Крито-Микенское искусство

Невероятными для древности  кажутся кносские фрески «Тройное  Святилище» и «Танец среди деревьев». Миниатюрные фрески изображают множество присутствующих  на двух разных праздниках в Кносском дворце. Одна фреска представляет Тройное Святилище в западной части дворца, вход в которую  был со двора. Здесь, по-видимому,  показано действо во внутреннем  дворе. На другой фреске изображён  праздник, который совершается явно за пределами дворца, предположительно перед западным фасадом. Там, среди священных  деревьев, жрицы совершают культовый танец в честь богов. Примечательно, что росписи делятся на  большие, в натуральную величину,  как в Коридоре Процессий, и малые – они обычно помещались в  верхней части стен или над окнами  и в виде массы кудрявых голов изображали толпу. Создаётся впечатление живого многолюдного сборища, и это необычно. Подобный  принцип изображения уникален не  только для древности, но и для  классической Греции, где всегда  преобладали отдельные, персональные образы.

«Мистерия», «таинство» –  понятия, усвоенные позднейшими  эллинами у их предшественников критян. Все жанры критского искусства – архитектура, скульптура,  живопись, даже религиозный театр,  музыка и танец – были сплавлены  воедино, чтобы добиться необходимого воздействия на зрителя. Поражающие воображение чудеса  «эффекты – оставались главной  темой критского искусства и после  покорения острова микенцами. Возможно, это было не традиционное завоевание, а вживление северного микенского элемента в минойскую систему жизни. Ведь  микенская культура впитала в себя  и использовала достижения островных народов, чтобы воплотить  свои идеи в искусстве.

МИКЕНСКОЕ

ИСКУСCТВО

Замкнутый, воинственный характер  микенцев сказался на выборе мест  для основания их городов – уединённых крепостей в горах. В отличие от критских суров и образ самих городов, которые обнесены мощными стенами, превратившими их в настоящие твердыни. Таковы Микены и Тиринф на полуострове Пелопоннес (Южная Греция), сложенные из огромных глыб природного  камня великанами-циклопами, как  думали позже греки. В Тиринфе одна  из стен крепостной стены с галереей внутри – так называемая «каземата» – имеет толщину семнадцать  метров. За пределами цитадели, у подошвы холмов, располагался «нижний город» с домами и постройками  обычных людей. На акрополе селились лишь правители города, жрецы  и, возможно, верховная знать.

Микенские дворцы, многое заимствовав у критских – торжественные портики с колоннами, убранство центральных помещений типа кносского Тронного зала, пристенные скамьи, – были уже совершенно иными. Они отнюдь не напоминали лабиринты: их формы были

строги и просты, а главное – дворцовое здание всегда представляло собой мегарон. Это было вытянутое в длину сооружение, ориентированное по сторонам света, не имевшее внутреннего двора. Оно делилось на три основных помещения,  нанизанных на единую ось. Сначала посетитель входил в преддверие – вестибюль с обрамлённым  колоннами портиком. Далее он попадал в центральный зал с очагом  посередине, вытяжным отверстием  для дыма в потолке и троном у правой боковой стены (как в критских дворцах). Здесь происходили все  важнейшие события в жизни обитателей акрополя – праздники, военные советы, заседания вождей. Далее  находилось ещё одно помещение,  возможно служившее хранилищем  дворцовой казны или священных вещей для отправления культа.

Некоторые цитадели имели  по  два дворца – большой и малый. Для  кого они предназначались, пока неизвестно. Предположительно, большой – для царя-анакта (светского  правителя) или василевса (правителя-жреца), малый – для царицы.

Несмотря на внешнюю простоту, здания были роскошно отделаны.  Реконструкция дворца в Тиринфе,  легендарной родине Геракла, показывает, как выглядел такой интерьер. Полы были расписаны шахматным орнаментом с включёнными в  клетки фигурами подводных богов – тунцов, осьминогов. Во дворце Пилоса, где, согласно Гомеру,  некогда царил мудрый старец Нестор, к трону вёл напольный жертвенный канал, видимо предназначенный для отправления в «море»  особых жидкостей. Стены были  сплошь покрыты фресками, на которых встречались сцены с грифонами, сфинксами и львами, подобными представленным в Тронном Зале Кносса. В живописи чувствуется островная эгейская школа, но в целом  росписи совершенно иные.

