Энциклопедия городской жизни Китая в XVI веке

   Одним из заметных элементов  уличной стихии были городские люмпены – «работные люди» (кули), бродячие поденщики, знахари, артисты, и прочая «голь перекатная», которую в Китае называли «людьми рек и озер» (цзянху).   Имелись и бандитские шайки, державшие под контролем отдельные улицы и кварталы. Члены шаек называли друг друга «братьями», своих вожаков - «дедами» и собирались обычно в какой-нибудь чайной, которая на воровском жаргоне звалась «пристанью».¹⁰  Примером таких «братьев» в романе могут служить Лу Хуа по кличке Змея подколодная и Чжан Шэн Загнанная крыса, которые по с охотой выполнили просьбу Симынь Цина расквитаться с новым мужем Пин-эр Чжу-шаня: эти двое избили его и подставили в управе, обвинив в неуплате долга. Еще один пример - ранее упомянутая банда Инь Тяньси, которая представляла собой группу вооруженных луками и самострелами бездельников, которые только тем и занимались, что совершали грабежи и убийства.

   Картина социального расслоения  городского общества представляется  чрезвычайно пестрой и неоднородной. Насколько парадный облик китайского города определяли высокомерные чиновники и утопавшие в роскоши купцы, настолько же в своем будничном, неприкрашенном виде город представал скоплением задавленных нуждой людей. 
 
 
 
 

1.2 Управление городом

      В XVI веке административное деление  Китайской империи выглядело  следующим образом: существовали  два столичных округа, тринадцать  провинций и многочисленные уезды.

   Провинциальная администрация состояла  из трех частей: регулярных чиновников, войсковых командиров и цензоров, контролировавших тех и других. Цензоры, регулярно приезжавшие с инспекцией, были связующим звеном между провинцией и уездом, который в свою очередь подчинялся уездному правителю и военным чиновникам управы.

   К минской эпохе имперская  бюрократия Китая подошла во  всеоружии своего полуторатысячелетнего   опыта:   штатное   расписание  ведомств, обязанности и сфера  компетенции   служащих,   критерии   классификации чиновников — все было разработано в уложениях империи с безукоризненной скрупулезностью. Бесспорно, одним из самых оригинальных достижений китайской политической культуры было убеждение, что на государственную службу следует отбирать не по знатности происхождения, а по личным способностям, и что делать это лучше всего посредством общегосударственных экзаменационных испытаний, система сдачи которых к описываемой эпохе была уже давно устоявшейся. Осуществлялась она на уровне уездов и провинций, а успешная их сдача стала условием допущения к экзаменам при императорском дворе. Восхождение по карьерной лестнице таким путем требует многих лет тщательной подготовки. Однако, герои Ланьлинского насмешника, не проявляя склонности к самоистязанию длительным обучением, с легкостью получают чины и почести с помощью денег и связей. Симынь Цин обзавелся ими, ссужая чиновников деньгами под большие проценты, и нужно заметить, что в XVI веке такая деятельность была весьма распространена.

   Хотя еще в первой половине Минской эры торговцы редко упоминались государственными чиновниками в периодически выпускающихся местных бюллетенях. Им было вполне достаточно собственных средств, чтобы финансировать проводимые на местах общественные работы. Однако же во второй половине Минской эпохи у чиновников вошло в обычай прибегать к помощи купечества для финансирования большого количества проектов — например, строительства мостов, и организации школ, где отпрыскам высокопоставленных землевладельцев преподавался конфуцианский канон. Начиная с этого момента, в бюллетенях постоянно упоминается о торговом сословии, часто в сопровождении хвалебных эпитетов, так как их вклад в экономическое развитие страны среди прочего предоставлял дополнительные средства для государственных нужд¹¹.

