Курс лекций по дисциплине "Экономическая теория"

С нашей точки зрения, «социальную конструкцию» не всегда можно однозначно причислить к категории социального института. Это скорее результат встречных действий людей, преследующих свои интересы, и тех институциональных рамок, которые эти действия оформляют. С другой стороны, вполне возможны ситуации, когда практическая жизнь способствует возникновению и функционированию таких новых «социальных конструкций», которые не имеют аналога и при определенных условиях оформляются и превращаются в различные социальные институты.

М. Грановеттер выступал против абсолютизации автономности экономического поведения в «недосоциализированных» концепциях, представители которых отвергали гипотезу о любом столкновении социальной структуры и социальных отношений с производством, распределением и потреблением, и утверждали, что социальные отношения мешают акторам совершать экономические сделки и не способствуют (задерживают) развитию конкурентных рынков. Не менее скептично его отношение и к представителям «пересоциализированных» концепций, трактующих «социальные влияния» как процесс, в котором акторы (субъекты) в соответствии с культурными традициями приобретают привычки, стереотипы и навыки, заставляющие их вести себя рационально и полностью соответствовать предписанным ролям101.

По Грановеттеру, и та и другая точки зрения являются крайностью102. Поэтому он пытается дать более реалистичную версию экономического поведения, которое, во-первых, не реализуется автономно вне определенного социального контекста, а возможно только как результат влияния множества неэкономических составляющих. Во-вторых, порядок и регулярность экономических действий, с его точки зрения, определяется не только институциональным влиянием механизмов вертикальной интеграции (О. Уильямсон), но и всей сетью социальных отношений, которые в не меньшей степени ответственны за координацию совместных действий множества людей, причем как на внутрифирменном, так и на межфирменном уровнях. В последнем случае видно, что М. Грановеттер находится в оппозиции к представителям трансакционного анализа, которые объясняли препятствия оппортунизму и другим видам дисфункциональных действий в экономической жизни, а также существование сотрудничества и порядка, только включением экономической деятельности в иерархически интегрированные структуры. Он считает, что социальные отношения в установлении порядка более важны, чем власть в организации: порядок и беспорядок, честность и должностные преступления имеют большее отношение к структурам социальных связей, чем к формам организации. Поэтому будущие исследования вопроса рыночной иерархии требуют особого и систематического внимания к образцам межличностных отношений, с помощью которых проводятся экономические сделки103.

Разумеется, что абсолютизация социальных механизмов сцепления экономических интересов через социальные сети межличностных отношений и нивелирование влияния институтов власти в организациях вызывает возражения. Но и игнорирование социальных сетей также неправомерно, особенно при изучении контрактных отношений различных агентов рынка на различных операциональных уровнях. Очевидно, что контрактная система взаимодействий экономических субъектов не может полностью объяснить эффективность обмена между ними. Последний представляет собой многослойную систему (сеть) социальных связей, обеспечивающих (правда, до определенного предела) и рациональные действия экономических субъектов, и формы их контрактного (рационального) взаимодействия. Они нивелируют и максимизационный эгоизм, и феномен оппортунизма, то есть получения выгоды за счет другого.

С точки зрения М. Грановеттера, излишняя закрытость границ между социологическим и экономическим анализом часто приводит к тому, что целый ряд важнейших проблем взаимодействия экономических субъектов не учитывается ни экономически ориентированными специалистами, ни социологами. Они оперируют различными категориально-понятийными аппаратами, не понимая друг друга даже тогда, когда имеют в виду одни и те же процессы и явления. Прежде всего, это касается экономического поведения. Последнее объяснялось экономистами вне рамок теории социального действия, а социологами, за некоторым исключением, вообще игнорировалось, так как считалось, что изучение экономического поведения – это «территория» неоклассически ориентированных специалистов. Неоклассики же отводили социальным связям только «фрикционную», а не объединяющую роль в современном обществе104.

Все это ограничило применение социологического анализа рыночных процессов, который, по мнению М. Грановеттера, обладает широкими возможностями. Излишняя замкнутость американской социологической мысли и ее оторванность от европейской традиции, особенно веберианской105, способствовали тому, что в анализе экономического поведения, которое является особой (специфической), но весьма важной модификацией социального поведения, социология уступила свои позиции106.