Так, во дворце Пилоса на стенах  комнаты, смежной с центральным  залом, была изображена священная  процессия, ведущая на заклание  быка. Огромное животное подавляет маленькие фигуры людей. Приёмы такого рода, используемые на  ранних этапах развития живописи,  на Крите уже не встречались. Здесь  же чувствуется грубоватая и менее  искусная, даже отчасти «варварская» рука.

В другой знаменитой фреске из  дворца в Тиринфе – «Орфей» – заметно несоответствие маленькой  фигуры музыканта и огромной тяжеловесной птицы. Могучий летящий  голубь кажется фантастическим гигантом, музыкант же мал и беспомощен. Реальные соразмерности вещей нарушены из-за их смыслового  неравенства. Голубь, очевидно воплощающий небесное божество (Афродиту, как позднее у эллинов), для  художника значительно важнее  смертного человека. Диспропорции  такого рода тем более заметны, что  в росписи отсутствует природная  среда – тот пейзаж, полный звуков и запахов трав, который был так любим в искусстве критян. Нейтральный одноцветный фон, на котором  разворачивается сюжет, остается немым и непроницаемым. Персонажи  росписи – охотники или воины, герои новых, микенских тем, отсутствовавших у минойцев, показаны неловкими, застывшими.

Ведущая тема критских росписей – изображение священной процессии  – продолжает существовать  и в микенское время. Однако прежде богиню-жрицу чествовали юноши, а теперь только девушки несут  дары своей владычице. Мужское начало резко усилилось в искусстве микенского времени. В соответствии с  традицией, донесённой «Илиадой» Гомера, в этом обществе господствовал мужчина, отец, глава рода. У  минойцев же был, судя по всему, матриархат – власть женщины в роду.

Образ женщины, внешне следующий  минойской традиции, тоже  понимается иначе. Одна из фигур в  тиринфском дворце, так называемая  «Тиринфянка», – отдалённое эхо  кносской «Парижанки». Сохранились постановка фигуры в профиль,  одежда и даже причёска. Однако  трепет жизни совершенно исчез из  росписей. Плотные, словно эмалевые  краски заполняют участки рисунка,  подчёркнутые контурами. Вместо  живых и чувственных образов, ещё  недавно царивших в минойской живописи, на фресках появились застывшие, подчёркнуто декоративные, стилизованные формы.

Ещё сильнее различия в  минойской и микенской живописи выражены в фигуре «Микенянки»  фрагменте фрески, найденной в одном из домов «нижнего города» Микен. Это изображение гораздо больше отличается от критского, чем  «Тиринфянка». Компактная головка, крутые, сильно развёрнутые плечи и  совершенно иной профиль, с коротким носиком и тяжёлым подбородком, создали образ микенской аристократки, яркий и резковатый. Голубовато-синие, насыщенные  красно-порфировые, нежные серебристые и палевые тона сменились  горячими жёлтыми, ярко-красными, глухими чёрными.

Это иной почерк, иной взгляд на  мир, иная художественная система,  постепенно развитая микенцами в изобразительном искусстве. Но при всей статичности, порой даже неуклюжести и робости микенские образы гораздо жизнеспособнее минойских. Критские герои отличаются исключительной хрупкостью, они  как бы не выдерживают натиска природных стихий, подчиняются их  воле. Талии критян готовы надломиться, пушистые кудри – скрыть  целиком лицо, ноги парят над землёй  в неслышном грациозном шаге. Напротив, микенские герои массивны,  тяжеловесны, прочно стоят на земле.  Их уверенность в себе и внутренняя  сила таковы, что они способны сопротивляться любым внешним воздействиям. Каждый из них имеет в  мире своё место, законность которого продиктована богами. Каждый  из них «тектоничен», т. е. находится  в строго определённых весовых отношениях с окружающим миром.  Как застывают мелькающие цветные стёклышки в калейдоскопе, так во второй половине II тысячелетия до н. э. все вещи, рассыпанные неведомой божественной рукой, уверенно  занимают свои места – в соответствии с чёткой логикой и жёстким порядком. Если критское искусство выражает стихийность неопределённых  ощущений, то микенское – силу разума и организованность интеллекта.

