Энциклопедия городской жизни Китая в XVI веке

Вот как  о подобных заведениях поется в песне, приведенной в тексте романа:   

Тут красоты  и купля и продажа. 
     Красотку сторговал – не забывай-ка, 
     Что у красотки есть еще хозяйка. 
     Плати и ей. 
     Она любовь отмерит 

И не продешевит, 
  А в долг не верит!³³

Такая картина общественной жизни, собственно, во многом тождественной развлечению, создает ощущение, что китайский город жил жаждой наслаждений, жил по законам праздника, в праздник превращая саму материальность вещей.³⁴

2.3 Частная жизнь горожан

    Роман «Цзинь, Пин, Мэй» дает  подробное описание частной жизни  героев, наиболее подробно останавливаясь на семье Симынь Цина.             

    В Китае существовал порожденный конфуцианством культ большой нерасчлененной семьи с всевластием отца-патриарха, игравшего в семье роль государя в миниатюре. Патриархальная семья рассматривалась как «микрокосм порядка в государстве и обществе». Образцовой считалась двухпоколенная малая семья, состоявшая, в среднем из десяти человек (одно поколение малой семьи включало пять – шесть человек. Членами семьи нередко считались и те служанки, которые принадлежали главе семьи или его сыновьям и обычно выполняли всю тяжелую работу по дому. Наконец, в таких семьях на правах «бедных родственников» могли жить и обедневшие сородичи, которые подчас фактически были батраками. Таким образом, в рамках отдельной семьи, бывшей довольно типичной низовой социальной ячейкой китайского общества, часто проживало и вело совместное хозяйство несколько десятков человек35.  Важнейшим моментом в жизни каждой такой семьи являлось рождение детей, которые, в зависимости от пола, должны были исполнять совершено определенные функции. На долю сыновей выпадало самое главное – сохранение и почитание традиций предков и родителей, продолжение рода. Девочка воспринималась как обуза, потому что после заключения брака она уходила из семьи родителей и больше не принадлежала ей. Семья Симынь Цина не во всем отвечала подобному идеалу: в его усадьбе проживало много народу, но это было не семейное гнездо, где крышу над головой делят старшее поколение родителей, дети и внуки; родителей он похоронил, дочка вышла замуж и уехала к мужу ( хотя потом они стали жить в усадьбе Симыня, и если бы не большой достаток семьи, им пришлось бы занять место тех самых «бедных родственников» ), сына у него долго не было, а жил с шестью женами и прислугой.

    Большое событие в жизни человека, которое у Симня, впрочем, свершалось много раз, - свадьба, планировалось основательно и проходило торжественно. Начиналось все со сватовства жениха к дом девушки ( в романе, как уже раньше упоминалось, свахи действительно играли большую роль. Ли Пин-эр, спонтанно договорившись о заключении брака с врачом, в отсутствии свахи видит нарушении ритуала и приличий ), и если оно было успешным, то совершался взаимный обмен подарками и с помощью гадателя назначался день свадьбы. Поскольку замужество означало не просто переезд новобрачной в дом мужа, а полный и бесповоротный разрыв с отчим домом, который женщина сможет только навещать в качестве гостьи, брак был своего рода сделкой между семьями жениха и невесты. За невесту непременно вносили выкуп, в то же время для невесты выделялось и немалое приданое, которое часто было богаче выкупа. В данном случае решающую роль играли, по всей видимости, соображения престижа.

    К дню свадьбы невеста прихорашивалась:  густо румянилась, красила губы  и наряжалась. Традиционное свадебное одеяние состояло из короткого красного халата и платья красного или зеленого цвета. На голове у невесты был ритуальный головной убор, имитировавший корону императрицы, ибо на время переезда – единственный раз в жизни – женщина была сама себе хозяйка. Переезжала невеста в дом мужа в специальном красном паланкине, который высылал за ней жених. По прибытии паланкина к дому жениха невесту встречал жених, вел ее к семейному алтарю, где совершалось совместное поклонение Небу и Земле, а также предкам жениха, после чего брак считался официально состоявшимся. Теперь наступало время праздничного застолья и веселья.36