Реакцией на абсолютизацию принципа максимизации в анализе социально-экономических процессов явилась также концепция социоэкономики А. Этциони107. Последний указывает на множественность факторов экономической мотивации, которая не сводится лишь к утилитарным компонентам формальной рациональности. Реально действующий человек, даже выступающий в качестве агента рыночного обмена, является существом маргинальным, постоянно находящимся в противоречивых ситуациях выбора и установления равновесия между морально-нравственными ценностями и альтернативами рационального (экономического) выбора. Поэтому экономические решения и действия включают в себя не только калькуляцию непосредственной выгоды. В их структуру входят мотиваторы нравственного и других порядков, многочисленные социальные привычки и стереотипы, часто противоречащие стандартам рационального выбора. В структуру экономических решений входят также групповые предпочтения и ожидания людей как членов той или иной социальной популяции (организации, группы). Таким образом, максимизационный эгоизм рационального выбора не всегда является доминирующим элементом их действий.

Этот аспект плодотворно развивается в концепциях «организационной культуры», авторы которых поставили проблему влияния ментально-ценностных компонентов организационного поведения на процесс принятия решений в организациях и эффективность их реализации. В рамках этих концепций, с конца 70-х годов получивших весьма широкое распространение в западной социологии организаций, проблема рационального выбора была включена в ценностно-нормативный контекст конкретных социокультурных систем (организаций), который формируется внутри них и детерминирует различные модели организационного поведения. Таким образом, здесь проблема индивидуального рационального выбора переводится в плоскость групповых, коллективных, корпоративных решений, эффективность которых (с точки зрения целевой функции фирмы) определяется системой предпочтений и ценностных ориентаций, доминирующих в различных организациях.

Развитие концепций «организационной культуры» шло по пути растворения очевидных и вполне измеряемых элементов организационного строения и поведения – технологических, структурно-функ-циональных, иерархических, формальных, неформальных и других – латентными – ценностями, нормами, традициями, этосами, мифами, верованиями, идеологиями. Аксиологическая матрица организационного поведения в процессе познания этого сложнейшего социального феномена постепенно раскрывалась и исследовалась через категории: «организационная мораль» (Г. Саймон, Д. Марч); «символическая реальность» и способы ее восприятия и трансляции (А. Петигрю, П. Сильвермен); «культурная парадигма» и «базовые представления» (Е. Шайн) и др. В результате этого рационалистическая парадигма принятия решений предстала не как универсальный метод анализа и объяснения эффективности поведения в организациях, а как компонент, качество реализации которого детерминируется социокультурными факторами. Здесь достаточно указать на факторные модели разнообразных ценностей Г. Хофштеда, полученных им на основе исследований более, чем в сорока капиталистических и развивающихся странах. Эти модели иллюстрируют степень эффективности организационного поведения в зависимости от «культур», которые доминируют в тех или иных организациях108.

* * *

Анализ приведенных концепций обнаруживает весьма интересную тенденцию дифференциации теоретических проблем и методов их решения. Она некоторым образом напоминает поляризацию концептуальных построений внутри экономической теории. И в том и в другом случае в центре этой поляризации находится категория «экономическое поведение». И это не случайно, поскольку социология и экономическая теория постоянно взаимодействуют друг с другом. Во-первых, в категориально-методологическом плане, так как они совместно используют категорию «экономическое поведение», трансформируя ее содержание в рамки своих предметных областей. Во-вторых, они находятся в процессе перманентной дискуссии в связи с демаркацией границ между ними. В-третьих, в рамках самой экономической теории идут бесконечные споры о корректности модели рационального выбора, в которых социологи пытаются использовать свой, более универсальный категориально-понятийный аппарат, чтобы «исправить» слабости экономической теории и расширить ее горизонт за счет методов социологического анализа.

Попытки решения проблемы рациональности предпринимаются в континууме различных способов, на одном из полюсов которого находятся специалисты, пытающиеся редуцировать значительную часть социальных процессов и явлений к аксиоматике рационального выбора (Г. Беккер). Подобная абсолютизация максимизационного принципа вызывает противоположную реакцию и попытку растворить рациональность детерминистского выбора в многоаспектности и многомерности реального человеческого поведения, реализуемого в экономическом секторе (А. Этциони). В свою очередь некоторые специалисты, констатируя противоречивость этих крайних подходов, занимают промежуточную (нейтральную) позицию (Х. Уайт). Отстаивая плюрализм различных точек зрения, они в перспективе надеются на возможность некоего синтеза экономической и социологической теорий109.

