Концепция «экономического человека» Адама Смита

Становление концепции  экономического человека: от классики до неоклассики Экономическая наука в широком смысле слова – это наука о ведении хозяйства. Само происхождение термина экономика говорит об этом («ойкономия» по-гречески – «домоведение»). Хозяйство ведется человеком (обществом) с целью удовлетворения своих материальных и духовных потребностей. Соответственно, сам человек выступает в хозяйстве (экономике) в двух ипостасях. С одной стороны – как организатор и производитель необходимых обществу благ; с другой стороны – как их непосредственный потребитель. В связи с этим можно утверждать, что именно человек является и целью, и средством ведения хозяйства.  
В экономике, как и во всех сферах человеческой деятельности, действуют люди, наделенные волей, сознанием, эмоциями. Поэтому экономическая наука не может обойтись без определенных допущений о мотивах и способах поведения экономических субъектов, которые и принято объединять под названием «модель человека». Трактовка человека в экономической науке неразрывно связана с определенными представлениями о функционировании экономической системы в целом и рекомендациями в области экономической политики.  
Говорить об определенной модели человека у предшественников Адама Смита можно лишь условно, хотя некоторые идеи можно найти уже у Аристотеля и средневековых схоластов. Дело в том, что при рабовладении и феодализме экономика не была еще самостоятельной подсистемой общества, а являлась функцией его социальной организации. Соответственно сознание и поведение людей в области экономики подчинялось моральным и, в первую очередь, религиозным нормам, существовавшим в обществе (подкрепленным властью и авторитетом государства). Как пишет А.В. Аникин, «основной вопрос состоял в том, что должно быть в экономической жизни в соответствии с буквой и духом Писания» ^*.  
В XVII–XVIII вв. начала экономической теории и элементы соответствующей модели человека развивались либо в рамках рекомендаций для государственной политики (меркантилизм), либо в рамках общей этической теории.  
Общепризнано, что именно А. Смит стал первым экономистом, положившим определенное представление о человеческой природе в основу целостной теоретической системы. В самом начале своего труда «Исследование о природе и причинах богатства народов» он пишет о свойствах человека, определяющих все виды его хозяйственной деятельности: ^* 
1) Склонность к обмену одного предмета на другой.  
2) Собственный интерес, эгоизм, «одинаковое у всех людей постоянное и неисчезающее стремление улучшить свое положение» ^*.  
Свойства человеческой природы имеют у Смита важные экономические последствия. Первое ведет к разделению труда. Второе побуждает индивида выбирать такое занятие, при котором его продукт будет иметь большую стоимость, чем в других отраслях. При этом Смит не сводил собственный интерес людей к получению денежных доходов: помимо заработка, на выбор занятия влияют легкость и трудность обучения, приятность или неприятность занятия, его постоянство или непостоянство, больший или меньший престиж в обществе и, наконец, большая или меньшая вероятность успеха ^*.  
Необходимо отметить, что Смит не идеализировал предпринимателя. Он отмечал, что поскольку конечной целью всех планов и проектов обладателей капитала является прибыль, а норма прибыли, как правило, находится в обратной зависимости от общественного благосостояния, то интересы купцов и промышленников могут быть использованы в меньшей степени в интересах общества. Более того, этот класс «обычно заинтересован в том, чтобы вводить общество в заблуждение и даже угнетать его» ^*, пытаясь ограничить конкуренцию. Но если государство обеспечивает свободу конкуренции, то «невидимая рука», т.е. законы товарного хозяйства, объединяет в итоге разрозненно действующих эгоистов в упорядоченную систему, обеспечивающую общее благо.  
