Социология как наука: предмет, структура, функции, значение

Более того, во многих великих открытиях  Научной революции религиозное  знание непосредственно играло инструментальную роль для учёных. Так, острое чувство единства мира, присущее Ньютону, имело религиозные корни; он в течение десяти лет вёл глубокие богословские исследования, а в 1674 году даже уведомил секретаря Королевского общества Г. Ольденбурга, что намерен прекратить занятия математикой и оптикой, целиком посвятив себя изучению Священного писания, особое значение придавая книге Пророка Даниила и Апокалипсису св. Иоанна.

Этот  факт имеет и предысторию. В 1691г. умер великий учёный и философ  Роберт Бойль, соединявший в своём мировоззрении пантеистические и научные представления. Его не покидала мысль о необходимости доказательно сокрушить доводы сторонников атеизма, и, по его мнению, спасти ценности христианской религии могла только наука, основанная на наблюдении, эксперименте и математическом расчёте. Бойль оставил завещание, по которому ежегодно на сумму в 50 фунтов стерлингов должны были быть прочитаны 8 проповедей об онтологических основах христианской религии. Первым проповедником для чтений 1692г. был назначен капеллан Ричард Бентли.  

Темой проповедей Бентли выбрал «Опровержение  атеизма» и решил построить доказательство на основе анализа системы мира. Он стал изучать «Начала» Ньютона, но у него возник ряд вопросов, которые  не смогли разъяснить знакомые математики, и Бентли обратился к самому Ньютону. Тот отнёсся к просьбе исключительно серьёзно и написал Бентли четыре письма с размышлениями о строении Вселенной, которое, как он выразился в первом письме, «по моему убеждению вряд ли можно объяснить лишь естественными науками, и поэтому я вынужден приписать подобные превращения плану и промышлению некоего агента, наделённого способностью мыслить».

Любопытны и проницательно-эпатажные размышления  из ХХ столетия М. Фуко, именующего методологию научного эксперимента не иначе, как «допросом Природы под пыткой». Фуко подчёркивает, что структура познавательного процесса экспериментальной науки сложилась под сильным влиянием процедуры дознания в средневековом суде: «Как математика в Греции родилась из процедур измерения и меры, так и науки о природе, во всяком случае частично, родились из техники допроса в конце Средних веков. Великое эмпирическое познание… имеет, без сомнения, свою операциональную модель в Инквизиции – всеохватывающем изобретении, которое наша стыдливость упрятала в самые тайники нашей памяти».

Собственно  сложность и непримиримость взаимоотношения  науки и религии как систем знания заключается в том, что  религиозное миропонимание сцеплено с религиозным переживанием, которое  иррационально и не может участвовать в споре, навязанном на языке рациональной логики. Об этом предупреждал М. Вебер, подчёркивая, что религиозный опыт «отличается абсолютной некоммуникабельностью; он носит специфический характер и выступает в качестве знания, хотя и не может быть адекватно выражен посредством языкового и понятийного аппарата…

Любое религиозное переживание теряет своё значение по мере того, как делается попытка дать ему рациональную формулировку, и тем больше, чем лучше удаётся  формулировать его в понятиях. В этом коренится причина трагических конфликтов всего рационального богословия».

Уместно привести и цитату философа- экзистенциалиста Льва Шестова, для которого всякий идеализм представлялся более опасным противником людей, чем грубо и откровенно выражающие свои притязания материалистические концепции: «… положительные мыслители, то есть идеалисты и метафизики, бранных слов не употребляют. Зато они заживо хоронят… на своих идеалистических кладбищах, именуемых мировоззрениями». (Л. Шестов. «Начала и концы»)

Широкое распространение  при социологическом анализе  религии получил функциональный подход, зародившийся еще у классиков  теоретической социологии – М. Вебера, Э.Дюркгейма, Т. Парсонса и др. Современные социологи также стремятся ответить на вопрос, каковы функции религии в обществе и какие потребности она удовлетворяет? При этом обычно выделяют шесть основных общественных потребностей.

1. Мировоззренческая общественная потребность, связанная с «предельными» критериями, Абсолютом, с точки зрения которых осмысливаются мир, общество, человек, обеспечиваются смыслополагание и целеполагание.  Религия придает смысл бытию, предоставляет возможность тому, кто верует, вырваться за пределы ограниченности, поддерживает надежду на достижение иного будущего, на избавление от страданий, несчастий, одиночества, морального падения.

