Традиционное общество

Господствующий  характер экономических отношений. В постиндустриальном обществе господствующую роль во все возрастающей степени играет уже не столько частная, сколько корпоративная и институциональная собственность на средства производства. Акционирование большинства сколько-нибудь крупных предприятий, тенденция к которому наметилась еще во времена Маркса, в зрелом индустриальном обществе приобретает решающее значение. Акции, символизирующие отношения собственности, становясь ценными бумагами, существенно интенсифицируют общий процесс обращения капитала.

Однако основным признаком  постиндустриального общества его  теоретики считают перенос центра тяжести с отношений собственности  как того стержня, вокруг которого складывались все общественные отношения в  предшествующие эпохи, на знания и информацию.[373]

Например, Олвин Тоффлер  усматривает здесь основное отличие  от той экономической системы, которая  господствовала в индустриальном обществе, в способе создания общественного  богатства. «Новый способ принципиально  отличается от всех предыдущих и в  этом смысле является переломным моментом социальной жизни».[374] Одновременно складывается суперсимволическая система создания общественного богатства, основанная на применении информационных технологий, т. е. на использовании интеллектуальных способностей человека, а не его физической силы. Очевидно, что в такой экономической системе способ производства должен быть основан прежде всего на знаниях.

По мере развития сервисного и информационного секторов экономики  богатство утрачивает то материальное воплощение, которое в аграрной цивилизации  ему придавала земля, а в индустриальной – капитал. Интересно, что, по мнению того же Тоффлера, возникновение в  постиндустриальной цивилизации новой  – символической – формы капитала «подтверждает идеи Маркса и классической политэкономии, предвещавшие конец  традиционного капитала».[375]

Основной единицей обмена становятся не только и не столько  деньги – металлические или бумажные, наличные или безналичные – сколько  информация. «Бумажные деньги, – утверждает Тоффлер, – этот артефакт индустриальной эпохи, отживают свой век, их место занимают кредитные карточки. Некогда бывшие символом формировавшегося среднего класса, кредитные карточки теперь распространены повсеместно. На сегодняшний день (начало 90-х годов – В. А, А. К.) в мире насчитывается около 187 млн. их владельцев».[376] Если вдуматься, то электронные деньги, выражаемые кредитной карточкой, это и есть информация (о степени платежеспособности владельца этой карточки) практически в чистом виде. Экспансия электронных денег в мировой экономике начинает оказывать серьезное влияние на давно установившиеся взаимосвязи. В условиях конкуренции частные финансовые компании, оказывающие услуги по предоставлению кредита, начинают теснить незыблемую прежде власть банков.

Общий характер организационно-технологического уровня. Большинство теоретиков постиндустриального общества – Д. Белл, З. Бжезинский и другие – считают признаком новой системы резкое сокращение численности «синих» и рост численности «белых» воротничков. Однако Тоффлер утверждает, что расширение сферы офисной деятельности есть не что иное, как прямое продолжение того же индустриализма. «Офисы функционируют по образцу фабрик со значительной степенью разделения труда, монотонного, оглупляющего и унижающего».[377] В постиндустриальном же обществе, напротив, наблюдается возрастание количества и разнообразия организационных форм производственного управления. Громоздкие и тяжеловесные бюрократические структуры все чаще замещаются небольшими, мобильными и временными иерархическими союзами. Информационные технологии уничтожают прежние принципы разделения труда и способствуют возникновению новых союзов владельцев общей информации.

Одним из примеров таких  гибких форм может служить возвращение  на новый виток «спирали» прогресса  малого семейного бизнеса. «Децентрализация и деурбанизация производства, изменение  характера труда позволяют возвратиться к домашней индустрии на основе современной  электронной техники».[378] Тоффлер  считает, например, что «электронный коттедж» – под этим он понимает надомную работу с использованием компьютерной техники, мультимедиа и телекоммуникационных систем – будет играть в трудовом процессе постиндустриального общества ведущую роль. Он утверждает также, что домашний труд в современных  условиях имеет следующие преимущества.

¦ Экономические: стимулирование развития одних отраслей (электроника, коммуникации) и сокращение других (нефтяная, бумажная); экономия транспортных расходов, стоимость которых сегодня  превышает стоимость установки  телекоммуникаций на дому.

¦ Социально-политические: усиление стабильности в обществе; сокращение вынужденной географической мобильности; укрепление семьи и соседской  общины (neighbourhood); оживление участия  людей в общественной жизни.

