Понятие морали и этики

     В связи с этим нормы права содержат в себе более или менее подробное  описание запрещаемого или разрешаемого действия, точно указывают нужный вариант поведения, отличаются четкостью, формальной определенностью, властностью, как правило, заранее устанавливают санкцию за нарушение данного предписания, тогда как нравственные нормы не имеют такой степени детализации и не предусматривают заблаговременно объявляемый вид ответственности.

     5. Право и мораль различаются по характеру и порядку ответственности за их нарушение. Противоправные действия влекут за собой реакцию государства, т.е. не просто ответственность, а особую, юридическую ответственность, причем порядок ее возложения строго регламентирован законом – он носит процессуальный характер. Его соблюдение столь же обязательно, как и соблюдение материальных правовых норм. Человек наказывается от имени государства, поэтому к юридической ответственности нельзя привлечь в произвольной форме.

     Иной  характер носит «воздаяние» за нарушение  нравственности. Здесь четкой процедуры  нет. Наказание выражается в том, что нарушитель подвергается моральному осуждению, порицанию, к нему применяются  меры общественного воздействия (выговор, замечание, исключение из организации  и т.п.). Это – ответственность не перед государством, а перед обществом, коллективом, семьей, окружающими людьми. 

     6. Право и мораль различаются по уровню требований, предъявляемых к поведению человека. Этот уровень значительно выше у морали, 
которая во многих случаях требует от личности гораздо большего, чем 
юридический закон, хотя он и предусматривает за некоторые противоправные действия весьма суровые санкции. Например, мораль безоговорочно осуждает любые формы нечестности, лжи, клеветы, обмана и т.д., тогда как право пресекает лишь наиболее крайние и опасные 
их проявления. Мораль не терпит никакого антиобщественного поведения, в чем бы оно ни выражалось, в то время как право наказывает наиболее злостные случаи таких эксцессов.

     Нравственность  выверяет поступки людей категорией совести, повелевает блюсти не только закон, но и долг; внутренние побуждения, считаться с мнением окружающих сограждан. Она более требовательна к поведению индивида. Право не в состоянии заставить человека быть всегда и во всем предельно честным, порядочным, правдивым, справедливым, отзывчивым, благородным, идти на самопожертвование, совершать героические поступки и т.д. Этого законом не предпишешь. Мораль же призывает и к этому. Она ориентирует человека не на средний уровень, а на идеал. «Авторитет нравственных законов бесконечно выше» (Гегель).

     7. Право и мораль различаются по сферам действия. Моральное пространство гораздо шире правового, границы их не совпадают. Право, как известно, регулирует далеко не все, а лишь наиболее важные области общественной жизни (собственность, власть, труд, управление, правосудие), оставляя за рамками своей регламентации такие стороны человеческих отношений, как, например, любовь, дружба, товарищество, взаимопомощь, вкусы, мода, личные пристрастия и т.л. Право не должно переходить свои границы и вторгаться в сферу свободных и добровольных душевных движений.

     Вторжение его в эти зоны было бы: во-первых, невозможным в силу неподверженности их внешнему контролю; во-вторых, ненужным и бессмысленным с точки зрения государственных интересов; в-третьих, просто недемократичным, антигуманным, «тоталитарным». Здесь действуют моральные, этические и другие социальные нормы, традиции, привычки, обыкновения. Нравственность в отличие от права проникает во все поры и ячейки общества, ее оценкам поддаются в принципе все виды и формы взаимоотношений между людьми. Она универсальна и вездесуща.

     8. Наконец, у права и морали  различные исторические судьбы, Мораль «старше по возрасту», древнее, она всегда существовала и будет существовать в обществе, тогда как право возникло лишь на определенной ступени социальной эволюции.  

Проблемы  соотношения права и морали. 

     С точки зрения философии вопрос ставится так: чем отличается положительное  право от положительной морали, и  каково реальное взаимодействие между  этими двумя видами социальных норм. Следовательно, в постановку вопроса  не входит сопоставление морали с  естественным правом, или идеальным представлением о нормах права, которые должны бы иметь место в общественной жизни.

     Существует  попытка различить право и  мораль, как внешнюю и внутреннюю сторону поведения. Нельзя сказать, чтобы эта точка выражалась всегда с достаточной ясностью. Так, например, Дан проводит различие следующим  образом. «Право может быть вынуждаемо, потому что оно регулирует внешние  отношения людей между собой, в которых основным моментом является не намерение, а действие (или бездействие); мораль же невынуждаема, потому что  она регулирует внутренние отношения  людей, в которых основным моментом является не поддающееся вынуждению намерение». Что это за внутренне  отношение? И разве нравственная норма, предписывающая людям помогать друг другу в нужде, регулирует не отношение человека к человеку? Также  странно, когда говорят, что нравственные нормы отличаются от правовых тем, что  они «опираются на авторитет внутреннего  убеждения лица, следующего им». Как  будто лицо, следующее нормам права, не убеждено в необходимости их соблюдения, хотя бы ввиду того, чтобы избежать наказания?

