Изречение Анаксимандра

Второе предложение дает разъяснения по присутствию присутствующего. Поэтому первое предложение должно называть само это присутствие, а именно, насколько оно определяет присутствие как таковое, ибо лишь в этом случае и лишь настолько второе предложение,— в обратной связи через уао с первым,— может объяснить присутствие от присутствующего. Присутствие в отношении к присутствующему всегда есть то, сообразно чему существует присутствующее. Первое предложение называет присутствие, сообразно которому от первого предложения сохранились только последние три слова:

....kata to chreôn

Переводят: по необходимости. Сначала  мы оставляем to chreôn непереведенным. И все-таки даже так мы уже можем двояким способом мыслить по поводу to chreôn исходя из разъясненного второго предложения и из рода его обратной связи с первым. Во-первых, что оно (to chreôn) называет присутствие при-сутствующего, во-вторых, что в этом chreôn когда оно мыслит присутствие присутствующего, каким-то образом мыслится связь присутствия с присутствующим, поскольку иначе связь бытия с сущим может происходить лишь из бытия и покоиться в существе бытия.

Этому to chreôn предпослано kata. Kata означает: сверху вниз, поверх. Kata отсылает назад к такому, от которого как от высоты существует нечто нижнее под ним и вслед за ним. То, в обратной связи с чем сказано kata, имеет в себе уклон, по которому то или иное событие может стрястись.

В уклоне откуда и вслед чему, однако, может существовать присутствующее как при-сутствующее, если не вслед  и не в уклоне присутствия? Про  медлительно присутствующее медлит kata to chreôn Как бы ни должны мы были мыслить to chreôn, это слово есть самое раннее имя для продуманного eon этих eonta; to chreôn есть наиболее древнее имя, в котором мышление приносит к речи бытие сущего.

Промедлительно присутствующие вещи присутствуют, пока они преодолевают негодное бесчинство, adikia, которое как существовозможность владычествует в самом промедлении. Присутствие присутствующего есть такое преодоление. Оно исполняется через то, что промедлительные вещи придают чин и тем самым угоду друг ради друга. Ответ на вопрос, кому придается чин, дан. Чин принадлежит тому, вдоль чего присутствие, и тем самым преодоление, существует. Чин есть kata to chreôn. Таким образом высвечивается, хотя еще только в далекой дали, существо chreôn. Поскольку оно как существо присутствия существенно связывается с присутствующим, постольку в этой связи должно заключаться, что to chreôn учиняет чин и тем самым также и угоду.

Chreôn учиняет, чтобы вдоль него присутствующее придавало чин и угоду, /oecov доставляет такое учинение присутствующему и уделяет ему таким образом способ его при-бытия как промедление промедлительного.

Присутствующее присутствует, преодолевая  бес- в бесчинстве, эту a— в adikia. Это apo в adikia соответствует kata в chreôn. Переходное gar во втором предложении напрягает тетиву от одного к другому.

До сих пор мы пытались мыслить  лишь то, что to chreôn называет, судя по напряженному в обратной связи с ним второму предложению изречения, не задаваясь вопросом о самом этом слове. Что значит to chreôn? Мы объясняем первое слово изречения в последнюю очередь, так как оно по предмету есть первое. По какому предмету? По предмету присутствия присутствующего. Но предмет бытия есть быть бытием сущего.

Речевая форма этого загадочно  многозначного генетива называет генезис, происхождение присутствующего из присутствия. Однако существом обоих остается скрыть и существо этого происхождения. Не только оно, но даже и связь между присутствием и присутствующим остается непродуманной. От раннего времени кажется, будто присутствие и присутствующее есть как бы каждое само по себе. Непредвиденно и само присутствие становится присутствующим. Представленное от присутствующего, оно становится присутствующим поверх всего и тем самым высшим присутствующим. Когда называется присутствие, уже представляется присутствующее. В самой основе присутствие как таковое не отличается от присутствующего. Оно считается лишь наиболее общим и высшим присутствующим и тем самым считается присутствием как таковым. Существо присутствия, а с ним и отличие присутствия от присутствующего остается забытым. Забвение бытия есть забвение различия бытия и сущего.

Однако это забвение различия никоим образом не есть следствие некоей забывчивости мышления. Забвение бытия  принадлежит к укутанному в самом этом забвении существу бытия. Оно принадлежит к судьбе бытия столь существенно, что раннее утро этой судьбы начинается как разоблачение присутствующего в его присутствии. Это значит, свершение бытия начинается с забвения бытия, с тем чтобы бытие с его существом, с его отличием от сущего, удерживать при себе. Различное выпадает. Оно остается забытым. Впервые раскрывается различие, присутствующее и присутствие, но не как различное. Скорее этот ранний след различия даже стирается, через то, что присутствие самоявляется как присутствующее и находит свое происхождение в некоем высшем присутствующем.

