Философия и мученичество Джордано Бруно

Философия и мученичество Джордано Бруно

Имя Джордано Бруно считается  символом эпохи Возрождения, давшей толчок к пересмотру традиционно-христианского  мировоззрения средневековья. Этот пересмотр был существенным образом  продолжен в Новое Время (о  чём будет сказано в других статьях).  
 
Джордано Бруно является ярчайшим примером бунтаря, не побоявшегося противопоставить свои убеждения  официальной доктрине церкви. 
 
Ниже представлен обзор на основе разных источников о философии Джордано Бруно, истории и причинах его осуждения и казни, а так же стихотворения Ивана Бунина «Джордано Бруно». 
 
«Мне говорят, что я своими утверждениями 
хочу перевернуть мир вверх дном. 
Но разве было бы плохо перевернуть перевернутый мир?» 
Джордано Бруно 
 
Философия Джордано Бруно. Общие представления  
 
Бруно (Bruno) Джордано Филиппо (1548–1600) – итальянский мистик, философ и поэт. Основные работы: «О причине, начале и едином» (1584), «О бесконечности, Вселенной и мирах» (1584), «Изгнание торжествующего зверя» (1584), «О героическом энтузиазме» (1585), «Светильник тридцати статуй» (1587), «Сто шестьдесят тезисов против математиков и философов нашего времени» (1588), «Свод метафизических терминов» (1591), «О безмерном и неисчислимых» (1591), «О монаде, числе и фигуре» (1591), «О составлении образов» (1591) и др.  
 
Учение Бруно – специфический поэтический пантеизм, основанный на новейших достижениях естественнонаучного знания (особенно гелиоцентрической системе Коперника) и фрагментах эпикуреизма, стоицизма и неоплатонизма. Бесконечная вселенная в целом – это Бог. Он находится во всем и повсюду, не «вне» и не «над», но в качестве «наиприсутствующего». Бруно неоднократно отождествлял Бога с природой, с ее разнообразными процессами и вещами, с материей (по Бруно, «божественным бытием в вещах»).  
 
В философии Бруно идеи неоплатонизма (в особенности представления о едином начале и мировой душе как движущем принципе Вселенной, приведшие Бруно к гилозоизму – учению, отождествляющему «живое» и «сущее» и, в частности, рассматривающему Космос как живой организм) перекрещивались с сильным влиянием ранней греческой философии.  
 
Оформлению пантеистической натурфилософии Бруно, направленной против схоластического аристотелизма, во многом способствовало знакомство Бруно с философией Николая Кузанского (у которого Бруно почерпнул и идею «отрицательной теологии», исходящей из невозможности положительного определения Бога). Опираясь на эти источники, Бруно считал целью философии познание не сверхприродного Бога, а природы, являющейся «Богом в вещах».  
 
Развивая гелиоцентрическую теорию Коперника, оказавшую на него огромное влияние, Бруно высказывал идеи о бесконечности природы и бесконечном множестве миров Вселенной («О бесконечности, вселенной и мирах», 1584). Представление о единой бесконечной простой субстанции, из которой возникает множество вещей, связывалось у Бруно с идеей внутреннего родства и совпадения противоположностей («О причине, начале и едином», 1584). В бесконечности, отождествляясь, сливаются прямая и окружность, центр и периферия, форма и материя, и т.п. Основной единицей бытия является монада, в деятельности которой сливаются телесное и духовное, объект и субъект. Высшая субстанция есть «монада монад», или Бог; как целое она проявляется во всем единичном — «все во всем».  
 
Согласно Бруно, элементарные фрагменты сущего, “minima”, одновременно относятся к материальному и психическому; свойства микрокосма (как интеллектуальные, так и психические) Бруно распространяет на природу в целом. Все бытие таким образом трактуется Бруно в рамках парадигм панпсихизма и гилозоизма. Как отметила один из комментаторов творчества Бруно Ф.А.Йейтс, у него «земля, поскольку она живое существо, движется вокруг солнца египетской магии; вместе с ней движутся по орбитам планеты, живые светила; бессчетное число иных миров, движущихся и живых, подобно огромным животным, населяет бесконечную вселенную».  
 
«Мир одушевлен вместе со всеми его членами», а душа может рассматриваться как «ближайшая формирующая причина, внутренняя сила, свойственная всякой вещи». Мировая же душа у Бруно – носитель такого атрибутивного свойства как «всеобщий ум», универсальный интеллект. Понятие Бога в результате замещается Бруно понятием «мировая душа».  
 