     Рассматриваемый сейчас взгляд на различие между правом и моралью следует понимать так, что право оценивает отношение  человека к другим людям с точки  зрения соответствия установленным  объективно нормам, тогда как нравственность оценивает тоже отношение с точки  зрения мотивов, побуждающих к такому поведению. Право довольствуется внешней  правильностью, нравственность требует  внутренней правильности. Право смотрит  на результаты поведения, независимо от мотивов, нравственность имеет в виду мотивы поведения, независимо от результатов.

     Эта точка зрения ищет себе опоры в  Канте, который так ярко проводит границу между легальностью и  моральностью поступка. Но кантовская линия ходит не там, где ищут границу  правом и моралью. С точки зрения Канта в сферу легальности  войдут все акты поведения, насколько  они не определяются сознанием долга, а потому из сферы моральности должны быть исключены все акты, совершенные по склонности.

     Но  верно ли, на самом деле, что право  требует лишь внешнего действия; оно  не заботится ни о побуждении, ни о воле. Доказать что это не так  можно на примере ст. 105 «Убийство» УК РФ. Праву безразлично по каким  причинам человек воздерживается от убийства: из-за уважения к жизни ближнего, или из за опасения понести наказание. Но дело тотчас меняется, как только возбуждается вопрос о юридической оценке происшедшего нарушения нормы. Для права далеко небезразлично, по каким мотивам произошло убийство: представляет ли собой человек способного лишить жизни другого человека всякий раз, как это окажется выгодным, при возможности остаться безнаказанным или этот человек, который признает неприкосновенность чужой жизни, но потерял самообладание под влиянием гнева, ревности, самозащиты.

     Совершенно  противоположный взгляд, направленный на сближение права и морали, выражается в положении, что право есть этический  минимум. Эта формула обычно связывается  с именем Еллинека. «Объективно, - говорит  он, - это – условия сохранения общества, поскольку они не зависят  от человеческой воли; субъективно – минимум нравственной жизнедеятельности и нравственного настроения, требующийся от членов общества». Другими словами, право – Это обязательный для всех минимум нравственности. При таком взгляде близость между правом и моралью восстановлена. Право согласно, этому воззрению относится как часть к целому. Отсюда получается вывод сделанный Аренсом: «все, что запрещено правом, предписывается и запрещается нравственностью».

     Но  кажется, что такое понимание взаимного отношения между правом и моралью явно расходится с действительностью.

     Во-первых, содержание норм права может быть нравственно безразлично. Например, процессуальные сроки ни с какой стороны нравственность не задевают. Этой частью своего содержания право выходит из нравственного круга.

     Во-вторых, содержание норм права может быть безнравственно. Трудно, не закрыв глаза на действительность, оспаривать, что в истории властвующие создавали такие нормы права, которые противоречили нравственным воззрениям самых широких общественных кругов. Например, в советском Уголовном кодексе были статьи, фактически поощрявшие доносительство и требование от свидетелей давать изобличающие показания против родителей и близких родственников. В период сталинщины вообще действовало репрессивное законодательство, нарушавшее элементарные права человека. История знает жестокие, бесчеловечные, фашистские законы, не укладывающиеся в рамки нравственности.

     Оригинальную  точку зрения на соотношение права  морали развивает Коркунов. «Нравственность  дает оценку интересов, право - их разграничение».

     Человеку  приходится ограничивать осуществление  отдельных целей, от иных даже вовсе  отказываться. Поэтому необходима оценка интересов. Если интересы человека сталкиваются с интересами других людей, одной  оценки интересов для внесения в  деятельность людей порядка и  гармонии. При равноценности или  даже тождественности интересов, нравственная оценка не способна указать, как устранить  столкновение интересов. Необходимо разграничение  интересов, которое выполняется  правом.

     С точки зрения Коркунова можно  понять право, как разграничение  интересов продавца и покупателя, хозяина и работника. Но можно  ли признать, что «в уголовном процессе разграничиваются интересы обвинителя и подсудимого».