Давид Рикардо в исследовании «Начала политической экономии и налогового обложения» ставил задачу определить объективные законы, которые управляют распределением благ. Для того чтобы выполнить ее, он уже не делал никаких допущений относительно человеческой природы, считая, что стремление к собственному интересу самоочевидно и не нуждается даже в упоминании. Концепция человеческой природы, из которой неявно исходил Рикардо, в главных чертах совпадала с концепцией Смита. Главная фигура для него – «капиталист, ищущий прибыльного применения своих средств» ^*. Как и у Смита, собственный интерес не сводится к чисто денежному, что приводит к разным нормам прибыли в разных отраслях. Как и Смит, Рикардо отмечал большую разницу в экономическом поведении отдельных классов, среди которых лишь капиталисты ведут себя в соответствии с логикой собственного интереса. Что же касается рабочих, то их поведение, как отмечал Рикардо, подчинено привычкам и «инстинктам» ^*, а землевладельцы представляют собой праздных получателей ренты, не властных над своим экономическим положением.  
Модель человека, используемая в произведениях английских классиков, обычно и именуется концепцией «экономического человека». Она характеризуется:  
1. Определяющей ролью собственного интереса в мотивации экономического поведения.  
2. Компетентностью экономического субъекта в собственных делах.  
3. Существенными классовыми различиями в поведении.  
4. Главенством для предпринимателя мотива максимизации прибыли (хотя сам этот термин появился лишь в конце XIX в.) с учетом неденежных факторов благосостояния.  
Здесь необходимо заметить, что по существу модель «экономического человека» относится только к предпринимателю. Смит и Рикардо считали эти свойства экономического субъекта изначально присущими каждому индивиду и особенно развитыми у предпринимателей. Карл Маркс оценивал эту концепцию как продукт основанного на развитом товарном хозяйстве буржуазного общества, в котором «не осталось никакой другой связи между людьми, кроме голого интереса, никакого другого мотива, регулирующего совместную жизнь, кроме эгоистического расчета» ^*. Следует отметить, что поскольку товарное хозяйство присуще и другим типам общества, модель «экономического человека» применима и в иных исторических условиях.  
Значение модели экономического человека для истории экономической мысли состоит в том, что с ее помощью политическая экономия выделилась из моральной философии как наука, имеющая свой предмет, – деятельность экономического человека.  
Методология классической школы, и, в первую очередь, концепция «экономического человека», подверглась фундаментальному теоретическому осмыслению в работах Джона Стюарта Милля. Классическая школа политэкономии «перевела рассмотрение распределительных вопросов из аспекта этического, аспекта справедливости и несправедливости того или иного распределения богатства в аспект объективных экономических отношений» ^*.  
Милль был далек от наивной веры Смита и Рикардо в вечность и естественность «собственного интереса». Он подчеркивал, что политическая экономия охватывает не все поведение человека в обществе. «Она рассматривает его лишь как существо, желающее обладать богатством и способное сравнить эффективность разных средств для достижения этой цели. Она полностью абстрагируется от любых других человеческих страстей и мотивов…» ^*. Милль считал подход Смита и Рикардо односторонним: действительное поведение человека намного сложнее, однако утверждал, что такая абстракция, когда «главная цель рассматривается как единственная» ^*, – есть подлинно научный способ анализа общественных явлений. Политэкономия по Миллю – наука абстрактная, подобно геометрии, ее исходный пункт – не факты, а априорные предпосылки (абстракция человека, стремящегося только к богатству, может быть уподоблена абстракции прямой линии, имеющей длину, но не имеющей ширины) ^*. Понимание Миллем экономического человека как теоретической абстракции оказало определяющее влияние на дальнейшее развитие методологии буржуазной политической экономии. Следует подчеркнуть, что Милль, как и его предшественники, уделял большое внимание случаям, когда модель «экономического человека» не действует ^*.  
Другим путем шел основоположник английского утилитаризма Джереми Бентам. Он не был, строго говоря, экономистом, но считал, что «у философии нет более достойного занятия, чем оказывать поддержку экономике…» ^*, а его реальное влияние на образ человека в буржуазной политэкономии не уступает влиянию Смита. Целью всякого человеческого действия и «предметом каждой мысли любого чувствующего и мыслящего существа» Бентам провозгласил «благосостояние (well-being) в той или иной форме» ^*. Науку или искусство достижения этого благосостояния – «эвдемонику» – Бентам считал единственной универсальной общественной наукой. Благосостояние автор предлагал измерять вычитанием суммы страданий из суммы удовольствий за данный период времени.  