Согласно Бруно, земной и небесный миры физически однородны, не возникают и не исчезают, образуя лишь неисчислимое количество разнообразных сочетаний. Бесчисленные солнца со своими населенными (по Бруно, «другие миры так же обитаемы, как и этот») планетами движутся по собственным орбитам. «Вселенная есть целиком центр. Центр Вселенной повсюду и во всем». (В отличие от Коперника, Бруно преодолел постулаты о конечности мироздания, замкнутого сферой «неподвижных» звезд, и о статичном Солнце как центре Вселенной.)  
 
Космология Бруно, пересматривая тезис Аристотеля и схоластов о дуализме земного и небесного, постулировала воду, огонь, землю и воздух в качестве элементов всего мироздания. Допущение Бруно о том, что мировая душа с необходимостью порождает не только феномен одушевленности, но также и населенность множества иных миров реально трансформировало категорию «Универсума» в понятие «Вселенная» – вместилище самых различных форм жизни, отличных от земных в том числе.  
 
Лучшая процедура служения Богу («монаде монад») – познание законов универсума и законов движения, а также осуществление жизни в соответствии с этим знанием (цель философии у Бруно – постижение не трансцендентно-суверенного Бога христианства, а «Бога в вещах»). Вера, по Бруно, «требуется для наставления грубых народов, которые должны быть управляемы», в то время как философские изыскания по поводу «истины относительно природы и превосходства творца ее» предназначены лишь тем, кто «способен понять наши рассуждения». Стремление к пониманию естественного закона, согласно Бруно, – самый высоконравственный удел. Волю Бога, по мнению Бруно, необходимо искать в «неодолимом и нерушимом законе природы, в благочестии души, хорошо усвоившей этот закон, в сиянии солнца, в красоте вещей, происходящих из лона нашей матери-природы, в ее истинном образе, выраженном телесно в бесчисленных живых существах, которые сияют на безграничном своде единого неба, живут, чувствуют, постигают и восхваляют величайшее единство…».  
 
Важную роль в конституировании новоевропейской культурной парадигмы сыграло и переосмысление Бруно куртуазного лирического канона в свете философской традиции, наполнение его радикально новым – гносеологическим – содержанием: идущая от трубадуров идея семантического совпадения «небесной любви» к Донне с восхождением к божественному благу (см. «Веселая наука», Любовь) трансформируется у Бруно в своего рода интеллектуальный героизм любви к мудрости, в рамках которого «философия предстает обнаженной перед… ясным разумением».  
 
Мудреца – искателя истины – Бруно сравнивает в этом отношении с Актеоном, преследующим богиню «в лесах» (т.е. непознанных сферах, «исследуемых самым незначительным числом людей») и «меж вод» (т.е. в зеркалах подобий, отражений и проявлений истины), но если созерцание божественной наготы обращает Актеона в зверя, неся ему смерть, то для мудреца, созерцающего истину, Бруно видит радикально иную перспективу: пророчески предрекая себе «смерть, принесенную мыслями», он, тем не менее, видит в «героическом энтузиазме» познания путь к божественному подъему: «…едва лишь мысль взлетает, Из твари становлюсь я божеством … // Меня любовь преображает в Бога».  
 
Возвышенный полет любви обретает у Бруно характер философского взлета духа, и любовь к мудрости наделяется ореолом интеллектуального эротизма. «Героический энтузиазм» Бруно (как он сам обозначил собственное мировосприятие) по значению для истории свободного человеческого Духа не уступает интеллектуальным подвигам самых гениальных мыслителей всех времен. Этика Бруно проникнута безграничной любви к бесконечному, отличающей подлинных мыслителей, поэтов и героев, возвышающей человека над размеренной повседневностью и уподобляющей его божеству.  
 
Идеи Бруно оказали большое влияние на развитие философии Нового времени (Б. Спиноза, Г.В. Лейбниц, Ф.В.Й. Шеллинг и др.).  
 
9 июня 1889 в Риме на площади Цветов – месте его сожжения – в присутствии 6000 делегатов от народов и стран мира был открыт памятник Бруно с надписью « Джордано Бруно от столетия, которое он провидел, на том месте, где был зажжен костер» 
 
История осуждения Джордано Бруно 
 
 Причины осуждения  Джордано Бруно были не очень ясны даже очевидцам казни, так как перед народом зачитали лишь приговор без обвинительного заключения. В. С. Рожицын, автор фундаментального труда о процессе по делу  Бруно, пишет, что в тексте приговора отсутствовала важнейшая деталь – причины осуждения. Упоминалось только о восьми еретических положениях, давших основание объявить  Бруно  нераскаявшимся, упорным и непреклонным еретиком. Но в чем именно состояли эти положения, не разъяснялось. 
 
