Соотношение философской, религиозной и научной картины мира

Но эти  соображения и эти попытки, лишь вчерне перебираемые нами, показывают нам нечто существенное: что мы абсолютно не вправе тем самым увиливать от непосредственного, прямого охватывания философии и метафизики* что именно в том и заключается трудное, действительно держаться темы нашего вопрошания и не не искать себе лазеек по окольным путям. Такая неотступность особенно трудна, прежде всего потому, что философия, коль скоро мы всерьез спрашиваем о ней самой, ускользает от нас туда, где она собственно и есть: как дело человека и сущностных недрах человеческого бытия.

Нечаянно  и, казалось бы, прихотливо мы обратились к изречению Новалиса, согласно которому философия есть ностальгия, тяга повсюду быть дома. Мы попытались истолковать это изречение. Мы попытались чтото из него извлечь. Оказалось, что это стремление быть дома повсюду, то есть экзистировать в совокупном целом сущего, есть не что иное, как потребность задаться своеобразным вопросом, что значит это "в целом", именуемое на ми миром. В нашем вопрошании и искании, в наших метаниях и колебаниях дает о себе знать конечность человека. То, что совершается в этой обусловленности концом, есть последнее уединение человека, когда каждый за себя как единственный стоит перед целым. Так оказалось, что это охватывающепонимающее вопрошание коренится, по существу, в той захваченности, которая призвана нас определять и на почве которой мы только и обретаем способность всеохватывающего понимания и схватывания того, о чем спрашиваем. Всякая захваченность коренится в настроении. В конечном итоге то, что Новалис называет ностальгией, есть фундаментальное настроение философствования.

Возвращаясь к первому шагу нашего предварительного рассмотрения и снова спросив: что значит название "Основные понятия метафизики", мы теперь уже не будем понимать его просто по аналогии с "первоначалами зоологии", "основоположениями лингвистики". Метафизика не специализированная наука, где мы с помощью некоей умственной дознаемся до чегото в ограниченной области. Мы воздержимся тот того, чтобы помещать метафизику как научную дисциплину в ряду прочих. Нам придется пока оставить открытым, что это вообще такое метафизика. Мы видим только: метафизика есть фундаментальное событие в человеческом бытии. Ее основные понятия суть понятия, последние же как принято говорить в логике суть представления, в которых мы представляем себе нечто общее или нечто вообще, нечто в аспекте того универсального, что многие вещи имеют между собой сообща. На почве представления этого всеобщего мы в состоянии определить отсюда отдельные данности, например эту вот вещь как кафедру, ту как здание. Понятие есть некоего рода определяющее представление. Но таковыми основы метафизики и понятия философии вообще явно не будут, если мы вспомним, что сама она коренится в той захваченности, в которой мы не делаем схватываемое предметом представления, но движемся совершенно другим способом, исходно и в принципе отличным от любого научного подхода.

Метафизика  есть вопрошание, в котором мы пытаемся охватить своими вопросами совокупное целое сущего и спрашиваем о нем  так, что сами, спрашивающие, оказываемся  поставлены под вопрос.

Соответственно  основные понятия тут не обобщения, не формулы всеобщих свойств некоторой предметной области (животное,язык), но понятия особого рода. Они схватывают каждый раз целое, они предельные смыслы, вбирающие понятия. Но они охватывающие понятия еще и во втором, равно существенном и связанном с первым смысле: они всегда захватывают заодно и понимающего человека и его бытие не задним числом, а так, что первого нет без второго, и наоборот. Нет никакого схватывания целого без захваченности философствующей экзистенции. Метафизическая мысль есть мышление охватывающими понятиями в этом двояком значении: мысль, нацеленная на целое и захватывающая экзистенцию.

ФИЛОСОФИЯ  КАК  СТРОГАЯ  НАУКА  - это идея, являющаяся лейтмотивом феноменологии Э. Гуссерля, его соратников и последователей. Строгая наука - идеал философии, который следует отличать от фактически существующих философий. Гуссерль полагает, что европейская философия с самого своего зарождения в Древней Греции всегда стремилась быть универсальной и аподиктически обосновывающей наукой, но так и не смогла достигнуть идеала подлинной науки. Стремление к научности в философии долгое время смешивалось со стремлением к глубокомысленной мудрости, поэтому необходимо развести эти установки. Идея мудрости варьируется у разных людей и меняется вместе со временем. Идея же науки сверхвременна и общезначима, ибо под наукой a priori понимаются абсолютные и вневременные ценности. Миросозерцания могут спориться; только наука может решать, отмечает Гуссерль.