   Зависимость чиновничества от купеческой прибыли еще более увеличилось, когда оно было де-факто утверждено государством в середине Минской эры. Цю Цзюнь (1420—1495), чиновник из провинции Хайнань, утверждал, что государству следует вмешиваться в коммерцию лишь в случаях затяжного кризиса, и что и что по состоянию товарооборота можно судить о силе и богатстве нации. Государство стало следовать этому принципу в середине Минской эры, разрешив купцам заниматься добычей и продажей соли, бывшим ранее прерогативой государства. Этот процесс проходил постепенно, купцы получали разрешение на соляную торговлю, в обмен на транспортировку зерна к северной границе, где оно требовалось для постоянного снабжения стоящих там гарнизонов. В том была и дополнительная выгода — купцы оплачивали серебром разрешение на соляную торговлю, тем самым повышая казенный доход.¹² Предприимчивый Симынь не упустил и эту возможность обогатиться.

    Таким образом, на основе финансовых  операций наиболее зажиточные  торговцы приблизили себя к власти. Кроме того ( а отчасти связи с этим ), коррупция приобрела огромные масштабы, в романе многократно иллюстрируется, как Симынь Цин использует связи и деньги для достижения своих целей: например, желая получить чин, он за полгода готовил роскошные подношения на день рождения императорскому наставнику Цаю. Чего там только не было: «Ослепительно горели золотые кувшины и нефритовые чарки. Блистали белизною бессмертных серебряные изваяния. Сколько в них уменья и труда искусных мастеров! Умельцев на редкость филигранная работа! Расшиты змеями, драконами парчовые халаты. Так ярки и пестры – в глазах рябит. Переливается золотом и бирюзою атлас нанкинский. Обилье яств изысканных и тонких вин. Все в безупречной упаковке и закупорено надежно. А рядом – полные подносы редчайших фруктов, свежих, ароматных. Ну как не восхититься!»¹³. Результат оправдал затраты – должность помощника тысяцкого и помощника чиновника судебного надзора, пятый ранг. Но для Симыня это не предел, и при покровительстве сановника Цай Цзина он получает повышение до должности тысяцкого и чиновника судебного надзора. При том, что Симынь Цин не умеет толком читать и писать, подобный карьерный взлет действительно впечатляет. Вот как об этом написал в своем докладе императору цензор Цзэн Сяосюй: « Симэнь Цин, младший надзиратель из этой же управы, помощник тысяцкого, – отъявленный бездельник и лоботряс. Этот неуч, не знающий азов, подкупом и кознями пролез к власти, получив военный чин. Он позволяет женам разгуливать по улицам, чем поощряет разврат. Он берет певичек и пьянствует с ними в городских кабаках, чем позорит звание чиновника. Он взял себе на содержание жену некоего Ханя и предается распутству, беззастенчиво попирая самые основы поведения. Было обнаружено, что Симэнь Цин, получив от Мяо Цина взятку, укрыл этого преступника от ответа»¹⁴.

   Ясно, что зяточничество и покровительство  власть имущих решало отнюдь  не только проблемы карьерного  роста богачей и ловкачей, оно  помогало выйти из любой трудной  ситуации: взять хотя бы, убийство Цзинь Лян и Симынь Цинем У Чжи. Подкупив осмотрщика трупов Хэ Девятого, который к тому же и побаивался коварного и влиятельного Симыня, эта парочка вышла сухой из воды. Таких примеров в романе – не сосчитать, в том же докладе цензор Цзэн обличает коллегу Симыня Ся Лунси: «…главный уголовный надзиратель судебно-уголовной управы в Шаньдуне, тысяцкий гарнизона Его Величества телохранителей и карателей, – человек бездарный и ничтожный, алчный и грубый, служебная деятельность которого давно вызывает всеобщее недовольство. Еще в бытность свою правителем Столичного округа Ся Лунси постоянно злоупотреблял властью и был разоблачен своими же подчиненными. Ныне, будучи надзирателем судебно-уголовной управы Шаньдуна, он бесчинствует, как и прежде. Оказывая нажим на сослуживцев, он устроил в Военное училище своего сына Чэнъэня, экзамены за коего сдавало нанятое постороннее лицо, чем был подорван моральный дух учащихся. Его подручный Ся Шоу занимается вымогательством, а посему вызывает ненависть подчиненных. Ся Лунси представления не имеет о своих служебных обязанностях. Принимая прибывших в уезд лиц чиновного звания, он подобострастно улыбается и не перестает раскланиваться, отчего приобрел кличку Лакей. Разбирая жалобы, он мнется в нерешительности, не зная, кого наказать, а кого помиловать, за что его и прозвали Истукан.» ¹⁵

   Подобные примеры говорят о  том, что были и несогласные  с таким положением дел ученые  люди, которые заботились как  о сохранении своего «общественного лица»¹⁶ при столь тесной смычке бюрократии и купечества, такт и о благе империи.