2. Интегративная общественная потребность заключается в том, что совместные верования, культы, обряды усиливают социальную сплочённость, по выражению Э. Дюркгейма,  формируют «Мы-чувства». Рассмотрение Дюркгеймом религии как исходного момента интеграции архаических обществ остается в силе и сегодня. Религия формирует систему культурных кодов, определяющих идентичность больших социальных групп, обеспечивает их устойчивость и стабильность. Принятие определенной системы верований, символов, согласно Э. Дюркгейму («Элементарные формы религиозной жизни»), включает человека в религиозную моральную общность и служит мощнейшей интегративной силой для людей.

Роль  религии как фактора интеграции общества неоднократно проявлялась в истории. Достаточно вспомнить, что русская православная Церковь мирила враждующих   князей, была хранительницей национальной культуры в годы золотоордынского ига и  последующих смут. Она занимала патриотические позиции в годины бедствий - вражеских нашествий в 1812 г., в Отечественную войну 1941-1945 гг.

3. Регулятивная общественная потребность, во многом удовлетворяемая религией, заключается в том, что религия исторически формирует моральные нормы поведения в обществе, осуществляет социальный контроль над  их соблюдением через свои организации, называемые церковью, или (иногда) путём возбуждения общественного мнения.

Пристальное внимание анализу регулятивной функции  религии уделял М. Вебер. В центре анализа социолога находится протестантизм в его аскетическом и светском ракурсе. Протестантизму присущ сугубый индивидуализм в делах веры; он учит, что судьба каждого человека предопределяется Богом, но вся жизнь христианина должна быть непрестанным активным борением и покаянием, потому важны не столько обряды, сколько усердное выполнение своих обязанностей каждым. Работа есть нравственная необходимость, добросовестный труд, который будет вознагражден успехом и благосостоянием, – вот кредо протестантской этики.

Одновременно  Вебер разрабатывает и такое понятие, как «рационализация», означая им происходящий в Западной Европе процесс демистификации мира, когда деятельность всё более сводится к прозаичному расчёту и ориентируется на специализированное разделение труда, находящее своё окончательное выражение в бюрократии.

Вебер крайне негативно относился к  этому процессу, считая его разрушительным для жизнеспособности и свободы  личности. Причём рационализацию он считал уникально европейской по происхождению  и, сравнивая европейские и восточные религии, показывал, как человек, ориентируясь на различные религиозные, социальные и политические ценности, создавал структуры, затрудняющие его мирское процветание на Востоке и стимулирующие оное на Западе. М. Вебер подчёркивал, что только западная религия разрушала власть магии и тем самым оказывала решающее влияние, независимое от экономических интересов, на всё пространство социальной жизни.

4.  Психотерапевтическая общественная потребность связывается с более оптимистическими жизненными установками и стрессоустойчивостью верующих. Мотив смирения помогает верующим легче преодолевать встречающиеся на их пути трудности.

5.   Коммуникативная общественная потребность, иногда в значительной степени удовлетворяемая религией, состоит в том, что совместное участие в религиозных организациях и мероприятиях способствует общению и налаживанию личных контактов участников таковых действий.

6. Компенсаторная общественная потребность связана с необходимостью восполнения практического бессилия людей, их неспособности сознательно управлять общественными отношениями. Отечественные религиоведы советского периода Д.М. Угринович и И.Н. Яблоков отмечают  ее как главную социальную функцию религии.

Однако  отношение к религии претерпевало мощные изменения. На смену ей приходит сначала этика, позже идеология (в форме свободомыслия и атеизма как мировоззрения), которые в определенной мере пытались заместить функции религии и составить ей  своего рода конкуренцию. Вот как отвечает на этот вопрос Бертран Рассел, крупнейший английский философ, математик, гуманист: «Нам надо стоять на своих собственных ногах и глядеть  прямо в  лицо миру – со всем, что есть в нем хорошего и дурного, прекрасного и    уродливого;  видеть  мир таким, каков он есть, и не бояться его. Завоевать мир  разумом, а не рабской покорностью перед тем страхами, которые он порождает. Вся концепция бога является  концепцией, перенятой от древних восточных деспотий. Эта   концепция совершенно недостойна свободных людей… Хорошему миру нужны знание, добросердечие и мужество… Хорошему миру  нужны бесстрашный взгляд и свободный   разум».

Но век идеологий  был недолог. Переход от религиозной  нормативной системы к идеологической и распад последней получил своеобразную интерпретацию в термине «секуляризация»: процесс освобождения различных сфер общественной жизни от контроля духовенства как социальной группы и церкви как социального института или моральной силы. Иными словами, секуляризация означает «обмирщение».

