Историческое развитие представлений о красоте

Прекрасное, по Гегелю, есть единство идеи и её внешнего воплощения, оформления, то есть своеобразное единство субъекта и объекта, идеал как реальность, соразмерная своему понятию. Но если вспомнить, что у Гегеля субъект и объект при их внешней противоположности сохраняют внутреннее «духовное» родство между собой, ибо объект есть не что иное, как отчуждённый от себя дух (тот же субъект), то станет ясно, что материализация идеи, её воплощение в реальность есть одновременно идеализация реальности, приведение её к своей сущности – понятию. Поэтому прекрасное у Гегеля идеально, но не совсем в том смысле, в каком идеальное понималось в античной, средневековой и даже новой (Нового времени) философии, лишённой глубины и своеобразия гегелевской диалектики. Идея, взятая вместе с её внешним воплощением и неотрывно от него, как единство субъекта и объекта, есть, по Гегелю, конкретная идея, в отличие от идеи абстрактной. Это уже не мысль, познающая самое себя (точнее говоря, ещё не мысль), а переживание, чувственный образ; одновременно объективизация и снятие её («идеализация»), подготавливающие более высокие формы синтеза субъекта и объекта, которыми являются уже не созерцание, а представление (религиозный образ, лишённый внешнего выражения) и мысль как принадлежность философии.

Послегегелевское развитие западной эстетики в XIX столетии представляло собой рассыпание гегелевской системы на части с участившимися к концу века попытками составления из них мозаик, которые могли имитировать только отдельные её стороны, поскольку принцип целого уже был утрачен и оказывался невосстановимым. Суть дела в следующем. У Гегеля взаимодействие субъекта и объекта представляло собой единство, высшее единство, которое дробилось на миллиарды крошечных единств, образовывавших собой мир природы, человеческого общества и искусства. И все эти формы представляли собой не что иное, как объект, неотрывный от созерцающего и «идеализирующего» его субъекта. Последний тоже не мог видеть и понимать себя, а следовательно, существовать, если бы он не имел перед собой объект, как «своё – другое». Ситуация изменилась, когда западная философия XIX века стала неуклонно вести дело к тому, чтобы психологизировать субъект, то есть превратить его в отдельного персонализированного индивида, благодаря интенциям сознания которого существует объект. Так, например, «теория вчувствования», расцвет которой происходит на рубеже веков, эстетическое отношение, красоту понимала по-прежнему – как чувство, облачённое в форму, но чувство это трактовалось уже не как конкретизация абсолютной идеи (или абсолютного духа), а как самое нормальное переживание обычного индивида (человека, субъекта), «вчувствовающего», то есть проецирующего одолевавшие его эмоциональные состояния на данный ему для созерцания предмет. В результате у апологетов «теории вчувствования» (Т. Липпс, Вернон Ли, Дж. Сантаяна, Мейман) красота утрачивала какие-либо устойчивые признаки и заменялась понятием «выражения», «экспрессии», порыв которой мог быть сдержан только формой, накладываемой в виде рамки на растекающее чувство. Таким образом, красота по-прежнему воспринималась как соприкосновение реального и идеального (как это виделось Шеллингу), но гораздо большее внимание уделялось субъекту, интенциональность сознания которого позволяло раскрывать различные свойства объекта, в том числе и красоту.

 

5. Высказывания Л.Н. Толстого и Ф.М. Достоевского о красоте

 

Известно, что один и тот же человек в разные периоды своей жизни может иметь противоположные аксиологические приоритеты. Такая метаморфоза произошла с Л.Н. Толстым. «То, что прежде казалось мне хорошо, показалось дурно, и то, что прежде казалось дурно, показалось хорошо… Добро и злое переменилось местами10».

Более того, красотой не только восхищались, возлагая на нее надежды по спасению мира, но и подвергали осуждению, старались разоблачить. Серьезные обвинения в адрес прекрасного выдвигал Л.Н. Толстой. Он был убежден, что «понятие красота не только не совпадает с добром, но скорее противоположно ему, так как добро большей частью совпадает с победой над пристрастиями, красота же есть основание всех наших пристрастий. Чем больше мы отдаемся красоте, тем больше мы удаляемся от добра».

         Рождение красоты зависит от самого, казалось бы, незначительного изменения. В связи с этим можно вспомнить одну мысль живописца К. Брюллова об искусстве, которую очень ценил Л. Толстой, поправляя этюд ученика, Брюллов в нескольких местах чуть тронул его, и мертвый этюд ожил. Ученик, взглянув на изменившуюся работу, сказал: «Вот чуть-чуть тронули этюд и совсем стал другой». Брюллов ответил: «Искусство только там и начинается, где начинается чуть-чуть11». В этих словах выражена не только характерная черта художественного творчества, но и важнейшая особенность эстетического мировидения, обуславливающего необходимость как непосредственного созерцания, так и рационального обобщения. Именно такой синтез открывает для человека беспредельную глубину Мироздания, позволяет почувствовать очарование гармонии единичного, эстетическое притяжение Единого.