¦ Экологические: создание стимулов к экономии энергии и использованию  дешевых альтернативных источников ее.

¦ Психологические: преодоление  монотонного, чрезмерно специализированного  труда; повышение личностных моментов в трудовом процессе.

Структура занятости. Сегодня в самых продвинутых странах – там, где наиболее отчетливо проявляются тенденции постиндустриального общества, – один работник, занятый непосредственно в сельском хозяйстве, в состоянии обеспечить продовольствием уже до 50 и более человек, занятых в других секторах. (Хотя, конечно, такая эффективность не может быть достигнута усилиями одних только аграриев, на каждого из которых работают, по сути, несколько человек в других отраслях экономики, обеспечивающих его машинами, энергией, удобрениями, передовыми агрономическими технологиями, принимающих от него сырую сельскохозяйственную продукцию и перерабатывающих ее в готовый к употреблению продукт.)

Общие тенденции реструктуризации системы занятости в трех типах  обществ мы представили на диаграмме (рис. 22). Если попытаться отследить тенденции изменений по оси Z, которые отражают на этой диаграмме последовательное повышение уровней развития общества, то нетрудно убедиться в следующем. При переходе от одной цивилизации к другой наблюдается последовательный и весьма существенный отток занятых из аграрного сектора, которые, разумеется, перераспределяются по другим секторам. (Сегодня в развивающихся обществах эти процессы, вероятно, все же менее драматичны и болезненны, нежели в Европе на заре индустриальной революции.) Кроме того, наблюдается не менее последовательный и устойчивый рост таких секторов, как сервисный и информационный. И лишь индустриальный сектор, достигавший максимума своей численности в развитых странах к 50-м годам ХХ века, в постиндустриальном обществе заметно сокращается.

Характер поселений. Тенденция урбанизации, столь характерная для индустриальных обществ, претерпевает серьезные изменения при переходе к постиндустриальному обществу. Почти во всех продвинутых обществах развитие урбанизации следовало S-образной кривой, создаваясь очень медленно, распространяясь очень быстро, затем замедляясь, а впоследствии плавно перемещаясь (иногда даже более интенсивно, нежели предшествующий период урбанизации) в обрат-

Рис. 22. Реструктуризация занятости в обществах различного типа. Гипотетическая диаграмма, построенная авторами на основании данных, почерпнутых из различных источников (включая прозвучавшие в лекциях некоторых специалистов)

ном направлении – субурбанистического[379] (т. е. пригородного) развития (Suburban way of life – «пригородный образ жизни» (…).

Компьютеризация и развитие телекоммуникаций, а также широкое  внедрение компьютерных сетей дают возможность все большему числу  людей, занятых в отраслях, связанных  с производством и обработкой информации, «ходить на работу, не выходя из дома». Они могут общаться со своими работодателями (получая задания, отчитываясь  за их выполнение и даже производя  расчеты за выполненную работу) и  клиентами по компьютерным сетям. В  американском учебнике «The Office: Procedures and Technology» («Офис: процедуры и технологии») описана довольно типичная для постиндустриального  общества ситуация: «Молодой человек  нанимается на работу в большую компанию, расположенную в крупном городе, однако жить он хотел бы в сельской местности в 45 милях от города. Его  принимают на работу в качестве специалиста  по обработке текстов, и он может  выполнять служебные задания, не выходя из дома. Компания обеспечивает его необходимым для работы оборудованием, включая то, которое требуется  для электронной передачи готовой  продукции в офис компании. Теперь этот молодой работник выполняет  свои служебные функции в домашнем офисе, любуясь открывающимся из окна видом на стада, мирно пасущиеся  в живописной долине. Письма и отчеты, подготовленные им в этой уединенной деревне, немедленно получают те, кому они предназначены, в какой бы точке земного шара они ни находились».[380]

Отметим, что такой образ  жизни, вероятно, доступен лишь тем  членам общества, чья профессиональная деятельность носит интеллектуальный характер. Однако мы не раз отмечали выше, что удельный вес этой категории  населения в постиндустриальных обществах неуклонно возрастает.