Юридическая неконкретность приговора породила в Риме слух о казни  Бруно «за лютеранство», что было бы вопиющим нарушением достигнутого в 1598 г. соглашения о примирении между протестантами и католиками. Опровергая этот слух, Каспар Шоппе – человек, близкий к папскому двору, – объяснял в письме к своему другу, что сожженный был не лютеранином, а воинствующим еретиком, который учил в своих книгах таким чудовищным и бессмысленным вещам, как, например, то, что миры бесчисленны, что душа может переселяться из одного тела в другое и даже в другой мир, что магия – хорошее и дозволенное занятие и т. п. Шоппе писал, что, не раскаявшись в своих грехах,  Бруно  жалко погиб, отправившись в другие, измышленные им миры рассказать, что делают римляне с людьми богохульными и нечестивыми.  Шоппе, послание, которого долгое время оставалось единственным письменным источником, объясняющим причины осуждения  Бруно, несомненно, связывал ересь философа с учением о множественности миров, хотя характер этой связи был не совсем ясен. Косвенным же подтверждением такой связи служило то, что запрету и сожжению были подвергнуты книги этого еретика и, наконец, самым важным доказательством существования этой связи явилась та настороженность и враждебность, с какой церковь стала относиться ко всему, что хоть чем-то напоминало ей идеи  Бруно: запрещение в 1616 г. распространять учение Коперника; сожжение в 1619 г. Ванини, разделявшего некоторые взгляды  Бруно; осуждение в 1633 г. Галилея. 
 
Вероятно, настороженность инквизиции в деле Галилея была отчасти обусловлена тем, что в этом ученом она, хотя и совершенно ошибочно, заподозрила сторонника бруновских ересей. Неоднократные, хотя и безуспешные попытки запретить книгу Фонтенеля «Беседы о множестве миров» и др. 
 
В XIX в., когда учение о бесконечности Вселенной и множественности обитаемых миров получило повсеместное распространение, имя  Бруно было занесено в почетный список мучеников за науку, а в 1889 г. в Риме на Площади цветов был установлен памятник, на котором написано: « Джордано Бруно от столетия, которое он провидел, на том месте, где был зажжен костер». Тем самым справедливость восторжествовала, однако в этом же столетии были обнаружены считавшиеся безвозвратно потерянными документы процесса по делу Бруно. 
 
Архивы венецианской инквизиции, арестовавшей  Бруно, были найдены Ц. Фукаром в 1848 г. и впервые опубликованы Д. Берти в 1868 г. Кроме того, последний в 1876 г. издал несколько документов, осветивших ход римского процесса. Еще 26 декретов римской инквизиции по делу  Бруно были напечатаны в 1925 г. Основной же массив документов по этому делу погиб в 1809 г., когда архивы римской инквизиции были на некоторое время вывезены в Париж. В 1886 г. в архиве Ватикана обнаружили «Краткое изложение следственного дела  Джордано Бруно, составленное в 1597 – 1598 гг. по распоряжению кардиналов-инквизиторов и послужившее основой для вынесения обвинительного заключения и приговора. 
 
Это «Изложение», однако, удалось опубликовать только в 1942 г., так как папа Лев XIII тайно перенес его в личный архив, где оно было обнаружено лишь в 1940 г. архивариусом А. Меркати, которые стали для историков подлинной сенсацией, так как заставили по-новому взглянуть на вопрос о причинах осуждения философа. В частности, католические историки А. Меркати, Л. Фирпо, Л. Чикуттини пришли к категорическому выводу о полной невиновности церкви в этом процессе, где речь шла не о научных и философских проблемах, не о бесконечности и вечности Вселенной, а о проблемах богословия и религии. Джордано Бруно судили не как мыслителя, настаивали эти историки, а как беглого монаха и отступника от веры. По их мнению, церковь могла и должна была вмешаться в его дело. «Способ, которым церковь вмешалась в дело Бруно, – писал Чикуттини, – оправдывается той исторической обстановкой, в которой она должна была действовать; но право вмешаться в этом и во всех подобных случаях для любой эпохи является прирожденным правом, которое не подлежит воздействию истории». 
 
За что же сожгли Джордано Бруно?  
 
В ночь с 23 на 24 мая 1592 г. Джордано Бруно был арестован инквизицией Венецианской республики. Основанием для ареста послужил донос дворянина Джованни Мочениго. 26 мая начались допросы  Бруно, а 2 июня, отвечая на вопрос о сути своей философии,  Бруно сказал: «В целом мои взгляды следующие. Существует бесконечная Вселенная, созданная бесконечным божественным могуществом. Ибо я считаю недостойным благости и могущества божества мнение, будто оно, обладая способностью создать, кроме этого мира, другой и другие бесконечные миры, создало конечный мир. Итак, я провозглашаю существование бесчисленных миров, подобных миру этой Земли. Вместе с Пифагором я считаю ее светилом, подобным Луне, другим планетам, другим звездам, число которых бесконечно. Все эти небесные тела составляют бесчисленные миры. Они образуют бесконечную Вселенную в бесконечном пространстве”.   
 