     По  мнению Коркунова, принуждение не характерный  признак для права, потому что  «если общество все состояло из святых людей, принуждение было совершенно излишне: каждый бы и так уважал чужое  право и выполнял свои обязанности. Но право все-таки существовало»⁴. Но возможно ли допустить, чтобы в обществе святых поднимался вопрос о разграничении интересов?

     Петражицкий наблюдает акты нашего психического состояния, и находит в нем  различные случаи. "В некоторых  случаях этического сознания то, к  чему мы себя считаем обязанными, представляется нам причитающимся другому, как нечто ему должное, следующее ему от нас, так что он может притязать на соответственное исполнение с нашей стороны; это исполнение с нашей стороны, например, уплата условленной платы рабочему или прислуге, представляется не причинением особого добра, а лишь доставлением того, что ему причиталось, получением с его стороны своего⁵. В таких случаях наш долг представляется связанностью по отношению к другому, закрепляется за ним, как его актив". "Такие обязанности, которые сознаются несвободными по отношению к другим, закрепленными за другими, по которым то, к чему обязана одна сторона, причитается другой стороне, как нечто ей должное" – Петражицкий предлагает называть правовыми. "В других случаях этического сознания, например, если мы считаем себя обязанными оказать денежную помощь нуждающемуся, дать милостыню и т.п., то, к чему мы себя считаем обязанными, не представляется нам причитающимся другому, как нечто ему должное, следующее ему от нас, и соответственное притязание, требование с его стороны представлялось бы нам неуместным, лишенным основания". Здесь нет связанности по отношению к другому, здесь только наша добрая воля. "Такие обязанности, которые сознаются свободными по отношению к другим, по которым другим ничего не принадлежит, не причитается со стороны обязанных", – Петражицкий называет нравственными обязанностями.

     Этим  двум видам обязанностей соответствуют  две разновидности этических норм, императивов. Нормы, устанавливающие свободную по отношению к другим обязанность, – это чисто или просто императивные нормы. Нормы, устанавливающие для одних обязанность и закрепляющие одновременно за другими притязание, – это императивно-аттрибутивные нормы. Первые имеют характер односторонний, вторые – двусторонний.

     Такова  теория разграничения права и  нравственности, предложенная Петражицким. Прежде всего, возбуждается вопрос, всегда ли правовой обязанности соответствует притязание, и всегда ли нравственной обязанности чуждо сознание связанности притязанием?

     А разве в нравственной обязанности  отсутствует аттрибутивная сторона? Например человек сознает себя обязанным  платить своей горничной месячную зарплату,  сознает себя обязанным  материально помогать старой няне, воспитавшей его детей дошедшей теперь до старости, до тяжелого материального  положения.. Непостижимо, как мог  Петражицкий наблюдать в своем  сознании переживание чувства нравственного долга и в то же время состояние свободы, несвязанности по адресу других?

     Таким образом, линия разграничения между  правом и нравственностью, проводимая Петражицким, проходит не там, где в  общежитии проводится эта линия, даже без споров и сомнений. На это  Петражицкий может, конечно, ответить, что ему нет дела до того, как  кому угодно разграничивать. Он эту  группу случаев называет нравственностью, а ту – правом. И против несоответствия разграничительных линий Петражицкий может заметить, что если в сознании имеется представление о соответствующем притязании, то это будет право, с точки зрения принятого им понятия, как бы оно ни называлось в жизни.

     Трудно, конечно, возражать против произвольности наименований, избираемых ученым для той или другой группы явлений, Но тогда автор должен для произвольно избранной группы явлений избрать и произвольное наименование, а не расхожее, с которым в жизни не соединяется то значение, какое придает ему автор. А затем мы можем требовать, по крайней мере, чтобы соответствие между наименованием и группой было устойчивым. Между тем, у нас нет никакой гарантии в том, что то самое сознание, которому в душе одного соответствует притязание, у другого окажется свободным. Другими словами, различие между правом и нравственностью окажется разным у разных индивидов. Например, у одного создается сознание, что помочь нищему – его добрая воля, тогда как уплатить занятые деньги он должен, потому что кредитор имеет притязание, а у другого явится сознание, что помогать бедным его долг, так как они имеют право на его содействие, тогда как ростовщику, нажившемуся на процентах с него, он не должен платить. А еще далее, – не способна ли эта линия передвигаться у одного и того же лица в зависимости от перемены убеждений, а может быть, от настроения. Сам Петражицкий признает возможным, что одни и те же суждения "переживаются сначала в качестве нравственных, а несколько секунд спустя – в качестве правовых, или наоборот". Такая неустойчивость совершенно не отвечает требованиям, предъявляемым, к научной классификации.