Концепт судьбы в контексте культур

Гейдар Джамаль, теоретик исламизма, утверждает, что такого ясного, четкого понятия “судьба” в Исламе нет⁴ (в том понимании, как мы привыкли в русском языке, в английском или французском языках - от латинского “fatum”, кстати “fatum” - это “рок”, а “destiny” - это некое местоназначение, то есть судьба, это определенное направление путешествия. Это осмысленное путешествие, в отличие от рока).

Все понятия  и категории судьбы и рока в  исламской традиции анализировались философами, которые, с одной стороны, были глубоко верующими людьми, воспринявшими Коран, но оборот их мыслей был заимствован у греков, у Аристотеля, они опирались на некий механизм дискурсивной мысли, которая глубоко чужда самой сущности Откровений. Они исходили из Откровения, которое является утверждением абсолютной свободы, а вопросы, связанные с судьбой свободы по отношению к себе, решались через механизм греческой мысли, которая, наоборот, явилась в условиях рока, то есть возникает такая проблема, такая духовная коллизия, которая привела в конечном счете к краху философии на исламском Востоке, в исламском мире.

В действительности для того, чтобы понять, как судьба, рок и свобода оцениваются в Исламе, нет необходимости обращаться к историческому философскому наследию Ислама, достаточно вновь и вновь углубляться в Коран, который дает иногда неожиданно острые, даже страшные ответы, хотя они бывают очевидны, то есть их восприятие русским и европейскими языками снимает ту жесткую остроту, которая имеется в каноническом оригинале. Так, например, многие представляют извне Ислам как учение о предопределении, ислам как фатализм, ислам с точки зрения “написано”, но в действительности по Корану “Аллах не меняет ничего с людьми до тех пор, пока они сами не переменят внутри себя”.

В поведение  высшей силы как и в поведение  человека ислам внес новый смысл, легший в основу образа жизни мусульманской  цивилизации. Судьбу заменил Аллах — более могущественный, более справедливый и более добрый, чем она.

АФРИКА

Традиционные  культуры негритянских народов Африки (или черной Африки) обладают своей  спецификой, которая состоит в  их ориентации на прошлое. Это значит, что традиционное африканское мышление выделяет только настоящее и прошлое, понимаемое, однако, иначе, чем в современной европейской культуре. Эти два измерения кенийский ученый Дж. Ибити назвал следующими терминами, взятыми из языка суахили: саса — теперь и залгапи — давно. Саса — это осознание человеком своего собственного существования, время, в котором он сам участвует или участвовал. Чем старше человек, тем длиннее период саса, оно содержит в себе прежде всего динамическое настоящее, ограниченное будущим и уже прожитым прошлым. Будущее имеет только краткую ценность, нет будущего «самого по себе», мышление о будущем является весьма короткой проекцией саса на текущие потребности. И если саса — это автономное микровремя, то залгани — макровремя, все, что было до текущего момента, «кладбище времени», по выражению Дж. Мбити. Однако данное эффектное определение не следует понимать буквально, в духе современной европейской культуры — ведь «кладбище времени» является живым, оно постоянно присутствует в африканском настоящем. Эта ориентация на прошлое, постоянное взаимопроникновение саса и залгани находит свое выражение в различных сферах традиционных культур черной Африки: в сфере религиозных верований и обрядности, в сфере устной литературы, в сфере искусства и пр. Основным элементом, упорядочивавшим знание о залгани в рамках африканской ментальности, является миф, присутствующий в подтексте каждой из этих сфер.

ПРОБЛЕМА  СУДЬБЫ В АНТИЧНОМ МИРЕ

Позиция древнегреческихз философов

Рок или судьба(др.-греч. μοϊρα, αΐσα, τύχη, άνάγκη, είμαρμένη, πεπρωμένη;) — имеет в древнегреческой литературе двоякое значение: первоначальное, нарицательное, пассивное — предопределённой каждому смертному и отчасти божеству доли, участи, и производное, собственное, активное — личного существа, назначающего, изрекающего каждому его участь, особенно время и вид смерти. Антропоморфические боги и богини, с одной стороны, ограниченные в своём могуществе, доступные страстям, умилостивлению жертвами и мольбами, с другой — обязанные награждать добродетельных и карать порочных, оказывались недостаточными для того, чтобы объяснить в каждом данном случае причину бедствия, постигающего того или другого из смертных часто совершенно неожиданно и незаслуженно. Многие события в жизни отдельных людей и целых народов совершаются вопреки всем человеческим расчетам и соображениям, всем понятиям об участии человекоподобных божеств в людских делах. Это вынуждало древнего грека допускать существование и вмешательство особого существа, воля и действия которого часто неисповедимы и которое поэтому в сознании греков никогда не получило ясно очерченного, определённого облика. «Те люди, — замечает историк Полибий, — которые, по природной ли ограниченности, или по невежеству, или, наконец, по легкомыслию, не в состоянии постигнуть в каком-либо событии всех случайностей, причин и отношений, почитают богов и судьбу виновниками того, что было достигнуто проницательностью, расчётом и предусмотрительностью»

Мы должны знать и помнить, какое место занимало не только понятие о судьбе, но даже само слово “судьба” у греков. “Тюхе” (“судьба”) - наверное, одно из основных понятий в греческой культуре. Греки считали, что все подчинено судьбе, что даже боги и то трепещут перед этой богиней Тюхе. Боги, которые очень много могут, не могут пересилить судьбу. Таков был классический греческий подход к этой проблеме. В мифе об Эдипе ясно видно, до какой степени невозможно уйти от судьбы.