   Как мы видим, управление китайским  городом второй половины минской  эпохи номинально осуществлялось  в соответствии с каноническими  принципами имперской бюрократической  традиции; фактически же, купцы уже с такой легкостью  проникали  в  казенные  ведомства, что традиционное противопоставление торговли и государственной службы почти потеряло смысл, а коррупция способствовала разложению аппарата управления: «У власти стояли лицемерные сановники, двор заполнили клеветники и льстецы. Преступная клика Гао Цю, Ян Цзяня, Тун Гуаня и Цай Цзина торговала постами и творила расправу. Царило открытое лихоимство. Служебное назначение определялось на весах: в зависимости от ранга устанавливалась и взятка. Преуспевали ловкачи и проныры, а способные и честные годами томились в ожидании назначения. Все это и привело к падению нравов. Поднебесную заполонили казнокрады и взяточники».¹⁷  

2.1 Внешний облик города

    В своем официальном образе город выполнял символическую миссию — быть прообразом «небесного порядка», воплощенного в имперской политике, — и здесь главную роль играла городская стена, выявлявшая стороны света и центр, разграничивавшая пространство внутреннее и внешнее и т.д. Стена была непременным атрибутом города, и стихийно возникавшие торговые поселения, даже насчитывавшие десятки тысяч жителей, не считались городом, если не были обнесены стеной. Последняя обязательно имела башни, бойницы, парапеты и прочие фортификационные сооружения.

   Города традиционно имели форму квадрата или прямоугольника, ориентированных по сторонам света. Город делился на четыре части двумя прямыми, пересекающимися в центре улицами. За исключением самых больших городов, в стенах было лишь четверо ворот, по одним с каждой стороны. На пересечении двух главных улиц находилась смотровая башня с четырьмя воротами, чтобы в случае бунта или беспорядков каждую улицу можно было изолировать от остальных. В венчавшей ворота трехэтажной, наподобие пагоды, башне располагались воины, здесь же находился и огромный барабан, выполнявший роль городских часов. В него ударяли через определенные промежутки времени. Кстати, отсчет времени в минском Китае велся по солнечным  или  водяным часам,  что придавало «течению времени» неоспоримую наглядность. Водяные часы отличались весьма сложной конструкцией, обеспечивавшей большую точность измерения. Кстати, в XVI в. китайцы познакомились с механическими часами, завезенными в их страну европейцами. Но эти хитроумные вещицы так и остались для них дорогостоящей забавой и не совершили переворота в их представлениях о времени.18

   Расположение ворот и двух главных улиц отличали правильность и симметричность, чего нельзя сказать об улочках, пересекающих жилые кварталы, извивающихся и изгибающихся между домами. В китайском городе редко можно встретить разделение на богатые и бедные кварталы. Рядом с богатыми домами, с множеством дворов и садов, на той же линии теснятся бедные лачуги с одним двором. Если какая-то часть города больше подвержена наводнениям после летних дождей, чем другая, естественно, что состоятельные люди будут избегать низкой части города, хотя и здесь можно встретить большие дома рядом с жилищами бедняков19.

