Роль матери в этнической социализации

Одновременно формируется  и гендерная идентичность – осознание  себя мужчиной в качестве члена высокостатусной социальной группы – избранного клана или мужского союза. В архаических культурах гендерная мужская идентичность практически совпадала с социальной идентичностью высшего уровня – в качестве полноправного и полноценного члена общины.

Во-вторых, институт инициации  был призван формировать позитивную социальную идентичность и таким  образом под держивать сплоченность племени. В процессе обучения подростков особое внимание уделялось их знакомству с историей общности – подлинной и мифической – и происхождением всех ее членов от общего предка. На этой основе прививалось чувство солидарности с ней, и в конечном счете, достигалось, что будущие общинники «не бросали вызова древним порядкам, а принимали их как священное и незыблемое наследие предков» (Иорданский, 1982, с.252).

Выполнение этой задачи считалось  в первобытных культурах столь  важным, что единения подростка с  группой порой добивались самыми жестокими способами. Как уже  отмечалось, даже в культурах, где  дети росли в атмосфере вседозволенности, инициации знаменовали собой  период, когда от индивида требовали  полной покорности и подавляли проявления самостоятельности и инициативы.

Можно согласиться с В. Я. Проппом, что инициации отмирают вместе с создавшим их строем (см. Пропп, 1986). В первобытных культурах инициации воспринимались как одна из важнейших сторон жизни общности и весьма успешно выполняли функцию связи поколений. Но в их основе лежала классификация индивидов по полу и формирование прежде всего тендерной идентичности. Поэтому не следует удивляться исчезновению инициации в более сложных социальных системах. В современном «западном» обществе взросление «рассматривается скорее как серия автономных друг от друга социальных переходов (гражданское совершеннолетие, начало трудовой деятельности, вступление в брак и т.п.)» (Кон, 1988 б, с.206), а тендерная идентичность утратила былое значение и уступила место другим социальным идентичностям (этнической, профессиональной и т.п.).

Внешне похожие на инициации  обряды западной культуры не полностью  им соответствуют, так как оформляют  лишь частные аспекты «перехода  в мир взрослых». Например, конфирмация  в христианстве обращена лишь к религиозной  сфере жизни. v И в нашем недавнем прошлом имелся частичный аналог процесса инициации: развитие человека от ребенка до взрослого сопровождалось его приобщением к ценностям партии. Ступени социализации – октябренок, пионер, комсомолец, член КПСС – носили ритуальный характер, изобиловали проверками и испытаниями. И только человек, вступивший в партию, считался «полностью и окончательно» социализированным членом общества. Но такая «инициация» затрагивала только один, и не самый главный, аспект жизни человека – идеологический. Особенность подлинной инициации состоит в том, что ее обряды «обращены к личности в ее целостности – к ее телу, духу и социальному статусу» (Кле, 1991, с.39), а приводит она к полной смене социальной идентичности.

Семья как институт социализации

Специфика семьи как социального  института состоит в том, что  она, с одной стороны, может быть рассмотрена как структурный  элемент общества, а с другой —  как малая группа. Соответственно семья, выполняя свою социализирующую  функцию по отношению к личности, является, с одной стороны, проводником  макросоциальных влияний, в частности  влияний культуры, а с другой — средой микросоциального взаимодействия, характеризующейся своими особенностями.

Изучение семьи входит в задачи не только социальной психологии, но и этнографии детства, социологии семьи, возрастной психологии, психологии личности; она является необходимым  элементом анализа практически  любой психотерапевтической практики. Но как бы ни варьировали предметные ракурсы ее исследования, общий вывод  состоит в том, что роль семьи  в сенсомоторном, когнитивном, психосоциальном  развитии ребенка является решающей. Как бы ни различались теоретико-методологические основания исследователей семьи, они  едины в одном: для своего развития дети нуждаются в безопасной, эмоционально-поддерживающей и предсказуемой среде, предоставляющей  им возможности для проявления собственной  активности. Естественной такой средой является семья. Во всех же социально-психологических  концепциях личности семья традиционно  рассматривается как важнейший  институт социализации. Именно в ней  «дети приобретают первые навыки взаимодействия, осваивают первые социальные роли ( в том числе половые роли, формирование черт маскулинности и фемининности), осмысливают первые нормы и ценности. Тип поведения родителей (авторитарный или либеральный) оказывает воздействие на формирование у ребенка образа Я».