Рассмотренные концепции сформировались преимущественно в русле американской экономической социологии в 70-х – 80-х годах. Их анализ показывает, что значительное число американских социологов, проявляющих интерес к проблемам рационального выбора, ориентируется на его ортодоксальную версию, представленную в неоклассике. Они, или развивают отдельные ее модификации, или, критикуя ее предпосылки, расширяют модели максимизационного поведения, включая их в более широкий социокультурный, институциональный и «сетевой» контекст. Однако принцип максимизирующего выбора (явно или неявно) присутствует в подавляющем большинстве социологических теорий, интерпретирующих экономическую жизнь общества. В «сильных» вариантах он является базой концептуальных построений (Г. Беккер), в «слабых» – объектом критики (Дж. Акерлоф). Но постулаты неоклассики (в той или иной форме) доминируют в научном сознании как некие традиционные идеологические предпосылки, что является весьма показательным фактом теоретических ориентаций не только экономических социологов в США.

Та же ситуация в различной степени выраженности наблюдается в российской, немецкой и французской экономической социологии. Так, например, во Франции, по мнению А. Кайе, увлечение «аксиоматикой интереса» (максимизационным принципом) способствует сближению фундаментальных парадигм экономической и социологической теорий, с преимущественным поглощением именно социологической парадигмы110.

Тем не менее, методологический маятник социологического анализа в процессе развития научных теорий и представлений внутри экономической социологии колеблется то в сторону методологического индивидуализма, то в сторону методологического реализма. На каждом этапе этих колебаний используются и приводятся новые факты, аргументы, теории, данные из других наук. Но методологическая поляризация не исчезает, а через относительно редкие периоды теоретического синтеза (Т. Парсонс) проявляется вновь и вновь, порождая в процессе научного поиска новые проблемы, решения, подходы и методы анализа, не снимая эту дилемму по существу.

Лекция 4.

ПРОБЛЕМА РАЦИОНАЛЬНОСТИ ЭКОНОМИЧЕСКОГО ПОВЕДЕНИЯ

Лекция 5.

РИСК В ЭКОНОМИЧЕСКОМ ПОВЕДЕНИИ

Лекция 6.

СТРУКТУРА И ФУНКЦИИ ЭКОНОМИЧЕСКОГО ПОВЕДЕНИЯ

В основе оборота громадной массы экономических ценностей в системе рыночного обмена (благ, услуг, информации и т.д.) и их трансформации друг в друга лежат многочисленные и разнокачественные по характеру и содержанию, циклично возобновляющиеся индивидуальные, групповые и массовые акты поведения. Они реализуются для удовлетворения потребностей людей непосредственным или, в большей своей части, опосредованным образом111.

Экономическое поведение – это система специализированных социальных действий, которые, во-первых, связаны с использованием различных по функциям и по назначению ограниченных экономических ценностей (ресурсов), и, во-вторых, ориентированы на получение пользы (выгоды, вознаграждения, прибыли) от их обращения.

Как мы уже отмечали, экономическое поведение как социальный феномен является предметом изучения, как экономической науки, так и социологии. Естественно, что ракурс теоретического и эмпирического анализа в первом и втором случае существенным образом отличается. В первом случае внимание акцентируется, прежде всего, на том, «какие из редких производительных ресурсов люди и общество с течением времени, с помощью денег или без их участия избирают для производства различных товаров и распределения их в целях потребления в настоящем и будущем...»112. Другими словами, экономическая наука анализирует производство, методы организации ресурсов и распределение богатства на основе объяснения влияния «чистых» экономических переменных друг на друга, вынося так называемые неэкономические компоненты за скобки113.

В свою очередь социология, выходя за рамки строго заданных категорий экономической науки, акцентирует свое внимание на факторах, условиях, институтах, ситуациях, а также на действующих в их контексте различных социальных субъектах, которые тем или иным образом реализуют свои конкретные экономические интересы. Предметом внимания социолога являются модели социального поведения, связанные с реализацией принципа максимизации результатов и минимизации затрат, а также те социокультурные институты и сопутствующие им социальные стимуляторы или ограничители, которые делают возможным или существенно лимитируют рациональное использование различных экономических ресурсов (личностных, технологических, организационных, финансовых, информационных и других).

Каждый социальный субъект, независимо от статуса, постоянно (прямо или косвенно) включается в различные секторы хозяйственной жизни общества на различных уровнях его организации и в той или иной степени является активным или пассивным участником процессов движения и трансформации экономических ценностей. Последние он создает (производит), потребляет, присваивает, извлекая из этого конкретную пользу (выгоду) в соответствии со своими представлениями, предпочтениями, способностями и интересами. Реализуя множество циклично возобновляющихся социальных действий, он сознательно или бессознательно, профессионально или непрофессионально определяет и оценивает свое участие в системе оборота экономических ценностей, с разной степенью успешности и рациональности рассчитывает и обосновывает свои затраты и выгоды.