Вряд ли эти взгляды показались следователю Джованни Салюцци бесспорными, однако в тот момент философия  Бруно интересовала его лишь постольку, поскольку о ней упоминал в своем доносе Мочениго, рассказывая при этом о вещах, куда более страшных, чем иные миры. Так, Мочениго утверждал, что  Бруно, живший в его доме в качестве учителя, в разговорах неоднократно отвергал догматы католической церкви, называл Христа обманщиком, дурачившим народ, издевался над непорочным зачатием, рассуждал о каких-то бесчисленных мирах, заявлял, что хочет стать основателем «новой философии» и т. п.   
 
Все эти обвинения  Бруно категорически и «с гневом» отверг, а на первый (и обязательный!) вопрос следователя, знает ли арестованный, кто мог написать на него донос и нет ли у написавшего каких-либо причин для мести, сразу же назвал Мочениго и объяснил, что, хотя он добросовестно выполнил все взятые на себя обязательства по обучению Мочениго так называемому «лиллиевому искусству» (моделированию логических операций с использованием символических обозначений), последний не желает рассчитаться и стремится всеми силами оставить  Бруно у себя в доме.   
 
Договариваясь об уроках, Мочениго надеялся, что  Бруно станет учить его не логике, а магии, которую  Бруно неоднократно расхваливал в разговорах со знакомыми и намекал, что сведущ в ней. Намеки на тайные учения можно найти и в трудах  Бруно, что стало предметом детального исследования Ф. Ейтс, полагающей, что важнейшей причиной осуждения философа была его приверженность магии. Следует, однако, отметить, что в XVI в. интерес к магии был массовым явлением, карали же не просто за магию, а за колдовство с целью порчи. Между тем, нет никаких свидетельств, включая протоколы допросов, того, что  Бруно на практике занимался магией. 
 
Тем самым по закону донос Мочениго терял силу, а венецианские знакомые Бруно отказались подтвердить предъявленные ему обвинения. В принципе, Бруно мог надеяться на освобождение, но тут на него поступил донос от сокамерников, которые сообщили, что  Бруно издевается над их молитвами и проповедует какие-то ужасные вещи, утверждая, в частности, что наш мир – это такая же звезда, как те, которые мы видим на небе. Согласно закону этот донос не мог рассматриваться как дополнительная основа для обвинения, так как исходил от лиц, заинтересованных в смягчении своей участи. Однако он был приобщен к делу, а у инквизиции появились весьма серьезные сомнения в искренности арестованного. 
 
«Ты, брат  Джордано Бруно … еще 8 лет назад был привлечен к суду святой службы Венеции за то, что объявлял величайшей нелепостью говорить, будто хлеб превращается в тело (Господне.)» Так начинался приговор, в котором Бруно был публично объявлен нераскаявшимся, упорным и непреклонным еретиком.                   
 
Немало вопросов вызывает то, что инквизиция, занимаясь делом отпетого еретика и святотатца, тянула следствие восемь лет, хотя в приговоре специально отмечалось «похвальное рвение инквизиторов» Но разве для того, чтобы разобраться с кощунствами, требовалось столько времени, и разве у святой службы не было соответствующих специалистов, в присутствии которых  Бруно вряд ли смог пускаться во фривольные рассуждения о непорочном зачатии? Неужели для осуждения всех богохульств  Бруно понадобилось созывать конгрегацию из девяти кардиналов во главе с папой? Нельзя ли в связи с этим предположить, что церковь, публично обвиняя  Бруно  в грехах, понятных толпе, на самом деле наказывала его за грехи иные? 
 
Обращает внимание то, что уже в самом начале процесса люди, решавшие судьбу  Бруно, прекрасно понимали, что имеют дело с человеком неординарным. Так, папский посланник, требуя от властей Венеции выдачи   Бруно  римской инквизиции, – а это требование было серьезным посягательством на независимость республики, – подчеркивал, что Бруно  – это «заведомый ересиарх», судить которого следует в Риме, под надзором папы. В свою очередь прокуратор республики Контарини настаивал на том, что Бруно  необходимо оставить в Венеции. В докладе Совету мудрых Венеции Контарини отмечал, что Бруно  «совершил тягчайшие преступления в том, что касается ереси, но это – один из самых выдающихся и редчайших гениев, каких только можно себе представить, и обладает необычайными познаниями, и создал замечательное учение».  
 