В отличие от Смита Бентам не доверял согласование индивидуальных «стремлений к благосостоянию» рынку и конкуренции. Он считал это прерогативой законодательства. Но если меркантилисты противопоставляли интересы индивида интересам общества, на страже которых стоит законодатель, то Бентам полагал, что интересы общества – не более чем сумма интересов граждан, и идеальный свод законов должен быть построен по принципу «максимального счастья для всех».  
Основные черты концепции человеческой природы по Бентаму (в сравнении с моделью Смита и Рикардо):  
1. Претензия на универсальность. (Классики ограничивались чисто экономической сферой.)  
2. Надклассовый характер: человек у Бентама настолько абстрактен, что принадлежность к капиталистам, рабочим и землевладельцам для него несущественна.  
3. Гедонизм – последовательное сведение всех мотивов человека к достижению удовольствий и избежанию огорчений. (Исходя из универсальности, богатство рассматривается лишь как частный случай удовольствий.)  
4. Счетный рационализм: каждый человек в состоянии производить все те арифметические действия, которые нужны для получения максимума счастья, а ошибка возможна лишь в результате недостаточной способности к арифметике, пристрастной оценки или предрассудков.  
5. Пассивно-потребительская ориентация – следствие гедонизма. «Бентамовский человек» нацелен на немедленное потребление, а сфера производства его интересует очень мало.  
6. Место, которое концепция человеческой природы занимает в экономическом анализе. Классикам «экономический человек» был нужен только как исходная предпосылка объективного исследования «естественного порядка» вещей. Бентам же считал политэкономию частной отраслью «эвдемоники» и целиком оставался в рамках «этического» аспекта.  
В целом концепция гедониста-счетчика является порождением буржуазного общества того времени. Однако эта искусственная абстракция, претендующая на роль вечной истины, стоит гораздо дальше от живой экономики и от жизни в целом, чем концепция «экономического человека» у классиков. «Представляющееся совершенно нелепым сведение всех многообразных человеческих взаимоотношений к единственному отношению полезности – эта по видимости метафизическая абстракция проистекает из того, что в современном буржуазном обществе все отношения практически подчинены только одному абстрактному денежно-торгашескому отношению» ^*. Эта абстракция превращает специфический закон капитализма – стремление капиталистов к максимальной прибыли – во «всеобщий природный закон стремления к наибольшей выгоде, лежащий в основе всей человеческой деятельности» ^*.  
Разложение классической школы, связанное с выходом на историческую арену рабочего класса и появлением в середине XIX в. экономического учения К. Маркса и Ф. Энгельса, вызвало существенные изменения в методологии экономических исследований. Отход от принципов научной объективности, свойственной классикам, у вульгарных экономистов сочетался с инстинктивным стремлением перейти с классового уровня рассмотрения на более нейтральный индивидуальный. Субъективно-гедонистическому переосмыслению подверглись некоторые важнейшие категории: труд, капитал и прибыль.  
Несколько иного взгляда на человеческую природу придерживались представители немецкой исторической школы, выступавшие против индивидуализма классической школы, считавшие подходящим объектом анализа для экономиста «народ», причем не как простую совокупность индивидов, а как «национально и исторически определенное, объединенное государством целое». Отдельный же человек, «как существо общественное есть прежде всего продукт цивилизации и истории. Его потребности, его образование и его отношение к вещественным ценностям, равно как и к людям, никогда не остаются одни и те же, а географически и исторически беспрерывно изменяются и развиваются вместе со всею образованностью человечества» ^*. Такой тезис звучит правильнее, чем отстаивание внеисторического эгоизма «экономического человека». Однако, когда представители исторической школы переходят к тем факторам, которыми они определяют индивида как часть народа, то упоминают лишь природные условия, принадлежность к той или иной расе и «национальный характер». В результате к эгоизму добавляются два более благородных побуждения: «чувство общности» и «чувство справедливости» ^*.  