Историческая задача философии  и смысл исследуемых ею вопросов требуют, чтобы философия была высшей и самой строгой из наук. В самом деле, потребность в аподиктическом разрешении философских проблем это не экзальтированная амбиция отвлеченных умов, а ⌠крайняя жизненная нужда, жизненный вопрос, если только мы верно понимаем истинный смысл этих проблем. Вопрос о возможности рационального руководства своей жизнью в соответствии с почерпнутыми из абсолютно достоверных источников значимостями поистине есть кардинальный вопрос для человека как разумного существа. Философские вопросы предшествуют любым частнонаучным интересам, подлинное значение которых сущностно зависит от окончательного прояснения основ бытия. Таким образом, философская наука постигается как универсальная и вместе с тем автономная система знаний, возведенная на абсолютном основании.

Предельный радикализм, образующий существо философской задачи, требует  от философа, выступающего в качестве функционера всего человечества, радикального и критического самоосмысления, предельной личной ответственности. Ни одно готовое мнение, ни одна традиция не должны приниматься как само-собой-разумеющиеся; ⌠ни одно направление исследования, ни одна частная истина не должны изолироваться и абсолютизироваться. Необходимо помнить, что весь способ мышления может быть основан на роковых предрассудках, что существуют псевдонаучные философские конструкции, выдающие изощренные спекулятивные построения за строгую науку, искажая при этом смысл научной философии.

Философская научность также принципиально  отлична от той научности, которую  исповедуют естествознание и позитивная наука вообще. Конечно, абсолютная ценность всякой науки установка на объективное  познание истины. Философия как наука  не может быть проповедью чьего-то, пусть даже очень авторитетного, мнения, не может она быть и чьей-то точкой зрения, выражением личностного, классового, этнического или любого другого особого мировоззрения. Но в отличие от позитивной науки философская наука требует исходить из радикальной беспредпосылочности. Беспредпосылочность означает отказ принимать на веру какие бы то ни было положения, недоступные опыту очевидности и неудостоверенные им, какими бы самопонятными эти положения не казались. Сама того не ведая, позитивная наука опирается на метафизические предпосылки, прежде всего на предпосылку непосредственной данности мира в так называемом объективном опыте. Проникая вслед за Гуссерлем в смысл опыта, мы обнаруживаем, что объективный опыт всегда уже опосредован латентно протекающим имманентным опытом сознания. Гуссерлевское положение о первичности опыта сознания может быть оспорено, но бесспорно другое: последовательно строгому исследованию необходимо прежде всего обратиться к изучению первичного опыта. Тем самым мы получим возможность возвратиться к самим вещам в их непосредственной самоданности (см. феномен).

Наконец, научность исследования напрямую зависит от научности применяемых  в нем методов. Истинный метод  должен вытекать из природы подлежащих исследованию предметов, а не из наших заранее составленных представлений.

Гуссерль руководствовался идеалом  философии как строгой науки  при создании феноменологии, развитие которой показало, однако, что аподиктическая рациональность есть бесконечная задача, неподдающаяся окончательной реализации. Невозможность, будучи радикально ответственным философом, отказаться от идеала абсолютной философии и неспособность выработать философию в универсальную науку порождают, по выражению Гуссерля, мучительное экзистенциальное противоречие.

Известно, что поначалу чисто техническое значение выражения meta fusikё (как собирательное название для тех сочинений Аристотеля, которые упорядочены за сочинениями круга Физики) затем превратилось в философски истолковывающую характеристику содержимого этих, позднее упорядоченных, сочинений. Однако это изменение значения отнюдь не так безобидно, как обычно думают. Напротив, оно предопределило развитие интерпретации этих сочинений в определенном направлении и тем самым предрешило понимание рассматриваемого Аристотелем как метафизики. Но ду лжно усомниться в том, является ли метафизикой заключенное в аристотелевской Метафизике. Правда, сам Кант еще приписывает этому выражению непосредственно содержательное значение: ⌠ Что касается названия метафизики, то не следует считать, что оно возникло случайно ведь оно так точно соответствует самой дисциплине: если "фюсис" значит природа, а мы способны обретать понимание природы не иначе, как через опыт, то та наука, что располагается над ним, будет зваться метафизикой (от meta, trans и physica). Это √ знание, которое лежит как бы вне области физики, по ту сторону от нее.

Чисто техническое выражение, которое  стало поводом для этой определенной содержательной интерпретации, само возникло из затруднения в предметном понимании таким образом упорядоченных в corpus aristotelicum сочинений. Именно для того, к чему стремится здесь Аристотель как к prиth filosofia, собственно философии, философии как таковой, последующая школьная философия (логика, физика, этика) не имеет ни дисциплины, ни рамок, в которые она могла бы быть включена; meta ta fusikё это обозначение принципиального философского затруднения.

Опять-таки, это затруднение имеет  основанием непроясненность существа проблем и знания, с которыми имеют  дело эти сочинения. Как сам Аристотель говорит об этом, именно в определении существа первой философии проявляется примечательное удвоение. Она есть и ⌠познание сущего как сущего (Фn О Фn), и познание предпочтительнейшего региона сущего (timiиtaton ), из которого определяется сущее в целом (kaq Тlou).