Вряд ли, конечно, прокуратор стал бы беспокоиться из-за простого святотатца, а ссылка на «замечательное учение»  Бруно заставляет нас вспомнить, что и в доносах на него, и в письме Шоппе нечестивость Бруно связывалась с идеей множественности миров, о которых столь часто любил рассуждать философ. Кроме того, известно, что решающую роль в выявлении ересей  Бруно сыграл многолетний анализ инквизиторами его трудов, начало которому положил своеобразный донос. В декабре 1593 г., когда  Бруно уже несколько месяцев находился в тюрьме римской инквизиции, следователи получили книгу  Бруно  «Изгнание торжествующего зверя» с множеством комментариев на полях. (Автор «подарка» остался неизвестным.) Эта книга, представлявшая собой аллегорическую пародию на христианскую церковь, не была философским трактатом, однако она заставила римских инквизиторов обратить внимание на те сочинения, в которых  Бруно развивал свое учение. 
 
В «Кратком изложении» мы находим большой раздел, посвященный по поводу множественности миров, вечности мира, движения Земли и других допросам  Бруно   философских вопросов, содержащихся в его книгах. 
 
 То, что материалы этих допросов были включены в «Краткое изложение» и при этом выделены в специальный раздел, дает серьезное основание полагать, что как минимум одним из восьми неназванных еретических положений, приведших к осуждению  Бруно, было положение, касающееся его философского учения. 
 
И все же попытки утверждать, что  Бруно сожгли за идею множественности миров и бесконечности Вселенной, за коперниканство или за другие философские воззрения, наталкиваются на очень серьезные возражения. Так, А. Ф. Лосев вполне резонно указывал, что многое в учении  Бруно было созвучно взглядам его предшественников и последователей: Николая Кузанского, Фичино, Коперника, Галилея, Кеплера и других, но инквизиция почему-то отправила на костер только  Бруно. Анализируя причины этой селективности, Лосев писал, что роковую роль в судьбе Бруно сыграло то, что он развивал очень последовательную, без каких-либо оглядок на «христианскую совесть» версию пантеизма – философско-религиозного учения, как бы растворяющего Бога в природе, отождествляющего Бога с миром. Это было характерно для языческого неоплатонизма античных философов и вело к фактическому отрицанию Творца мира как надмировой абсолютной личности, а значит, к антихристианству и антицерковности. Вот за этот языческий неоплатонизм, писал Лосев,  Бруно  и пострадал. 
 
При этом сам Лосев отмечал, что во времена Бруно  неоплатонизм был весьма распространен даже среди церковных деятелей. Однако люди, развивавшие эту философию, каялись затем в своих нехристианских чувствах, причем «каялись безо всякого принуждения, в глубине своей собственной духовной жизни и перед своей собственной совестью. Совсем другое дело – Джордано Бруно, который был антихристианским неоплатоником и антицерковником в последней глубине своего духа и совести». 
 
Сказанное Лосевым означает, что для понимания трагической судьбы  Бруно мы должны как минимум попытаться понять, почему у человека, воспитанного в рамках христианской культуры, отсутствовала «христианская совесть». Ниже показано, какую роль в этом сыграла развиваемая философом концепция множественности миров. 
 
При этом, однако, важно учитывать, что осуждение  Бруно вообще нельзя однозначно объяснить какими-либо «измами» или ересями. Конечно, церковь боролась с ересями, язычеством и тем более антихристианством, но само по себе наличие в учении какого-либо прегрешения, пусть даже очень серьезного, еще не означало, что автора этого учения следует отправить на костер. Церковные иерархи нередко закрывали глаза на многие ереси, а папа Климент VIII, например, приблизил к себе обвинявшегося в атеизме философа Чезальпино. Тем не менее, этот же папа возглавил конгрегацию кардиналов, осудивших Бруно, хотя справедливости ради следует отметить, что он неоднократно использовал свой решающий голос для того, чтобы оттянуть вынесение окончательного приговора, надеясь на раскаяние подсудимого. 
 
И всё же: почему учение  Бруно  представляло (и представляло ли) опасность для церкви? 
 
Звездные миры  Бруно и Вселенная христианской      церкви  
 
Выше  уже написано, что и в доносах на  Бруно, и в письме Шоппе нечестивость философа как-то связывалась с учением о множественности миров. Однако это учение до  Бруно не считалось еретическим и даже активно обсуждалось средневековыми теологами, полагавшими, что создание только одного мира недостойно бесконечного могущества Бога. В конце XIII в. архиепископ Парижа даже осудил, как еретический тезис о невозможности для Бога создать множество миров. Что же в таком случае так пугало всех в учении Бруно?   
 