Как элемент макросреды семья  является проводником ребенка в  культуру: религиозные традиции, этнические стереотипы и моральные ценности дети усваивают в основном через  семью. При этом отмечается, что роль семьи в трансляции культурных влияний  тем больше, чем выше гомогенность окружающей ее социальной общности: в  разнородном, поликультурном социуме  отдельные культурные традиции могут  находиться в противоречии друг с  другом, затрудняя процесс вертикальной трансмиссии культуры. Однако множественные  исследования показывают, что и при  достаточной культурной разнородности  общества родители становятся референтным источником выбора ценностей и моделей поведения в тех областях, в которых культурные нормы стабильны, а таковыми являются религиозные убеждения, этнические и полоролевые стереотипы.

Так сравнительный анализ межпоколенной трансляции религиозных установок в израильском кибуце и современном американском обществе показывает однозначно большую эффективность первого.

Особенно ярко это можно  видеть на примере трансляции полоролевых стереотипов. Начиная с младенческого возраста, родительское отношение к мальчикам и девочкам несет в себе явный отпечаток существующих в культуре представлений о «настоящем мужчине» и «истинной женщине»: в зависимости от пола в большей или меньшей степени поощряется двигательная активность, увеличивается/уменьшается количество вербальных реакций, направленных на ребенка, варьируют причинные объяснения его поведения и т.п. [Bem D. , 1975, Bennett В., 1975]. При этом в экспериментальной ситуации, когда пол младенца специально затрудняли для идентификации ( его одежда не несла явных признаков пола), взрослые испытуемые до начала взаимодействия так или иначе все-таки категоризовали его как мальчика или девочку и лишь потом на этой основе строили свое общение с ним [по: Крайг Г., 2000]. Было показано также, что существует определенная преемственность полоролевых представлений родителей и подростков именно с точки зрения стереотипов мужественности/женственности, хотя частные оценки допустимости, например, тех или иных аспектов сексуального поведения могут быть причиной межпоколенных конфликтов [ Кле М. , 1991].

Косвенным подтверждением роли родителей в трансляции этнических и религиозных установок являются данные анализа причин конфликтных  отношений в семье. Например, даже в подростково-юношеском возрасте, когда начинается процесс эмансипации  ребенка от семьи, конфликты между  родителями и детьми по поводу основных религиозных, политических или национально-культурных ценностей крайне редки [Hill J., 1987], и независимый идеологический выбор ( если он происходит) датируется уже собственно молодежным возрастом [Waterman А., 1985].

В данном случае речь идет о  стабильном обществе. В ситуации радикальных  социальных перемен и социальной нестабильности вырисовывается менее однозначная картина. С одной стороны, есть данные, свидетельствующие об увеличении роли семьи в межпоколенной трансляции ценностей [Баклушинский А. С. , 1995], об определенности политических ориентаций российских подростков характером их социальной идентичности, основу которой составляет социальный статус родительской семьи [Собкин В. С, 1997], с другой — результаты об увеличении межпоколенных «разрывов» в ценностном отношении [Иваненков А. В., 1993]. Однако нельзя не согласиться с И.С. Коном, отмечающим, что если раньше любое обнаруженное межпоколенное совпадение установок и ценностных ориентаций автоматически приписывали родительскому влиянию, то сегодня, принимая во внимание когортные и исторические различия, а также данные об обратном влиянии детей на родителей, исследователи стали гораздо осторожнее в своих выводах [ Кон И. С. , 1988].

Представляется, что для  социально-психологического изложения  краткий обзор исследований семейного  влияния логично представить  через описание эмпирически установленных  взаимозависимостей структурно-динамических особенностей семьи как малой  группы и тех или иных аспектов социального развития ребенка. В  целом можно выделить три основных параметра: состав семьи, ее сплоченность и качество коммуникации.

Так, с точки зрения состава  семьи отмечается следующее:

# при отсутствии одного  из родителей самовосприятие ребенка центрируется на образе того из родителей, который живет вместе с ним и заботится о нем: эта тенденция больше выражена у мальчиков, воспитываемых матерью, нежели во всех остальных случаях [Бернс Р., 1986];

# общее количество детей  в семье незначимо влияет на  их самооценку, впрочем, как и  порядок их рождения; большее  значение имеет характер отношений  с родителем одного пола ( там же);

# эмоциональная депривация  в раннем детстве ( воспитание ребенка в отсутствие родителей или фигур, их замещающих) ведет к чувству собственной малозначимости, тревожности, а в подростковом возрасте — к нормативной дезориентации, социальной самоизоляции и чувству бессилия перед общественными институтами [по: Анцыферовой Л. И., 1993];

# сравнительные лонгитюдные исследования детей из полных семей и детей-воспитанников детских приютов показали, что и в возрасте 2 0-2 5 лет последние обнаруживают меньшую социальную зрелость даже при условии усыновления в школьном возрасте [Dennis W., 1973, Раттер М. , 1999].