Уровень и масштабы образования. В большинстве продвинутых обществ  начинают все выше ценить получение  достаточно высокого уровня образования. Так, доля американских мужчин, обучавшихся  хотя бы четыре года в колледже, выросла  с 20 % в 1980 году до 25 % в 1994 году, доля женщин – соответственно с 13 % до 20 %. Среди абитуриентов резко возросло соперничество при поступлении в университеты и институты, считающиеся лучшими (престижными). Так, в 1995 году в Гарвардский университет поступило 18 тыс. 190 заявлений о приеме на 2 тыс. мест, что свидетельствует о конкурсе в 11 человек на каждое место. За пять лет до этого соотношение было 8 человек на одно место.[381]

Однако, как это ни парадоксально  звучит, на рубеже тысячелетий в  полный рост встает принципиально новая  проблема: борьба с функциональной неграмотностью. Причем возникает она  прежде всего в наиболее продвинутых  обществах, где, казалось бы, уровень  элементарной грамотности значительно  выше, чем где-либо в мире. По определению  ЮНЕСКО, функциональная неграмотность  – это, во-первых, практическая утрата умений и навыков чтения, письма и элементарных расчетов; во-вторых, такой уровень общеобразовательных  знаний, который не позволяет полноценно «функционировать» в современном, непрерывно усложняющемся обществе.[382] Информация, в отличие от материальных благ, не может быть присвоена, а  должна быть именно освоена (т. е. понята, осмыслена с позиций уже имеющейся в тезаурусе человека общей системы информации; размещена на нужном месте в кладовой его памяти; кроме того, она должна быть готовой к извлечению и применению в нужное время и в нужном месте). А что можно сказать о «читателе», который после прочтения небольшого и совсем несложного текста оказывается не в состоянии ответить ни на один вопрос по его содержанию? Только одно: он не умеет читать (несмотря на все его аттестаты и дипломы). Это и есть одно из важнейших проявлений функциональной неграмотности.

Россия пока еще, увы, не вполне осознала грандиозность этой проблемы, вероятно, в силу того, что мы еще  реально не вышли на рубежи высокоразвитых обществ. Возможно, именно по этой причине  исследование уровня функциональной неграмотности  в России не проводилось ни в общенациональных, ни даже в региональных масштабах.

Следует отметить, что в  большинстве развитых стран сведения о тотальном росте функциональной неграмотности вызвали не только обескураженность, но и адекватную реакцию в политических кругах. Опираясь на данные и выводы упомянутого выше доклада Национальной комиссии, тогдашний  президент США Рональд Рейган потребовал от Конгресса выделения  солидных ассигнований на кампанию борьбы с функциональной неграмотностью. Его  преемник Джордж Буш в период своей  предвыборной кампании принял на себя обязательство стать «президентом образования». На третьем за всю  историю США совещании президента со всеми губернаторами штатов (сентябрь 1989 года) было сделано заявление, предусматривающее  выдвижение таких целей в области  образования, которые «сделают нас  конкуренто-способными».[383]

Характер развития научных  знаний. Важнейшей движущей силой  изменения в постиндустриальном обществе выступают автоматизация  и компьютеризация производственных процессов и так называемые «высокие технологии». Ускорение изменений  во второй половине ХХ века вообще тесно  связано с быстрым совершенствованием технологических процессов. Значительно  сократился временной промежуток между  тремя циклами технологического обновления: 1) возникновением творческой идеи, 2) ее практическим воплощением  и 3) внедрением в общественное производство. В третьем цикле зарождается  первый цикл следующего круга: «новые машины и техника становятся не только продукцией, но и источником свежих идей».[384]

Новая технология, кроме  того, предполагает новые решения  социальных, философских и даже личных проблем. «Она воздействует на все интеллектуальное окружение человека – образ его  мыслей и взгляд на мир», – утверждает Олвин Тоффлер.[385] Ядром совершенствования технологии выступает знание. Перефразируя изречение Ф. Бэкона «знание – сила», Тоффлер утверждает, что в современном мире «знание – это изменение», другими словами, ускоренное получение знаний, питающих развитие технологий, означает и ускорение изменений.

В социальном развитии в  целом прослеживается аналогичная  цепь: открытие – применение – воздействие  – открытие. Скорость перехода от одного звена к другому также значительно  увеличивается. Психологически людям  трудно адаптироваться к множеству  изменений, происходящих в кратчайшие сроки. Тоффлер характеризует ускорение  изменений как социальную и психологическую  силу – «внешнее ускорение преобразуется  во внутреннее».[386] Положение об ускорении  изменений и их социальной и психологической  роли служит обоснованием перехода к  некоему «супериндустриальному» обществу. Нам представляется, что наиболее удачным названием такого социума  должно стать «информационное общество».