   Китайская архитектура к тому  времени имела освященную веками  традиционную схему сооружения построек, которая использовалась как для жилых домов, так и для храмовых зданий: выбранный участок земли, на котором затевалась стройка, представлял собой прямоугольник, вытянутый с юга на север. Внутри он обычно делился на «отсеки» стенами, идущими с востока на запад, или параллельными им зданиями, образующими ряды.20 Таким образом, подобное здание состоял из нескольких дворов, по бокам которых находились залы, поделенные, в свою очередь, на меньшие комнаты. Высокая крыша с характерно изогнутыми концами покоилась на колоннах и покрывалась черепицей. Главный вход защищен "ширмой от духов" (ин би) — стеной, построенной прямо напротив главного входа, чтобы внутренний двор не был виден снаружи. Она должна была преграждать вход в дом злым духам. По китайской демонологии, духи могут двигаться только по прямой, поэтому подобная уловка представлялась весьма надежной.21

   Китайский дом предназначался для большой семьи, каждое поколение которой жило в отдельном дворе, что обеспечивало как необходимую разделенность во избежание возможных раздоров, так и достижение идеала — единства под покровительством главы семьи. Поэтому все дома, и большие, и маленькие, спланированы именно так. От крестьянских жилищ с одним двором до огромных резиденций — везде сохранялась одна и та же планировка.

   Богатые дома зажиточных китайских  горожан, в том числе Симынь  Цина, был настоящей городской  усадьбой, комплексом, состоящим из  многих строений и двориков, строились  по упомянутому выше принципу. Каждое отдельное строение в подобной усадьбе имело, как правило, три глухие стены и одну легкую под длинным скатом крыши – либо с окнами и входом, либо даже совсем открытую, на манер нашей веранды. Вдоль этой открытой «стены» шли опорные столбы, количество которых примерно равно количеству имеющихся в таком доме перегородок и, соответственно, комнат. Если крышу поддерживало два столба, то дом называли трехкомнатным, если четыре, то пятикомнатным. Однако перегородок могло и вовсе не быть, и тогда все строение представляло собой как бы отдельную залу. В Китае зала всегда отдельное не разделенное перегородками строение, своеобразный дом-зала.Усадьба, подобная той, которой владел Симэнь Цин в уездном городе Цинхэ, всегда имела одно центральное строение, перегораживающее весь замкнутый стенами прямоугольник как бы поперек. Оно строилось так, чтобы быть обращенным на юг, в сторону благих веяний. В нашем случае это покои старшей жены Симэнь Цина – У Юэнян. По бокам двора перед этим строением расположены восточный флигель – покои второй жены хозяина – Ли Цзяоэр и западный, где живет третья жена – Мэн Юйлоу (восток, где восходит солнце, по старинным китайским представлениям, почетнее, чем запад, где оно заходит). Так в расположении покоев жен Симэнь Цина выражается традиционная иерархия семейных отношений. Жилые отсеки усадьбы разделены сложной системой стен с различными боковыми проходами и своеобразными «проходными залами», которые в таких домах, и у Симэнь Цина тоже, обычно выполняли роль своеобразных гостиных. Именно такая «проходная» зала замыкала в усадьбе Симэнь Цина с юга дворик, в котором жили первые три жены героя. Позади покоев старшей из них – Юэнян, находился еще один небольшой дворик, в который выходили кухня и покои четвертой жены хозяина Сунь Сюээ, ведавшей приготовлением всех изысканных блюд, которые подавались в доме Симэнь Цина. Перед «проходной» залой в больших резиденциях  располагался еще один дворик с флигелями, опять-таки с востока и с запада. В восточном флигеле здесь жила дочь его со своим мужем Чэнь Цзинцзи, который играет в романе хоть и второстепенную, но существенную роль, а в западном спал сам Симэнь Цин в тех случаях, когда не хотел идти в покои ни одной из жен.У наружной стены, выходящей непосредственно на улицу, находились в доме Симэнь Цина две двухэтажные постройки, в которых жили две самые младшие по рангу жены Симэнь Цина: пятая госпожа – Пань Цзиньлянь и шестая – Ли Пинъэр. Они жили в наибольшем удалении от покоев старшей жены хозяина. К тому же часть помещения Цзиньлянь была занята под хранение аптекарских товаров, а к домику Ли Пинъэр примыкал склад вещей, заложенных в закладной лавке. Поскольку Симэнь Цин был торговцем и усадьба его выходила на улицу не глухой стеной, а, как и было положено торговцу, лавками – большая часть переднего помещения была занята лавкой лекарственных трав, а несколько меньшая – закладной лавкой.22