          В Достоевском действительно все время шла большая внутренняя работа по вопросам о смысле красоты, о задачах искусства, и если эта работа так мало все же (сравнительно с другими темами) отразилась в его творчестве, то причину этого надо искать в том, что у него очень рано (но, конечно, уже после каторги) наметилось глубокое раздвоение, с которым он никак не мог справиться. С одной стороны, мысли Достоевского настойчиво развивались в сторону тех идей, вершиной которых является формула «красота спасет мир», — с другой стороны, в нем с неменьшей силой — и чем дальше, тем определеннее, выступало сознание того, что красота есть объект спасения, а не сила спасения... Эти два цикла идей развивались у Достоевского параллельно, друг друга путая и осложняя. По существу, Достоевский так и не справился с этой трагической антиномией, не смог выработать цельного эстетического мировоззрения. Мы только можем следить за борьбой двух антиномических циклов идей у Достоевского, — «вера в красоту» слишком глубоко была связана с его почвенничеством, чтобы легко уступить место трагической концепции красоты. Крушение эстетической утопии разрушило, в сущности, всю систему историософии Достоевского, обнажало затаенную мечту о «восстановлении» человечества, вскрывало в ней элементы настоящего натурализма.

          В «Дневнике писателя» Достоевский высказал такую мысль: «Величайшая красота человека, величайшая чистота его... обращаются ни во что, проходят без пользы человечеству... единственно потому, что всем этим дарам не хватило гения, чтобы управлять этим богатством12». В этом замечании, высказанном «между прочим», заключено две основных мысли того религиозно-эстетического натурализма, который так глубоко сидел в Достоевском и определял его размышления и замыслы. Красота есть свидетельство некоего богатства, уже нам данного, уже в нас заключенного ... а с другой стороны, красота таит в себе силу, для «управления» которой необходим гений.

         Обратимся к очень характерной и существенной мысли Достоевского. В том же «Дневнике писателя» читаем: «красота есть нормальность, здоровье» и в другом месте: «красота есть гармония, в ней залог успокоения, она воплощает человеку и человечеству его идеалы». Эта красота уже есть в мире, — и горе наше в том, что мы ее не замечаем, проходим мимо нее, не пользуемся ею». «Я не понимаю, — говорит князь Мышкин, — как можно проходить мимо дерева и не быть счастливым, что видишь его». Особенно много этой уже наличной, но не замечаемой нами красоты в детях — в своем учении о детях («дети до семи лет — существа особого рода») Достоевский возвышается до чисто евангельского любования красотой детской души. «Смеющийся и веселящийся ребенок, — читаем в одном месте в «Подростке», — это луч из рая, это откровение из будущего, когда человек станет так же чист и прост душой, как дитя».

        Философская  позиция Достоевского была в чрезвычайно глубокой степени охвачена натурализмом, т.е. верой в естество, в силу и правду естества. Приближение к тайне зла во время пребывания на каторге явилось основной силой в диалектике исканий Достоевского, ибо оно разрушало и наивный оптимизм всякого просвещенства и освещало «тьму» в «естестве». Таинственно плененный видением этой тьмы, Достоевский хотел до конца ее обнажить, сам держась все же за несколько преображенный натурализм — за веру в «почву», в народную душу, в гений народа. Из этой веры его старое поклонение красоте, вся его «шиллеровщина» перешли в эстетическую утопию, в новую горячую веру в спасающую силу красоты, в преображающий смысл восторга и исступления, в преображение через святость нашего естества, в возможность через святость обновления и восстановления — в порядке «эволюции» свободной, но «естественной» для человека. Но уже в период оформления этой утопии у Достоевского стала все тревожнее и мучительнее выступать «загадка» красоты — пока он не дошел до сознания того, что сама красота в мире в плену. Что не она может нас спасти, но что ее нужно спасать. Это разрушало не только эстетическую утопию, но, по существу, разрушало весь наивный натурализм, освобождало его понимание христианства от той натурализации, которая не давала Достоевскому до конца понять всю тайну церковности и ее прохождения через историю, через мир.

Достоевский умер, не досказав того, что ему открылось. А нам можно доказать его мысли до конца лишь в том случае, если мы поймем диалектику исканий Достоевского, поймем, почему красота стала для него «загадкой».

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Заключение

 

        Любуясь  красотой жизни и приобщаясь  через искусство к ее вечным  ценностям, мы приближаемся к  гармонии; через развитие эмоций, духа и интеллекта мы вступаем  в мир высших достижений мировой  культуры.

Прекрасное не следует рассматривать как феномен, который изначально открыт индивидуальному сознанию, прозрачен, представлен в актуализированном, неизменном виде, вне эстетической практики. Красота имеет субъективно-объективную природу, чтобы постичь ее необходимы различные проявления духовности человека: развитие художественного творчества во всех областях искусства, вдохновение, ведущее к открытию научной или философской истины, процессы плодотворного воздействия на социальную жизнь, так как только человек с развитым менталитетом, широким кругозором, определенным духовным опытом способен к постижению истиной красоты каждой частички мира.