Выброшенный в  раннем младенчестве из дома из-за страшного  пророчества, он все же возвращается в родной город, убивает отца и женится на своей матери. Страшный, с мрачным колоритом этот миф показывает, до какой степени с точки зрения грека человек - пленник судьбы.

Из поэм Гомера было известно, что боги бессильны перед решением Судьбы, а следовательно, она правит миром. Вселенная, таким образом, являет собой как бы систему всеобщей зависимости. Раб подчинен человеку-господину, человек — игрушка богов, боги подвластны Судьбе. Удел человека — рабство не только физическое, но и духовное. Человек как раб предстоит богам не с чувством смирения, а скорее как невольник. Смирение рождается из веры в благость высших сил, между тем никаких признаков благости Мойры у Гомера нельзя было найти. Ее предначертания — лишь прихоть, не имеющая цели и смысла, которая превращает мир и действия человека в абсурд.

За красочными картинами гомеровского эпоса можно различить скрытую мысль об обреченности людей и народов. Оборона Трои бесполезна — ее жребий предопределен; Ахиллес знает о неизбежности своей ранней гибели, Одиссей — об участи своих товарищей.

Египтянам и  индийцам были чужды подобные представления благодаря вере в бессмертие. Гомеровская же религия, говоря о страшной Преисподней, ожидавшей людей после смерти, внушала им лишь тоску и ужас. Перед лицом смерти человек переставал быть активным членом общества, оказывался беспомощным у края пропасти.

Взгляд на судьбу у римлян

В отличие от греческих  Мойр у римлян были Парки, которые пряли нити жизни. Все три выпряденные нити свиваются в одну и образуют крепкую нить судьбы, которая связывает или освобождает человеческую жизнь на земле.

Эти три  Парки  - три силы человеческого сознания:  сила воли,  сила  мысли  и  сила действия.  Они находятся не вне человека,  а внутри  его.  
Его судьба делается им самим, а не навязывается ему произволь-  
но внешними силами; его собственные силы, ослепленные неведе-  
нием,  прядут  и сплетают те нити,  которые связывают его;  но  
точно так же его собственные силы, направляемые знанием, осво-  
бождают его от им же наложенных на себя цепей.  
          Важнейшая из этих сил есть сила мысли. Нить мысли вплетается в умственные и нравственные качества,  а эти качества,  в своей совокупности, образуют то, что мы называем характер. 

Вторая Парка,  прядущая крепкую нить  человеческой  судьбы, есть сила воли. Воля проявляется как желание: желание обладать и есть сила притяжения или любовь в  ее  бесчисленных  формах; желание оттолкнуть есть ненависть или отвращение, уклонение от всего,  что для нас нежелательно. Человек сильной воли достигает всегда того,  чего он хочет.

Эта Парка снабжает человека объектами желания  и  благоприятными случаями для приобретения их. Воля создаёт благоприятные случаи и привлекает желаемое.

 Третья нить прядется  силою действия,  и это та нить, которая вносит в жизнь внешнее благополучие или внешнее бедствие.  Как мы действуем относительно окружающих нас, так и они противодействуют нам. Человек, распространяющий счастье вокруг себя,  привлечет  счастье  и на себя;  тот же,  кто заставляет страдать других,  вызывает реакцию страдания и на себя самого. Закон, относящийся к этой третьей нити, таков: действия,  влияющие на других, вызывают реакцию того же рода в нас самих.

Это те три нити, которые делают судьбу, ибо они создают характер, возможности нашей жизни и окружающую среду;  они не обрываются со смертью, но протягиваются вперед, в  другие  жизни.  Нить мысли дает характер, с которым человек приходит в земной мир;  нить воли приносит  благоприятные случаи или отнимает их,  она делает людей счастливыми или несчастными; нить действия приносит благоприятные или неблагоприятные физические условия. 

У римлян к проблеме взаимоотношений  человека и его судьбы совсем другой подход. Казалось бы, греки и римляне  очень похожи и античная литература, греческая или римская, очень похожи. Но вместе с тем совершенно другая психология. Римляне в отличие от греков, которые утверждали, что даже боги боятся судьбы, говорили, что человек - сам творец своей судьбы. Есть такая латинская поговорка “Fortunam suam faber quisque” - каждый творец своей судьбы, своей фортуны.