В фундаментальной монографии «Идея множественности миров», само появление которой во многом обусловлено современными поисками внеземных форм жизни и разума, автор этого историко-философского исследования В. П. Визгин пишет, что принципиальным отличием учения  Бруно  от других концепций множественности миров было радикальное переосмысление взглядов на наш мир и его место во Вселенной. Визгин объясняет, что, допуская существование каких-либо иных миров, мыслители Античности и Средневековья представляли эти миры как сугубо геоцентрические и даже геоморфные, т. е. для них в каждом из этих миров сохранялось жесткое противопоставление Земли и Неба, зачастую представления о плоскостности Земли и т. п. Эти миры – а их могло быть и бесконечное множество – находились в каких-то абстрактных пространствах и не имели ничего общего с видимыми нами звездами и планетами, так как звездное небо считалось неотъемлемой частью нашего мира. Поэтому, например, допускалось существование миров, на небе которых могли бы быть иные светила или вообще не быть никаких светил. Однако где и как расположены такие миры, каждый из которых, как и наш, мыслился конечным, разделенным на небо и землю, было совершенно не ясно. 
 
В определенной степени такие представления об иных мирах созвучны идеям современных ученых, предполагающих наличие в каких-то иных измерениях других вселенных, в которых физические константы и законы могут радикально отличаться от констант и законов нашей Вселенной. Конечно, эти идеи достаточно неординарны, но в целом они, например, совершенно не затрагивают «физикоцентризм» современного научного мировоззрения. По сути, учеными допускается существование законов природы еще не известного нам типа, но само, сугубо антропоморфное, понятие «закон» под сомнение при этом не ставится 
 
Эта параллель с современными идеями позволяет лучше понять революционность бруновского учения, не только преодолевавшего гео- и гелиоцентризм, но и делавшего бессмысленным вообще какой-либо пространственный «центризм», учения, которое, с одной стороны, низводило Землю до уровня затерянной в бескрайних просторах песчинки, а с другой стороны, превращало наш замкнутый мир в бесконечную Вселенную, где привычные звезды уже не просто светила для человека, а миры, подобные нашему. 
 
«Кристалл небес мне не преграда боле, рассекши их, подъемлюсь в бесконечность», - писал  Бруно в одном из своих сонетов. 
 
В литературе, посвященной  Бруно и его эпохе, нередко можно встретить примерно следующее объяснение причин, по которым учение о множественности миров могло представлять опасность для церкви. Во-первых, это учение в корне противоречило господствовавшему в средние века геоцентризму, которого придерживалась и церковь, во-вторых, оно не соответствовало догмату о том, что человек – венец творения, Земля – центр мира, а Христос – спаситель рода человеческого. Следует отметить, что ко времени этого процесса церковь уже полстолетия мирилась с учением Коперника, и скорее можно предположить, что именно  Бруно в полной мере раскрыл глаза Ватикану на опасность дальнейшего распространения концепции гелиоцентризма. (В отличие от католиков протестанты с самого начала были настроены антикоперникански.) Далее. Сама по себе идея множественности миров была индифферентна и по отношению к учению о гелиоцентризме, и по отношению к догматам христианской церкви. Каждый из множества миров можно считать геоцентрическим, что, собственно, и делалось многими античными и средневековыми мыслителями. 
 
Еще на допросе в Венеции  Бруно утверждал, что считает недостойным благости и могущества Бога создание единственного и конечного мира. Бог всемогущ, настаивал  Бруно, и именно эта, вполне христианская идея, постепенно привела его к выводу о том, что Бог христианства слишком земной, слишком антропоморфный, чтобы быть истинным. А значит, поклоняться такому Богу – кощунство. 
 
Для правильного понимания творчества  Бруно и роли в нем идеи множественности миров важно учитывать то, что  Бруно  не был ученым, хотя и затрагивал в своих сочинениях научные проблемы. Он плохо разбирался в астрономии и математике, а как философ-логик значительно уступал своему учителю – Николаю Кузанскому. Тем не менее,  Бруно лучше многих современников чувствовал динамизм своей эпохи, ее устремленность к радикально новому, ее, по словам Гегеля, «одержимость бесконечностью». Свое ощущение эпохи  Бруно попытался выразить в философско-религиозном учении, которое он называл «героическим энтузиазмом», «философией рассвета» и т. п. Это учение должно было, по-видимому, прийти на смену христианству, чтобы способствовать преодолению разногласия между протестантами и католиками, а также, чтобы включить в себя идеи коперниканство, бесконечности Вселенной и, самое главное, нового человека, способного рассекать ограничивающий его волю и разум «кристалл небес». 
 