        Красота – это «надстроенная ценность»: всякое добро во всех его видах, если оно чувственно воплощено, имеет сверх своей добротности еще и ценность красоты. Из всех ценностей красота наиболее привлекательна. Любовь к тому, что красиво, свободно рождается в душе человека, а вместе с тем возникает любовь и к тем ценностям, воплощение которых создало красоту. Так без всякого насилия над волею человека под влиянием красоты может совершаться постепенное освобождение его от тех или иных других эгоистических недостатков: красота героизма, красота самоотверженной любви, красота мудрости и т.п. увлекает человека и воспитывает в нем самом эти высокие черты характера. Углубление внутреннего мира личности, совершенствование духовного мировосприятия на основе Красоты заключает неисчерпаемый потенциал в развитии человеческого рода, каждого индивида. Глубокое проникновение в невидимое, ощущение вкуса абсолютной, неуничтожимой гармонии, переживание сакрального уровня своего пребывания во Вселенной является основным средством преодоления страха перед смертью, неиссякаемым источником для творческого преумножения Красоты, вдохновенного отношения к жизни. Сама культура возникает и может успешно развиваться только как факт прозрения человеком на основе рождения и использования гармонического начала в собственной душе. Благодаря своей внутренней расщепленности, многомерности, человек открывает мир многоликих проявлений красоты, интегрируя разнообразные способности. Если бы люди были лишены возможности рассмотрения различных сторон действительности, то они не смогли бы утвердиться в эстетическом измерении мира, соответственно широта человеческих горизонтов не трансформировалась бы в культуру. А ведь именно культура призвана подтягивать человека до уровня универсальной личности, обладающей широким диапазоном эстетического мировидение, вбирающей в себя безграничные горизонты красоты.

        Развивая чувство красоты в реальной жизни, человек пытается преодолевать сопротивление сил природы, «рассогласовывание» собственного существования, открыть внутреннее содержание жизни. Люди уже не просто существуют, они научаются «праздновать» бытие, парить над неумолимой необходимостью.

        Необходимо помнить, что красота – путеводная звезда любого общества, его главный жизненный ориентир, основное средство развития душевных сил, ментальных способностей. Красота спасет мир, если человечество не разорвет тонкие нити духовности, соединяющие его с гармоническим строем Вселенной, беспредельностью культурного космоса. От глубокого понимания этой истины зависит общечеловеческая судьба.

 

 

 

 

 

 

Литература

1. Неменский Б.М. Мудрость  красоты. О проблемах эстетического  воспитания. – М., 1987

2.  Сталович Л.Н. Филоcофия  красоты — М., 1980

3.  Бычков, В.В. Византийская эстетика. – М., 1977

4.  Бычков, В.В. Эстетика  Аврелия Августина. – М., 1984

5.  Хлодовский, Р. Вступительная  статья к книге «Декамерон»  Д.Боккаччо. – М., 1970

6.  Длугач Т. Б. «Критика способности суждения».  М.: Мысль, 2010

7.  Н. Гулыга А.В. «Немецкая классическая философия» (2-е изд.)М.: Рольф, 2001

8.  Мартынов В.Ф. Философия  красоты. Мн.: ТетраСистемс 1999

9.  Достоевский Ф.М. «Дневник писателя в 2-х томах». Книжный клуб 36.6. 2011

1 Неменский Б.М. Мудрость красоты. О проблемах эстетического воспитания. – М., 1987, С.35.

2 Сталович Л.Н. «Филоcофия красоты» — М., 1980, С.59.

3 Бычков, В.В. Византийская эстетика. – М., 1977. – С. 66.

4 Бычков В.В. Византийская эстетика. – М., 1977. – С. 68.

5 Бычков, В.В. Эстетика Аврелия Августина. – М., 1984. – С. 142.

6 Хлодовский, Р. Вступительная статья к книге «Декамерон» Д.Боккаччо. – М., 1970. – С. 6.

7 См: Статья «Каким был идеал женской красоты в эпоху Возрождения?» - [Электронный ресурс] – Режим доступа: http://shkolazhizni.ru/archive/0/n-8994/

8 Длугач Т. Б. «Критика способности суждения».  М.: Мысль, 2010, - С.121.

9 Н. Гулыга А.В. «Немецкая классическая философия» (2-е изд.)М.: Рольф, 2001, -С.67.

10 Мартынов В.Ф. Философия красоты. Мн.: ТетраСистемс 1999. –С.83.

11 Мартынов В.Ф. Философия красоты. Мн.: ТетраСистемс, 1999. -С.336.

12 Достоевский Ф.М. «Дневник писателя в 2-х томах». Книжный клуб 36.6. 2011, -С.338.