   Симынь Цин был женат на  шести женщинах, поэтому нет ничего  удивительного в том, что в  течение всего повествования  между ними явно прослеживается соперничество, иногда доходящее до клеветы и скандалов. В борьбе за внимание мужа чаще всего выигрывала искушенная в любви  Цзинь-лянь, которой все-таки приходилось уступать мужа его любовницам, а затем – Пин-эр. Нужно сказать, что в Китае к интимной жизни относились серьёзно. Особенность китайской традиции это – органическая связь между духовным подвижничеством и сексуальными отношениями; связь, которая не только создала самобытную, во многом даже уникальную сексуальную культуру китайцев, но и сделала сексуальную практику частью целой системы духовно-соматического совершенствования человека. Знания этой стороны жизни супругов не были под запретом. Поэтому муж, умеющий наслаждаться частыми и продолжительными половыми сношениями, ценился гораздо выше просто молодого и привлекательного мужчины. Существовала и литература, иллюстрировавшая технику секса, например, у Пин-эр был свиток с

                …двумя дюжинами игрихвых сценок,

     И в каждой молодая пара

     Нашла пленительную позу

                     В пылу любовного угара.³⁷

В даосской традиции секс был не только естественной составляющей взаимоотношений супругов, но и полезным, продлевающим жизнь занятием. В Древнем Китае правильный способ интимных ласк связывался с добрым здоровьем. Все древние тексты без исключения подчёркивали, что практика дао любви – единственный наиболее важный фактор в удлинении жизни: «Если пара следует правилам дао любви, то мужчина останется здоровым и молодым, а женщина избежит ста болезней. Оба смогут до конца своих дней наслаждаться любовью и в то же время сохранить физическую силу. Но если они не знают, как правильно себя вести, то занятия любовью могут даже повредить их здоровью». Согласно теории даосов, половые акты лишь тогда ведут к продлению жизни и омоложению, когда сопровождаются общеприродной субстанции – пневмы-ци. Такая особая сексуальная техника получила название «возвращение семени для восполнения мозга» («хуань-цзин бу-нао»).³⁸ Выходит, хотя Симэнь и был чрезмерно сладострастен, его кардинальной ошибкой, было не то, что он спал со многими женщинами, а то, что идя на поводу у них, отдавал им свое семя и тем самым растрачивал свою жизненную энергию.

     Как бы там ни было, главным  предназначением женщины оставалось  рождение потомства, причем именно мужского потомства. Считалось, что первой обязанностью всякого главы семьи – не допустить угасания рода и тем не навлечь на себя гнев покойных, поскольку согласно культу предков, забота об умерших и точное исполнение в их честь всех обязательных ритуалов ( которые исполняет сам глава семьи ) со временем становится делом именно потомков. Умереть бесплодным, не произвести на свет сына, который продолжил бы культ предков – это самое ужасное несчастье не только для отдельного человека и его семьи. Обычно женщины молили о даровании детей божественных покровительниц деторождения, которыми слыли богини няннян – «матушка» и бодхисатва Гуаньинь, и даже прибегали к помощи некоторых магических действий, снадобий, молитв. «Юэ-нян три дня в месяц воздерживалась от скоромного, а каждый седьмой день возжигала благовония и молилась духам звезд Северного Ковша»39. Вот о чем она говорила: «Муж мой не расстается с окутанными дымкою цветами и потому в столь зрелом возрасте еще не обрел наследника. У него целых шесть жен, но ни одна не произвела на свет потомства. Кто же станет в будущем поминать нас и убирать наши могилы? Денно и нощно я пребываю в отчаянии, оттого что к старости могу остаться без опоры. Тайком от мужа даю обет еженощно возносить молитвы Трем Светилам40, дабы спасли супруга моего от распутства, смягчили его сердце и вернули в семью, а мы, шесть жен его, поскорее обрели потомство. Это моя заветная мечта»41

     Во время беременности женщина  сравнительно рано прекращала  половую жизнь. Разумеется, ей  следовало соблюдать множество запретов: не посещать места увеселений и даже не ходить в гости, не ходить без зонта, не есть курятину и т. д. Особые меры предосторожности принимались для того, чтобы не повредить душу еще не родившегося младенца. В домах устанавливали алтари богинь, помогавших при родах. В северных провинциях ( в том числе, в Шаньдуне, где происходило действие романа  ) женщины рожали на канне, устланном соломой либо травяной бумагой. Когда Пин-эр родила сына, Юэнян поведала счастливую весть Симэню, и тот, поспешно обмыв руки, возжег благовония в наполненной курильнице перед алтарем Неба, Земли и предков, дав обет заказать большой благодарственный молебен о здравии матери и младенца, о благополучном разрешении от бремени и о счастье новорожденного с принесением ста двадцати жертв. ( Имеются в виду самые пышные и торжественные жертвоприношения, совершавшиеся в течение нескольких ночей в честь верховного небесного правителя Шан-ди и других высших божеств небесных светил. В таких случаях готовилось специальное питье, всяческие ритуальные яства, приносились в храм дорогие ткани, воскурялись благовония. Считалось, что в таких случаях на зов молящихся нисходит сам Шан-ди, дабы исполнить их просьбу и взять под свое покровительство )42.