Характер субъекта в трактовке исторической школы оказывался существенно отличным от классического «экономического человека» и бентамовского гедониста. Если «экономический человек» – хозяин своих намерений и действий, а гедонист – пассивен, но одержим единственной страстью – быть счастливее, то человек исторической школы подвержен без разбору всяческим внешним влияниям, и движим вперемежку эгоистическими и альтруистическими побуждениями. Такая эклектическая и поверхностная трактовка человеческой природы не оставляла места для действия объективных экономических законов, а значит, и для научной политической экономии.  
Некоторые экономисты пытались соединить систему экономических законов, идущую от «классиков» с эволюционно-критическим подходом исторической школы. Примером могут служить труды основателя «социально-правовой школы» А. Вагнера. В «Учебнике политической экономии» Вагнера подчеркивается, что главное свойство «экономической природы человека» – наличие потребностей, т.е. «ощущения нехватки благ и стремления ее устранить» ^*. Потребности он делил на две группы: первого порядка, обусловленные инстинктом самосохранения, и прочие, обусловленные мотивом собственного интереса. Экономической деятельностью людей, согласно Вагнеру, управляют и «эгоистические» мотивы: желание выгоды и боязнь нужды, надежда на одобрение и боязнь наказания, чувство чести и страх позора, стремление к деятельности и опасение последствий праздности; и один «неэгоистический»: чувство долга и страх перед угрызениями совести ^*.  
Антропоцентрический подход Вагнера выделил в своей рецензии К. Маркс. Он подчеркнул, что человек в теории Вагнера абстрактен, он «есть не более, как профессорский человек, относящийся к природе не практически, а теоретически. Этот “человек вообще” не может иметь конкретных потребностей, поскольку потребности возникают только в обществе» ^*.  
Значительной вехой в развитии буржуазной политэкономии считается «маржиналистская революция» 1870-х гг. Основными представителями этого направления были Карл Менгер, Ойген Бем-Баверк, Фридрих фон Визер, а также Уильям Стенли Джевонс. Центральное место в теориях маржиналистов занимала не сфера производства и распределения, а область потребления и обмена потребительских благ. На первый план выходили не отношения людей и классов между собой, более очевидные в процессах производства и распределения, а отношение индивида к вещам, товарам, «благам», составляющие видимое содержание процессов потребления. Сфера личного потребления не считалась законной сферой анализа политической экономии, ибо там сильны были влияния привычки, традиций и т.д., затрудняющие применение абстракции «экономического человека». Чтобы создать строго научную по форме теорию личного потребления, маржиналистам потребовалось распространить рациональное поведение на эту область человеческой деятельности.  
Маржиналисты абсолютизировали частный случай ценообразования на рынке редких благ, пытаясь на основе этого решить проблемы распределения, а отчасти и производства с помощью применяемых ими при анализе потребления и обмена субъективных категорий. Естественно, что в качестве образца экономического субъекта они взяли не «экономического человека» – предпринимателя, а универсального, надклассового индивида – потребителя Бентама. Однако в концепцию человеческой природы Бентама маржиналисты внесли важное дополнение: словесные формулировки А. Смита о стремлении к максимальному благосостоянию при наименьших затратах и арифметические действия бентамовского гедониста они заменили точным языком высшей математики – решением оптимизационной задачи методом дифференциального исчисления.  
Основные свойства маржиналистского человека-оптимизатора сводятся к следующим:  
1. Стремление к наибольшей полезности или прибыли (либо к наименьшим тяготам и издержкам).  
2. Неизменность во времени системы индивидуальных предпочтений и ее независимость от внешних воздействий.  
3. Способность к сопоставлению целей (п. 1) со средствами их достижения и к выбору оптимального варианта.  
4. Обладание полной информацией, позволяющей находить оптимальный вариант, и способность безошибочного предвидения.  
5. Мгновенная реакция на изменение внешних условий.  