Ослабление  и даже распад нормативной религиозной  системы всегда раскрепощают чисто инстинктивные силы человека, и материальные интересы становятся доминантными. Животный гедонизм, ранее в значительной мере обуздываемый христианской религией, вышел на передний план. В этом смысле осознание позитивной роли религии произошло, когда большинство населения Европы стало практически безрелигиозным.

Секуляризация неразрывно связана с плюрализмом  мировоззрений, в том числе и с плюрализмом религиозным, что зачастую приводит и к идее независимости государства от церкви. Религия становится частным делом индивида, она «приватизируется», уменьшается её власть. Возникает форма «гражданской религии», которая становится приватным состоянием личности, делом ее субъективных предпочтений. Американский социолог П. Бергер в своей книге «Священная завеса» высказывает мысль, что секуляризация враждебна религии и вместе с разрушением религии ставит под угрозу стабильность общества. Модернизация религиозного феномена  по сути своей деструктивна.

Положение религии  в современном обществе  достаточно противоречиво. Пройдя путь от теорий отмирания до возрождения в веке ХХ, религия вылилась в форму религиозного фундаментализма (консервативное направление, отстаивающее неизменность догматики и культовых предписаний) и модернизма (ставящего задачу обновления религии, приспособления ее к современным реалиям). В качестве такой альтернативы предлагается светский гуманизм, согласно которому религия, чтобы сохранить свои духовные приоритеты, должна искать почву не в потустороннем начале, а в этической стороне жизни человека, в мире посюстороннем. Религиозная этика, опирающаяся на веру в Бога, и безрелигиозная этика светского гуманизма, согласно последнему, стоят вместе в своем противодействии аморализму, бесчеловечности, нравственному распаду. Религиозное же сознание оказывается открытым контактам с другими религиями, межрелигиозному диалогу, экуменизму. 

В целом социологический  прогноз относительно будущего религии  не оправдался, хотя контовская позитивистская идея – прогноз о замене религии наукой -  господствовала в общественном сознании  до первой трети ХХ века. Второй социологической теорией, а фактически вторым прогнозом,  говорящим об исчезновении религии, была марксистская интерпретация религии как формы «ложного сознания», «сердца бессердечного мира» и т.п., и этот прогноз также не оправдался. Третья и наиболее дискутируемая теория «утраты священного», принадлежит М. Веберу, который предвидел неизбежный конфликт между религией и современным прагматичным сознанием, с безусловной победой последнего.

 Нынешний  век показал, что «священное  начало» продолжает существовать  и  религия как особый феномен  в той или иной форме неизменно  присутствует в жизни  людей.  В  этой  связи  примечательно  высказывание православного Патриарха   Московского  и всея Руси Алексия II: «Между верой и знанием нет противостояния.  Однако всем векам и народам знаком   спор о том, можно ли подкрепить мистический  опыт научными данными. Этот спор религии не с наукой, а скорее, с   идеологией сциентизма, привыкшего  говорить от  имени науки» («Усилятся ли в ХХI в. позиции атеизма или, напротив, укрепится вера в Бога?»).

 В России 1990-х годов обнаруживается, вопреки  прогнозам О. Конта, спрос на  иррационализм и мистику. Этому  способствовали технократический  подход к реформированию общества, модернизация страны ценой колоссального обнищания основной массы населения, пренебрежение  не только моральными, но и правовыми нормам, криминализация общества. Интеллигенция, система образования практически оставили народное сознание без поддержки как раз в период кризиса, когда старые ценности и идеалы, которыми жили несколько поколений советских людей, были дискредитированы и образовался духовный вакуум. Религиозная вера многих россиян сегодня означает не что иное, как простую инверсию вчерашнего неверия, - бывшие атеисты в одночасье стали верующими.

Во второй половине 1990-х годов в России с лекциями в МГУ выступил  философ и  социолог-марксист из США Говард Парсонс. Он был удивлён громадному количеству иностранных миссионерских организаций, кружков и сект,   в том числе прибывших из Америки, которые в огромном количестве заполонили духовное пространство нашей страны. Затем тенденция меняется. При государственной поддержке осуществляется «укрепление «традиционных» религий», прежде всего православия как «культурообразующей» и «государственнообразующей» конфессии большинства (84 % населения современной России – русские). Но вместе с тем происходит  возрождение  религиозной нетерпимости и усиливается влияние фундаментализма. А поскольку страна переживает уникальную религиозную ситуацию, некоторое число россиян, осуществляющих те или иные религиозные практики, выступают неофитами, чему способствовала и прерванность религиозной традиции, и нехватка профессиональных священнослужителей.