То забвение различия, с которого начинается, чтобы в нем завершиться, судьба бытия, не есть все же недостаток, но есть богатейшее и огромнейшее  происшествие, в котором решается мироистория. Это есть про-ис-шествие метафизики. Теперь то, что есть, уже стоит в тени предшествовавшей судьбы забвения бытия.

Однако различие бытия и сущего тогда лишь может прийти в постижение-опыт как нечто забытое, когда оно  уже разоблачило себя перед присутствием присутствующего и таким образом запечатлело след, сохраняющийся в речи, к которой приходит бытие. Так размышляя, мы смеем предположить, что различие высветило себя скорее в более раннем слове бытия, чем в позднем, не будучи, однако, когда-либо названным как таковое. Поэтому просветление различия не может значить также и то, что различие являет себя как различие. Пожалуй, напротив, в присутствии как таковом может свидетельствоваться связь с присутствующим, но так, однако, что присутствие приходит к слову как такая связь.

Именно это называет раннее слово  бытия, to chreôn. Правда, мы обманывали бы самих себя, если бы хотели полагать, что расчленяя значение слова chreôn> достаточно далеким этимологизированием, мы могли бы таким образом точно уловить это различие и раскрыть его существо. Только когда непродуманное забвение бытия мы постигнем как долженствующее мыслиться из былого и давно постигнутое постигнуто нами как можно далее из судьбы бытия, тогда, возможно, это раннее слово сумеет призвать позднее припоминание.

Обычно слово chreôn переводят как “необходимость”. При этом разумеют принуждающее, неизбежное долженствование. Однако мы заблуждаемся, окончательно останавливаясь на этом производном значении. В chreôn лежит chraô, chraomaiОтсюда берет значение и he cheir, рука. Chraô значит: я прикладываю руку к чему-то, а много позднее, я затрагиваю что-то или иду к нему в руки. Таким образом, chraô значит также “давать в руки”, “вручать” и “выдавать на руки”, предоставлять некоторому при-надлежанию. Это вручение есть, однако, такого рода, что оно держит в руке это предоставление, а вместе с ним и предоставляемое. В причастии chreôn поэтому первоначально ничего не сказано о принуждении или долженствовании. И столь же мало это слово означает прежде всего и в целом некое попустительство или распоряжение.

Тем более если мы примем во внимание, что нам следует мыслить слово  из Анаксимандрова изречения, то слово  это может называть лишь “сутствующее”  в присутствии присутствующего, т. е. ту связь, которая довольно темно высказывается в этом генетиве. Тогда to chreôn есть вручение присутствия, вручение, вручающее присутствие присутствующему и таким образом присутствующее как таковое удерживающее в руке, т. е. взыскивающее его в присутствии.

В существе самого присутствия владычествующая  связь с присутствующим есть одна-единственная. Она остается совершенно несравнимой  с какой-либо другой связью. Она принадлежит  к единственности самого бытия. Таким  образом, чтобы назвать это сутствующее  бытия, речь должна найти нечто единственное, это единственное слово. При этом легко вычислить, сколь рискованно каждое мыслящее слово, присуждаемое бытию. И все же это рискованное (слово) не невозможно, так как бытие говорит повсюду и всегда, через всякую речь. Трудность лежит не столько в том, чтобы найти в мышлении слово бытия, сколько, скорее, в том, чтобы найденное слово удержать чистым и в его собственном помышлении.

Анаксимандр говорит: to chreôn. Мы отваживаемся на перевод, который звучит странно и поначалу остается необъяснимым: to chreôn — употребление.

В таком переводе мы льстимся мыслью, что греческое слово может  иметь значение, не чуждое самому этому  слову и не противоречащее тому предмету, который оно называет в изречении. При всем том такой перевод  прелестен. И он ничего не теряет от этого характера, даже если мы помыслим, что всякий перевод в поле мышления столь же пре-лестен.