ПОНЯТИЕ СУДЬБЫ В КУЛЬТУРЕ ДРЕВНИХ КЕЛЬТОВ

Концепт “судьбы” в кельтской  традиции в конкретных своих воплощениях  оказывается неожиданно смутным, неясным  и мало вербализованным, что, казалось бы, противоречит тому факту, что в фольклоре мотив предречения судьбы встречается достаточно часто. Отметим также, что необычайно высокий социальный статус друидов в Галлии, как свидетельствуют античные авторы, объяснялся во многом именно их умением предрекать будущее посредством сложной системы мантических ритуалов. Cтрабон, например, дает красочное описание галльских седовласых пророчиц, одетых в белые льняные одежды, которые собственноручно перерезали горло пленникам и по виду крови, текущей из горла, а затем — по состоянию внутренностей предсказывали своему племени победу или поражение. Вера галлов в разного рода знамения была столь велика, что, например, галаты, как известно из римских источников, перед сражением, исход которого был предречен как неблагоприятный, могли заранее предать смерти своих детей и женщин, чтобы избавить их от позорного плена. Но древние ирландцы — это не галлы и даже не потомки последних, поэтому мы вполне можем предположить, что система понятий, которая галлам I в. н.э. была уже знакома, ирландцам, например, V в. еще могла быть чужда.

Не имеет смысла искать ясную общую концепцию Судьбы в саговой традиции. “Концепт судьбы” у древних кельтов в привычном для нас понимании сформирован еще не был. В представлениях же о судьбе необходимость мыслится как реализующаяся совершенно независимо от человека. Человек не может ни отменить, ни отсрочить ее осуществление, ни вообще хоть как-то повлиять на нее.

В том, что касается жизни, смерти и судьбы каждой отдельной  личности в раннем кельтском обществе, то наличие в нем жрецов-медиаторов, облеченных сакральным знанием о  будущем, было также связано с представлением о том, что именно они этим будущим управляют и во многом влияют на него.

Смешение понятий “пророчества”  и “проклятия”, особенно — в  ситуациях предречения “дурной” смерти есть явление достаточно распространенное и связанное с особыми представлениями о вере в силу слова, которой обладает сакральное лицо.

Необычайно распространенное в древнеирландских текстах существительное aided включало в себя не столько идею смерти насильственной, сколько представление  о смерти внезапной, неожиданной и, всегда, неестественной. В ряде контекстов понятия противоестественной смерти и злой судьбы оказываются настолько слитыми, что точный перевод фразы в целом может вызвать затруднение.

Тема судьбы отчётливо  прослеживается во многих песнях «Старшей  Эдды», являясь одним из основополагающих философских  мотивов.  Древние  скандинавы выработали свой взгляд на  этот  вопрос.  Именно  он  во  многом  определяет специфику «Старшей Эдды». Всю  глубину  описываемых  событий  можно  постичь, лишь глядя на них сквозь призму  осознания неотвратимости  происходящего, – так,  как  на  них  смотрели  неизвестные  создатели  «Старшей   Эдды».    И мифологические,  и  героические  песни  проникнуты  своеобразным  трагизмом: герои эпоса гибнут, по большей части страшной  смертью,  которую они,  как правило, смело принимают, а в ряде случаев  идут  ей  навстречу.

Поэтому  в  скандинавском  эпосе  нередко  упоминаются   и   те,   кто непосредственно определяет судьбы всех живущих –  норны.  Норны  (nornir)  древние, могущественные  богини  судьбы,  имена  их  –Урд  (Urr,  «судьба»), Верданди (Verandi, «становление») и Скульд (Skuld, «долг»). Они прядут  нити человеческих  судеб  и  в  урочный  час  обрывают  их.

      Герои эддических песен нередко  ссылаются на норн, когда  объясняют  то или иное событие, веря, что предписанное ими изменить не дано. 

      Но несмотря на то, что приговор  норн  порой  кажется  очень   жестоким, сами норны не могут относиться к чему-либо сущему предвзято. Они  равнодушны и неумолимы.

Вместо  светлой  и  радостной  картины  эллинской  мифологии эддические песни о богах рисуют полную трагизма ситуацию всеобщего  мирового движения навстречу неумолимой судьбе. Судьба эта предрешена с самого  начала и доподлинно известна вёльве.

  Однако же, справедливо отмечая противоположность  жизненных  установок героев германских песней  фатализму, превращающему  человека  в  безвольное орудие безличной судьбы, некоторые ученые склонны подчеркивать  их  свободу: герой  добровольно  включается  в  цепь  роковых событий,  для того  чтобы остаться верным своему  «я»  и  собственному  закону,  он  приемлет  судьбу. Он  не   страшится   ответственности,   не сваливает вину на божество или фатум - он действует в одиночестве. Но в свободе подразумевается возможность выбора, приятие судьбы   предполагает разграничение  между  нею  и   человеком,   который   идет   ей   навстречу.