллюстрация: AKG/East News

Нашествие Батыя (1237–1241) и длительное ордынское иго стало  для Руси первым по-настоящему тяжким ударом. Многие города, чьи названия известны из летописей, исчезли, и об их былом местонахождении спорят археологи. О масштабах регресса говорит хотя бы то, что надолго  исчезают сложные ремесла, на многие десятилетия прекращается каменное строительство. Русь платила завоевателям дань («выход»). Они не держали здесь  гарнизонов, но предпринимали карательные  походы против строптивых князей.

Вместе с тем  Орда на полвека прекратила княжеские  междоусобицы, да и, возобновившись, они  уже не достигали прежнего размаха. По мнению Льва Гумилева, Русь хоть и  была данницей, но не утрачивала независимости, вступая в сношения с соседями по своему усмотрению, а дань в Орду была платой за защиту. Под этой защитой  начался процесс консолидации русских  земель. Этому способствовала и церковь, освобожденная от дани.

С усилением Московского  княжества ордынский гнет слабеет. Князь (1325–1340) Иван Калита добился права  собирать «выход» со всех русских  княжеств, чем сильно обогатил Москву. Распоряжения ханов Золотой Орды, не подкрепленные военной силой, русские князья уже не выполняли. Московский князь (1359–1389) Дмитрий Донской  не признал ханские ярлыки, выданные его соперникам, и силой присоединил  Великое княжество Владимирское. В 1378 году он разгромил карательное  ордынское войско на реке Воже, а  два года спустя одержал победу на Куликовом поле над ханом Мамаем, которого поддерживали Генуя, Литва  и Рязанское княжество.

В 1382 году Русь вновь  ненадолго была вынуждена признать власть Орды, но сын Дмитрия Донского Василий вступил в 1389 году в великое  княжение без ханского ярлыка. При  нем зависимость от Орды стала  носить номинальный характер, хотя символическая дань выплачивалась.

Впрочем, эта дань, как показал российский историк  Сергей Нефедов, с самого начала была весьма невелика, знаменитая «десятина» раскладывалась на семь-восемь лет. Попытка  хана Едигея восстановить прежние порядки (1408) обошлась Руси дорого, но Москву он не взял. В ходе десятка последующих  походов ордынцы разоряли окраины  Руси, но главной цели не достигли. А  там и сама Орда распалась на несколько  ханств.

С «ордынским периодом»  нашей истории многое неясно. Родословные  книги пестрят записями вроде: «Челищевы  — от Вильгельма (правнука курфюрста  Люнебургского), прибывшего на Русь в 1237 году»; «Огаревы — русский дворянский род, от мурзы Кутлу-Мамета, выехавшего в 1241 году из Орды к Александру Невскому»; «Хвостовы — от маркграфа Бассавола  из Пруссии, выехавшего в 1267 году к великому князю московскому Даниилу»; «Елагины — от Вицентия, “из цесарского шляхетства”, прибывшего в 1340 году из Рима в Москву, к князю Симеону Гордому»; «Мячковы — от Олбуга, “сродника Тевризского царя”, выехавшего к Дмитрию Донскому в 1369 году».

И так далее. То есть во времена «ига» (Гумилев часто  брал это слово в кавычки) иностранцы идут на службу к князьям побежденной, казалось бы, Руси! И каждый шестой —  из Орды.

Исследователи по-разному  относятся к периоду XIV—XV веков  в отечественной истории. Для  одних это время «собирания русских  земель», для других — эпоха заката вечевой демократии и «старинных вольностей», пора возвышения авторитарной Москвы и удушения городов-республик  Новгорода, Вятки и Пскова. Повелось даже считать, что после ордынская Русь — свирепое гарнизонное государство. Но вот что пишет знаток этой эпохи историк Александр Янов: «Москва вышла из-под ига страной во многих смыслах более продвинутой, чем ее западные соседи. Эта “наследница Золотой Орды” первой в Европе поставила на повестку дня главный вопрос позднего Средневековья, церковную реформацию... Московский великий князь, как и монархи Дании, Швеции и Англии, опекал еретиков-реформаторов: всем им нужно было отнять земли у монастырей. Но в отличие от монархов Запада Иван III не преследовал противящихся этому! В его царстве цвела терпимость».

Будь в Москве «гарнизонное государство», стремились ли бы в нее люди извне? Это было бы подобно массовому бегству  из стран Запада в СССР. Литва  конца XV века пребывала в расцвете сил, но из нее бежали, рискуя жизнью, в Москву. Кто требовал выдачи «объездчиков», кто — совсем как брежневские  власти — называл их изменниками («зрадцами»)? Литовцы. А кто защищал  право человека выбирать страну проживания? Москвичи. «Москва твердо стояла за гражданские права! — пишет Янов. — Раз беглец не учинил “шкоды”, не сбежал от уголовного суда или от долгов, он для нее политический эмигрант. Принципиально и даже с  либеральным пафосом настаивала она на праве личного выбора».