Что касается такого параметра, как сплоченность семьи, то было показано, что:

# в целом сегодня для  западноевропейских стран характерно  увеличение уровня семейной сплоченности (по сравнению с 50-60-ми годами  ХХ века), что выражается в большей  материальной и эмоциональной  поддержке детского поколения  со стороны родителей, в увеличивающемся  времени пребывания подростков  и молодежи в родительском  доме, в большей доверительности  межпоколенных отношений [Ремшмидт Х. , 1994]1;

Среди причин подобного увеличения внутрисемейной сплоченности исследователи  выделяют общие социально-структурные  изменения (одинаковый уровень безработицы  в родительском и в молодом  поколении), изменения внутрисемейной структуры (увеличение авторитета женщин в семье) и более высокий уровень  образования молодых по сравнению  с их родителями [Ремшмидт Х. , 1994].

# в установлении высокого  уровня семейной сплоченности  на ранних этапах жизни семьи  большую роль играет мать, а  на этапе отделения подростка  от семьи — отец: именно он  занимает ключевую позицию в  поведенческой и эмоциональной  эмансипации подростка вне зависимости  от его пола [ Кле М. , 1991; Крайг Г. , 2000];

# наибольшая эффективность  в семейной жизни ( в частности, по параметрам способности к конструктивному разрешению конфликтов с детьми и субъективной удовлетворенности отношениями с ними) отмечается в семьях со «средним» уровнем сплоченности: как разобщенные, так и «сверхсвязанные» семьи оказались менее успешны в этом вопросе [Olson J., 1993];

# одним из основных  объективных факторов, влияющих  на сплоченность семьи как  малой группы, является возраст  детей: по многочисленным данным  в целом семьи с маленькими  детьми более сплоченны, чем семьи с тинэйджерами [Райс Ф., 2 000];

# существует взаимосвязь  между полом подростков и оценкой  сплоченности семьи, которую дают  они сами: в целом юноши склонны  считать свои семьи менее сплоченными,  нежели девушки [ Кле М. ,1991, Райс Ф. , 2000].

Наибольший эмпирический материал накоплен по вопросам характера  коммуникации в семье. В основном он касается выделения тех или  иных классификаций родительского  поведения ( типов родительской власти, стратегий воспитания, видов родительской любви и т. п.) и анализа межпоколенных конфликтов. Так, отмечается:

# влияние родительской  любви и эмоциональной поддержки  различно для мальчиков и девочек:  если для девочек выражение  любви родителей к ним более  благоприятно сказывается на  общем уровне самооценки, то для  мальчиков оно более значимо  в плане формирования навыков  социального поведения и скорости  адаптации к изменившимся условиям  социальной среды, причем гиперопекающий стиль воспитания скорее отрицательно сказывается на их самооценке [ Бернс Р. , 1986];

# для формирования Я-концепции ребенка важны следующие три параметра родительского отношения: уровень контроля, степень эмоциональной близости и заинтересованности. Так, высокая степень авторитарности в отношениях с ребенком препятствует формированию у него позитивной Я-концепции, эмоциональная отчужденность ведет к формированию нестабильного самоотношения, а незаинтересованность и безразличие сказываются на структурных составляющих образа Я [ Бернс Р. , 1986];

# стиль детско-родительских  отношений влияет на особенности  детского самоотношения. Подростки, сталкивающиеся с демократическими, эгалитарными или разрешающими типами поведения родителей, редко испытывают чувства заброшенности и отверженности, в то время как они характерны для большинства тех подростков, которые испытывают попустительскую, игнорирующую или автократическую модель родительского воздействия [ Кле М. , 1991];

# отмечается также зависимость  определенных параметров социального  поведения ребенка от характера  родительской власти. Авторитарный  и гиперопекающий стиль приводит к формированию социальной ригидности1 [Волович А. С., 1990], впрочем, авторитаризм воспитания традиционно оценивается как один из источников формирования предрассудков по отношению к аут-группам; авторитарность воспитания в семье может вызвать неуверенность в отношениях со сверстниками [ Крайг, 2000]; повышенная агрессивность в отношениях со сверстниками коррелирует с уровнем физического насилия в семье [Бандура А., Уолтерс Р., 2000]; способность к самостоятельному принятию решений и социальному выбору раньше формируется у подростков из семей с демократической моделью родительской власти [Кле М. , 1991];