В диалоге «Пир на пепле»  Бруно признается, что поначалу отнесся к идее движения Земли как к безумию и лишь постепенно, в ходе своих философских поисков, осознал истинность этой идеи. Таким образом, не астрономия сделала  Бруно еретиком, а весьма распространенное в ту эпоху стремление обновить христианство, побудившее его искать подходящие основания для такого обновления в идеях Коперника, в античной философии, магии и, наконец, в учении о множественности миров. 
 
Надо сказать, что многое из бруновской «философии рассвета» ранее уже разрабатывалось философами и теологами (идея деперсонифицированного бога, непостижимого с помощью земных аналогий; новое понимание человека и его места в мире; проблема синтеза Библии и Книги Природы и т. д.) или, во всяком случае, носилось в воздухе. Однако двигаться по этому пути слишком последовательно мыслители эпохи Возрождения опасались из-за возможности разрыва с христианством. Причем этого разрыва боялись не от недостатка мужества, а уже хотя бы потому, что, теряя связь с Христом, человек терял основу для постижения истины. Отсюда проблема «христианской совести», о которой говорил А. Ф. Лосев. Люди Ренессанса, писал он, «тоже были своего рода героическими энтузиастами. Но всех их страшила трагедия изолированной человеческой личности (потерявшей связь с Христом), и если они увлекались ее самоутверждением, то скоро тут же каялись в этом». 
 
Другое дело – Бруно, который заполнял возникающий при разрыве с христианством идейный вакуум религиозно-мистическим чувством связи с иными мирами, обитатели которых могли, подобно жителям островов-утопий, приблизиться к постижению истинного Бога в большей степени, чем земляне. Вот с позиций этих вероятных учений Бруно   и мог смотреть на христианство так, как на него не смотрели со времен римских императоров: не как на универсальный путь к спасению, а как на местечковую религию, смесь суеверий и шарлатанства.  Существенную роль в формировании у  Бруно таких взглядов могла сыграть распространившаяся в эпоху Ренессанса и, безусловно, хорошо известная инквизиции античная антихристианская литература, намеки на которую можно найти в работах Бруно «Изгнание торжествующего зверя», «Пир на пепле» и «Тайна Пегаса». 
 
По-видимому, возможность такого взгляда на христианство «сверху», с позиций более совершенных, более адекватных реалиям XVI в. религий, могла показаться инквизиции куда страшнее, чем реформация или атеизм. Ведь и протестантизм, обвинивший Ватикан во всех смертных грехах, но сам затем в них погрязший, и примитивный атеизм, смело утверждавший, что Бога нет, но затруднявшийся объяснить, что же правит миром, христианства как такового не затрагивали. Более того, протестантизм, даже внеся в христианство ряд фундаментальных новаций, провозглашал себя возвратом к евангельской, раннехристианской традиции, не испорченной папством. 
 
Другое дело – «философия рассвета»  Джордано Бруно, сохраняющая веру в Творца и (в то же время) устремленная вперед, в Неведомое, включающая или пытающаяся включить в себя мировоззренческую революцию XVI в. и воздвигающая всемогущему Богу единственно достойный ему храм в виде бесконечной Вселенной, заполненной бесконечными мирами, обитатели которых различными путями движутся к постижению той истины, которая приоткрылась бывшему доминиканскому монаху, живущему на планете Земля. 
 
Фундаментальная новация  Бруно состояла во введении в религию идеи прогресса, т. е. представления о том, что с ходом времени происходит не деградация некоего «золотого века», истинной мудрости, подлинной святости и т. п., а наоборот, приумножение и совершенствование знаний, включая знание о Боге. «Современная мудрость превосходит мудрость древних», – писал  Бруно в книге «Пир на пепле». Тем самым он обнаруживал в истории необратимое развитие и экстраполировал его на иные миры, многие из которых могли уйти в своей эволюции дальше Земли. 
 
В. С. Библер отмечал, что, только начиная с XVIII в. «утопический социальный строй расположен уже не рядом с государством наличным (в том же времени, но в другой точке пространства, в «нигде»), теперь новый истинный строй социального бытия встраивается в шкалу временную на основе идеи прогресса». По сути, идея множественности миров играла для  Бруно примерно ту же роль, какую для последующих столетий играла идея прогресса – условия непременного изменения всех существующих социальных институтов. Именно поэтому отрекаясь в ходе следствия от многих ересей, Бруно категорически не желал отрекаться от своих космогонических идей, при помощи которых он обосновывал возможность и необходимость дальнейшего обновления церкви – главного социального института того времени. 
 