В какой же мере to chreôn есть употребление? Странность такого перевода смягчается, если мы вдумчивее истолкуем слово нашего языка. Обычно мы понимаем “употребляться” в смысле “использоваться” и внутри такого использования быть необходимым. В обыкновении такого использования необходимое становится необходимым. В обыкновении такого использования необходимое становится употребительным. Это потребное и есть в употреблении. Но не в этом обычном и производном значении должно мыслиться здесь “употребление” как перевод слова to chreôn. Мы настаиваем скорее на коренном значении: потреблять есть требити, как латинское frui, сравни наше “фрукт” и “утроба”. Мы переводим frui как “вкушать”, однако “вкушать” значит: веселиться (радоваться) какому-то предмету и таким образом иметь это в у-по-треблении. Вкушать разумеет лишь в производном значении голое поглощение и хлебание. Названное основозначение “потребления” как frui встречается у Августина, когда он говорит:

Quid enim es aliud quod dicimus frui, nisi praesto habere, quod diligis? (De moribus eccl. lib. I. C. 3; vgt. de doctrina Christiana lib. I. c. 2—4)

B слове frui лежит praesto habere; praesto, praesitum называется по-гречески hupokeimenon, в несокрытом уже предлежащее, ousia, т. е. промедлительно присутствующее. Поэтому “употребляться” свидетельствует: нечто присутствующее допущено присутствовать как присутствующее: frui, требити, употреблять, употребление означают: что-то вручать его собственному существу и взыскательно удерживать это в руке как таким образом присутствующее.

В переводе слова to chreôn употребление мыслится как сутствующее в самом бытии. Требити, frui, говорится уже не об одном лишь поведении вкушающего человека и тем самым в отношении какого-то сущего, будь это даже высшее сущее (fruitio Dei) как beatitude hominis, но употребление называет теперь способ, каким сутствует само бытие, будучи связано с присутствующим и каким бытие затрагивает и обрабатывает присутствующее как присутствующее: to chreôn.

Употребление вручает присутствующее в его присутствие, т. е. в промедление. Употребление предоставляет присутствующему  долю его промедления. Уделяемое  промедление про-медлительного покоится всякий раз в сочинении, сочиняющем присутствующее в промежуток между двояким отсутствием (происхождение и отход). Это сочинение промедления о-граничивает и о-пределяет присутствующее как таковое. Предварительно при-сутствующее, — ta eonta, отсутствует на пределе (peras).

Употребление как уделение доли сочинения есть имеющее быть уделенным  сочинительство: учинение чина, а с  ним и угоды. Употребление вручает  чин и угоду таким способом, что оно заранее удерживает за собой это вручение, собирает его к себе и сокрывает это как присутствующее в присутствии.

Однако употребление, которое, учиняя чин, о-граничивает присутствующее, вручает предел, это употребление есть таким образом и to chreôn, и to apeiron — то, что есть без предела, коль скоро оно отсутствует в том, чтобы положить предел промедления промедлительно присутствующему.

По той традиции, которую сообщает Симпликий в своем комментарии  к “Физике” Аристотеля, Анаксимандр  говорит, должно быть, что присутствующее имеет происхождение своего существа в том, что сутствует без предела - archê tôn ontôn to apeiron. Сутствующее без предела не сочиняется через чин и угоду; не есть присутствующее, но оно есть to chreôn.

Употребление, учиняя чин и угоду, выпускает когда-либо присутствующее в про-медление и предоставляет его промедлению. При этом также уже допускается постоянная опасность, что оно закоснеет из медлительного настаивания в голое упорство Так употребление остается в себе равно и вручением присутствия В бесчинство. Употребление чинит это “бес-”.

Поэтому промедлительно присутствующее может присутствовать, лишь придавая чин и тем самым угоду: употреблению. Присутствующее присутствует хата то xqeuv, вдоль употребления. Последнее  есть учиняющее и взыскивающее собирание  присутствующего в его там  и сям про-медлительное присутствие.

Перевод to chreôn через употребление происходит не из этимолого-лексического размышления. Выбор слова “употребление” происходит из предшествующего пере-вода мышления, пытавшегося мыслить различие в существе бытия, к роковому началу забвения бытия. Слово “употребление” диктуется мышлению в постижении забвения бытия. Всякий след того, что, собственно, подобает мыслить в слове “употребление”, указывает по-видимому, to chreôn, указывает след, исчезающий из виду в судьбу бытия, которая развертывает себя существенно как западная метафизика.

Изречение Анаксимандра, мысля присутствующее в его присутствии, объясняет  то, что называет to chreôn. Chreôn, мыслимое в этом изречении, есть первое и высшее истолкование того, что греки постигают под именем Moira как уделение доли. Этой Moira подчиняются боги и люди. To chreôn, у-по-требление, есть выдавание на руки, вручающее при-сутствующее в промедление внутри несокровенного. To chreôn скрывает в себе еще не снятое существо просветляюще-оберегающего сбора. Употребление есть сбор: ho Logos. Из продуманного существа этого Logos определяется существо бытия как единствующего единого: En. To же En мыслит и Парменид. Он мыслит единство этого единствующего в конечном счете как Moira (Фр. VIII, 37). Moira, мыслимая из существопостижения бытия соответствует Logos Гераклита. Существо этих Moira и Logos пред-умышлено в Chreôn Анаксимандра.