Предпосылки (нереалистические) полной информации, безошибочного предвидения и мгновенной реакции, делающие экономического субъекта неким «полубогом», часто подвергаются критике в западной литературе. Но дело еще и в том месте, которое они занимают в теории. У А. Смита и Д. Рикардо концепция «экономического человека» являлась общим методологическим принципом исследования. В самом же экономическом анализе функционирования рыночного механизма данная предпосылка активно не использовалась. Совершенно иное положение занимает концепция экономического субъекта в теории предельной полезности. Свойства «человека-оптимизатора» имеют решающее значение в маржиналистской теории цены, принявшей вид «теории потребительского выбора». Модель человека становится здесь «рабочей», перерастая роль «общей методологической предпосылки». При этом реалистичность предпосылок и не входила в намерения основоположников маржинализма, стремившихся главным образом к строгости и универсальности своей теории при минимуме допущений. В результате модель человека потеряла непосредственную связь с реальными агентами капиталистического производства.  
Объективные корни «бентамизации» политической экономии маржиналистами, видимо, следует искать в усилившемся к концу XIX в. отчуждении человека от производства и продукта своего труда, следствием чего является отрыв производства от потребления и превращение последнего в высшую цель человеческого существования, а труда – в необходимое зло, с которым надо примириться для удовлетворения потребностей. Однако маржиналисты, исходя из видимой на поверхности власти потребностей над людьми, не замечали другой стороны этого явления – господства производителя над потребностями как неотъемлемой черты капиталистического массового производства. Появлению образа человека-оптимизатора могло способствовать формирование в конце XIX в. слоя рантье, с точки зрения которых процесс производства практически невидим и представляется как процесс вложения капитала, происходящий в сфере обмена. Основные свойства рантье – психология потребителя, обостренный индивидуализм и боязнь социальных катастроф – очень уж напоминают методологию маржиналистской школы, причем последнее проявляется у маржиналистов в неприятии всего исторического. Однако, несмотря на определенные исторические корни, маржиналистская концепция человека-оптимизатора для объяснения всей экономической жизни в конце XIX в. остается неправомерной, ибо в то время экономику в гораздо меньшей степени, чем прежде, можно было объяснить максимизацией индивидом своей функции полезности: она формировалась явно при преобладании сверхиндивидуальных сил – классовых, монополистических и государственно-бюрократических.  
Концепция человека-оптимизатора у маржиналистов несла важную апологетическую нагрузку. Во-первых, как отмечает Марк Блауг, маржинализм был ответом усиливающемуся влиянию марксизма на основном направлении – в теории стоимости. Последовательно объективной теории стоимости К. Маркса маржинализм противопоставил последовательно субъективную теорию, основанную на свойствах человека-оптимизатора. Во-вторых, маржиналистская модель человека находится в неразрывной связи с концепцией общего экономического равновесия. Экономические субъекты могут одновременно достигать максимума полезности только в равновесном гармоническом мире, согласующем их оптимумы друг с другом. В этом аспекте маржиналисты довольно близки к А. Смиту с его «невидимой рукой». Но Смит осознавал реальные трудности согласования индивидуальных и общественных интересов, а маржиналисты довольствовались абстрактным математическим доказательством того, что теоретически возможно существование «лучшего из миров», в котором каждый участник обмена достигает максимума полезности.  
Абстрактная концепция человека-оптимизатора подвергалась критике с разных сторон. Но и сами сторонники теории предельной полезности искали выход из ситуации, причем отход от нее происходил по двум направлениям. Одни экономисты (В. Парето, Х. Давенпорт, И. Фишер) пытались изгнать из экономической теории не только гедонизм, но и психологию как таковую, оставив лишь формально-рациональную «безличную» логику рационального выбора. Другие (Альфред Маршалл) стремились, сохранив основные черты модели гедониста-оптимизатора, максимально приблизить ее к реальным свойствам экономических субъектов.  
 
 
 

УО «Гродненский Государственный Аграрный университет» 
 
 
 
 
 
 
 

Концепция «экономического  человека» Адама  Смита 
 
 
 
 
 
 
 
 
 

Выполнила студентка 1-ого курса  бух. учета: Жуковская Оксана Сергеевна 
 

Гродно, 2010