При этом  Бруно допускал, что душа может свободно перемещаться из одного мира в другой. Такое предположение радикально противоречило христианской догматике, отводившей для души особое, внемировое пространство «того света», но зато оно было необходимо  Бруно для установления принципиально возможной связи с иными мирами, отделенными, по  Бруно, от нашего только пространственным барьером. 
 
Таким образом, бруновское учение о множественности миров затрагивало святая святых христианской веры, и именно поэтому следователи настойчиво предлагали Бруно отказаться от еретических взглядов, будто душа человека подобна не аристотелевской форме (неотделимой телесным образом от материи), а кормчему на корабле.  Бруно  отказался это сделать, потому что именно такая душа была необходима ему для связи с иными мирами, образующими, по мысли философа, некоторую целостность, аналогичную организму.  В число важнейших составляющих философии Бруно входил гилозоизм – учение, отождествляющее «живое» и «сущее» и, в частности, рассматривающее Космос как живой организм. Понятно, что такой душе уже не нужна прежняя церковь (как посредник между принципиально различными земным и небесным мирами), однако самой церкви вряд ли могла понравиться перспектива лишиться человеческих душ, а вместе с ними и прихожан. Гораздо проще было навсегда расстаться с одним из них. 
 
Иван Бунин. Джордано Бруно 
 
«Ковчег под предводительством осла — 
Вот мир людей. Живите во Вселенной. 
Земля — вертеп обмана, лжи и зла. 
Живите красотою неизменной. 
 
Ты, мать-земля, душе моей близка — 
И далека. Люблю я смех и радость, 
Но в радости моей — всегда тоска, 
В тоске всегда — таинственная сладость!» 
 
И вот он посох странника берет: 
Простите, келий сумрачные своды! 
Его душа, всем чуждая, живет 
Теперь одним: дыханием свободы. 
 
«Вы все рабы. Царь вашей веры — Зверь: 
Я свергну трон слепой и мрачной веры. 
Вы в капище: я распахну вам дверь 
На блеск и свет, в лазурь и бездну Сферы 
 
Ни бездне бездн, ни жизни грани нет. 
Мы остановим солнце Птоломея — 
И вихрь миров, несметный сонм планет, 
Пред нами развернется, пламенея!» 
 
И он дерзнул на все — вплоть до небес. 
Но разрушенье — жажда созиданья, 
И, разрушая, жаждал он чудес — 
Божественной гармонии Созданья. 
 
Глаза сияют, дерзкая мечта 
В мир откровений радостных уносит. 
Лишь в истине — и цель и красота. 
Но тем сильнее сердце жизни просит. 
 
«Ты, девочка! ты, с ангельским лицом, 
Поющая над старой звонкой лютней! 
Я мог твоим быть другом и отцом… 
Но я один. Нет в мире бесприютней! 
 
Высоко нес я стяг своей любви. 
Но есть другие радости, другие: 
Оледенив желания свои, 
Я только твой, познание — софия!» 
 
И вот опять он странник. И опять 
Глядит он вдаль. Глаза блестят, но строго 
Его лицо. Враги, вам не понять, 
Что бог есть Свет. И он умрет за бога. 
 
«Мир — бездна бездн. И каждый атом в нем 
Проникнут богом — жизнью, красотою. 
Живя и умирая, мы живем 
Единою, всемирною Душою. 
 
Ты, с лютнею! Мечты твоих очей 
Не эту ль Жизнь и Радость отражали? 
Ты, солнце! вы, созвездия ночей! 
Вы только этой Радостью дышали». 
 
И маленький тревожный человек 
С блестящим взглядом, ярким и холодным, 
Идет в огонь. «Умерший в рабский век 
Бессмертием венчается — в свободном! 
 
Я умираю — ибо так хочу. 
Развей, палач, развей мой прах, презренный! 
Привет Вселенной, Солнцу! Палачу!— 
Он мысль мою развеет по Вселенной!» 
 
(Иван Бунин «Джордано Бруно»)  
 

Источники приведённого обзора:

 
Новейший философский словарь,3-е  изд., исправл. – Мн.: Книжный Дом. 2003 
Философия: Энциклопедический словарь. Под ред. А.А. Ивина. — М.: Гардарики, 2004 
Канке В.А. Философия. 1996г. 
Философия. Под редакцией Кохановского. 1999г. Ростов-на-Дону 
Чанышев А.Н. Курс лекций по древней и средневековой философии. 1991 Москва 
Реале Д. и Антисери Д.  Западная философия от истоков до наших дней. Том I и II. 
Ю.Л. Менцин Загадки процесса Джордано Бруно