Эта двоякая характеристика prиth filosofia не предполагает двух принципиально различных, друг от друга независимых путей мысли, так же как не предполагает возможности ослабить или искоренить один ради другого; и уж совсем невозможно на скорую руку примирить эту мнимую расщепленность в некоем единстве. Скорее, следует прояснить основания мнимой расщепленности и характер взаимосвязанности обеих определенностей в свете ведущей проблемы первой философии сущего. Эта задача становится тем настоятельнее, что названное удвоение не появляется впервые у Аристотеля: проблема бытия является ключевой от самых начал античной философии.

Чтобы зафиксировать эту проблему сущностного обоснования метафизики, мы можем сказать, предвосхищая дальнейшее: метафизика это принципиальное познание сущего как такового и в целом. Но эту дефиницию можно оценить лишь как заявление проблемы, т. е. вопроса: в чем заключается сущность познания бытия сущего? Насколько необходимо это познание развертывается как познание сущего в целом? Почему таковое получает особую остроту в познании бытийного познания? Так что метафизика остается просто обозначением философского затруднения.

Западная послеаристотелевская метафизика обязана своим развитием не восприятию и продолжению мнимо существующей аристотелевской системы, но непониманию той проблемности и открытости, в которых центральные проблемы были оставлены Платоном и Аристотелем.

Два мотива преимущественным образом  определили развитие школьного понимания  метафизики, все более и более препятствуя возможности возвращения изначальной проблематики.

Один мотив касается содержательного  членения метафизики и имеет корнем христианское истолкование мира из веры. Согласно ему, все небожественное сущее  является сотворенным: универсумом. Однако среди творений человек обладает особым положением, поскольку все сводится к спасению его души и вечности ее существования. Поэтому целое сущего, в соответствии с этим пониманием мира и человека (Dasein), разделяется на бога, природу и человека; регионы, которые затем, соответственно, отводятся на долю теологии, чей предмет есть summum ens, космологии и психологии. Они составляют дисциплину metaphysica specialis. В отличие от нее, metaphysica generalis (онтология) имеет предметом сущее в общем (ens commune).

Другой существенный для развития школьного понятия метафизики мотив  касается типа и метода ее познания. Поскольку предметом она имеет  сущее вообще и высшее сущее, к  чему каждый имеет интерес (Кант), она  является наукой высшего достоинства, ⌠царицей наук. Потому-то ее тип познания должен быть наиболее строгим и просто обязательным. Отсюда требуется, чтобы она равнялась на соответствующий идеал познания. Таковым признается математическое познание. Как независимое от случайного опыта, оно является в высшей степени рациональным и априорным, т. е. чистой наукой разума. Так познание сущего в общем (metaphysica generalis) и в его основных регионах (metaphysica specialis) становится наукой из чистого разума.

Кант удерживает этот замысел метафизики, даже еще последовательней полагает его в случае metaphysica specialis, которую он называет собственно метафизикой, ⌠метафизикой в конечной цели. В виду постоянных неудач всех проектов в этой науке, их несогласности и неплодотворности, следует отказаться от любых попыток расширения чистого познания разумом, пока не разъяснен вопрос о самой внутренней возможности этой науки. Так встает задача обоснования в смысле сущностного определения метафизики.

Обоснование метафизики в смысле определения  границ ее внутренней возможности, однако, прежде всего, должно быть направлено к конечной цели метафизики: к сущностному определению metaphysica specialis. Ибо эта последняя есть познание сверхчувственного сущего в некотором исключительном смысле. Вопрос же о внутренней возможности подобного познания сводится к более общему вопросу о внутренней возможности раскрытия (Offenbarmachen) сущего как такового. Тогда обоснование √ это прояснение существа отношения к сущему, в котором оно выявляет себя в себе самом, так что всякое высказывание о нем может быть удостоверено исходя из него.

Что же составляет возможность подобного  отношения к сущему? Имеется ли указание на то, что делает возможным  подобное отношение? Да, оно имеется: это метод естествоиспытателей. Им открылся свет. Они поняли, что разум проникает лишь в то, что сам осуществляет по своему проекту, что он с принципами своих суждений, сообразными постоянным законам, должен предшествовать природе и принуждать ее отвечать на свои вопросы, а не тащиться за нею, словно на поводу . Заранее наброшенный план природы вообще впервые устанавливает первоначальный бытийный состав (Seinsverfassung) сущего, с которым должно соотноситься любое исследующее вопрошание. Этот предварительный бытийный план сущего вписан в основные понятия и основоположения соответствующей науки о природе. Поэтому тем, что делает возможным отношение к сущему (онтическое познание), является предварительное понимание бытийного состава, онтологическое познание.