На третий день после родов совершали обряд купания ребенка. В этот день в доме зажигали семь лампадок, которые горели в течение семи суток, купание проводила повитуха, принимавшая роды. Этот обряд проводился в присутствии гостей, которые приносили подарки. Друзья Симыня преподнесли его сыну вышитые разноцветными нитками набрюшники с нанизанными монетками – амулетами, на которых значились иероглифы: «Пусть будут всю жизнь богатство и знатность».

    Однако, счастье чередуется с  печалью, большим горем семьи  становится смерть одного из  ее членов.

В погребальных обрядах китайцев различимы два  разных отношения к смерти. С одной  стороны, в них отразился страх  перед мертвыми и стремление исключить  их из мира людей. С другой – желание  сохранить связь с покойником, заручиться его покровительством, сделать защитником от тех самых сил смерти, олицетворением которых он является. Обе эти тенденции находили разрешение в мотиве «упокоения» усопших, предполагающем, что мертвые находятся вне этой жизни и все же сопричастны с ней.

    Когда в доме Симыней умерла Пин-эр, ее сразу обмыли и переодели во все самые любимые ее наряды. Тело усопшего было принято накрывать бумажным покрывалом или белой простыней, а поверх расстилать отрез красной ткани. Рядом зажигали лампадку, как бы освещавшую покойнику путь в загробный мир, воскуривали благовония. После этого звали геоманта, чтобы тот определил дату и время выноса тела и погребения. Считалось, что проведение этих ритуалов в неверно рассчитанный час может отрицательно сказаться на здоровье и судьбе родственников усопшего. Домашние облачались в траур.

На следующий  день приходили друзья покойного  для выражения соболезнований родственникам. Они трижды кланялись усопшему, потом  его старшему сыну или, если у человека не было сыновей, старейшему родственнику, и дарили деньги в белых конвертах.

    Через три дня после смерти  тело умершего клали в гроб, сопровождая это различными очистительными  обрядами и жертвоприношениями. Вместе с телом в гроб клали  множество талисманов и просто  вещей, которые могли бы быть  полезны покойному на том свете.43 Симынь распорядился положить в гроб своей шестой жены четыре самых лучших одеяния и четыре слитка серебра.  Совершались заупокойные службы.

     Затем, в указанный геомантом  день совершался вынос тела. Проводы  умершего в последний путь устраивались как шествие, в котором принимали участие родные, близкие, друзья, сопровождаемые монахами. Иногда на траурную процессию приглашались актеры и певицы.    

Поистине  пышными были похороны Пин-эр: был страшен свирепый Дух-путеводитель с секирой золотою на плече. Вот огней потешных рама – тысяча ветвей слепит фонтаном ярких брызг, а вот плывет ладья в гирляндах лотосов – несутся шутки, смех. Вон на ходулях малый-удалец – закован в латы, шлем на голове. Чисты, прелестны отроки-монахи, числом шестнадцать их. Все в зарничных рясах и даосских клобуках. Здесь дюжина больших шелковых шатров, где пляшут танцовщицы в ярких одеяньях. Там две дюжины шатров поменьше укрыты ширмами, сверкают жемчугами с бирюзой. Двигался души усопшей паланкин, сплетенный из нитей желтого шелка. Плыли хоругви. Одна – золотыми письменами испещрена, другая – серебром. Меж ними на катафалке из платана – саркофаг под белыми и зелеными зонтами. Держали кувшин и полотенце с гребнем две служанки, причесавшие и убравшие хозяйку, как живую. Траурные одеянья трепетали на ветру, рыданья близких раздавались. Саркофаг, обтянутый роскошною парчой, покоился под расшитым золотом алым покровом с кистями по углам – цветастым, с пятью вершинами средь облаков и парящим журавлем. Препоясанные трауром воины-стражники с палицами в белых повязках, темных кафтанах, в высоких остроносых башмаках, ремнями перетянутых на икрах, с обеих сторон разгоняли зевак. Искусством шутов все громче восхищались, хваля потешников на все лады. Народ столпился, не пройти.44

     Таким образом, частная жизнь  жителей китайского города XVI века в своих наиболее значимых аспектах была также продиктована ритуалом.