Иной подход, иное видение  мира  заметно во всех микенских вещах, нередко исполненных критскими мастерами, – от шкатулок из слоновой кости, головок воинов в  шлемах из клыков вепря и до росписей ваз, которые совершенно утратили критскую праздничность и  превратились в стереотипные, беглые, часто  схематичные сценки. Однако они пользовались  огромной популярностью  на Балканах, островах, в Малой Азии и на Кипре.

К числу самых великих  проявлений микенского духа  принадлежат памятники погребального искусства. Вход в город был оформлен в ХIV в. до н. э. так называемыми Львиными воротами, украшенными сценой поклонения львов божеству, воплощённому в критской колонне. Рядом с микенским дворцом находился царский  некрополь (гробница). Он был устроен гораздо ниже уровня дороги и  имел вид обнесённого каменным  кольцом круга. Это так называемый  «могильный круг А», открытый в 1876 г. Позднее, в 1952 г., был обнаружен «могильный круг В», уже за  пределами цитадели. В этих некрополях, датируемых ХVI в. до н. э.,  хранились все богатейшие сокровища микенских царей.

В каждом «круге» устроено по нескольку глубоких шахтовых гробниц  прямоугольной формы, очень грубых и даже без обкладки стен камнем. На их дне были погребены  члены царского рода, что должно  было увековечить их в памяти потомков. На лицах мужчин – золотые  маски, сильно стилизованные, но ясно передающие черты микенских  василевсов. Ярко выраженные индоевропейские черты иногда по-настоящему благородны («маска Агамемнона»). В отличие от критян  правители Микен носили усы и бороду, чему станут подражать и их  греческие преемники.

Золотые маски, не будучи новостью в  Древнем мире – они встречались  уже в V тысячелетии до н. э.  на территории Болгарии, – тем не менее загадочны. Их предназначение – сохранять нетленными черты смертных царей. У женщин маски заменялись диадемами с очень  широкой лентой и громадными высокими лучами. Стилизованный орнамент диадем говорит об их связи с богами-светилами, воплощением  которых считались микенские царицы. Вероятно, женщины носили диадемы на высоких шапках – тиарах,  истлевших со временем подобно  пышным нарядам, от которых остались только золотые бляшки со штампованным изображением крито-микенских богов – бабочек, осьминогов, пчёл, звёзд и т. п.

Здесь же были найдены богатые  бронзовые кинжалы с рукоятками из  горного хрусталя и инкрустированными рисунками – сценами охоты,  бегущими львами, водоплавающими  птицами, звёздным небом. Сценки  исключительно живописны и дышат  критской свободой исполнения. В  шахтовых гробницах обнаружен и  целый ряд прекрасных золотых перстней-печатей, о которых уже говорилось (тоже минойской работы). К  числу самых богатых даров относились сосуды из серебра, золота и  электра (сплава золота с серебром):  в «Одиссее» царь Менелай дарит на  прощание своему гостю, сыну Одиссея Телемаку, богатый кратер – сосуд для смешивания воды и вина. По  смерти владельца такие сосуды клали в могилу, они были, как тогда  верили, залогом возрождения умершего. Некоторые сосуды имеют  форму того или иного животного  или оформлены в виде рога быка.  Они использовались для ритуальных  возлияний. В их исполнении различают критский почерк (живой, натуралистический, образный) и микенский (схематический, стилизованный, использующий крупные  формы и цельные фрагменты).

Если в ХVI в. до н. э. такие сокровища отправляли в захоронения –  грубые земляные шахты, то в ХIV в. до н. э. в тех же Микенах были построены величественные толосы –  круглые в плане купольные гробницы. Купол был украшен серебряными золочёными розетками,  имитирующими небесный свод. К  гробнице вели длинный узкий коридор - дромос и высокий, красиво  оформленный портал, полуколонны  которого были богато расписаны  длинными зигзагами. Выше колонн шёл аттик – стенка над венчающим сооружение карнизом, на которой изображена сцена поимки дикого быка. Перед этим порталом были найдены фрагменты разбитых  чаш, видимо оставшихся от тризны – поминального пиршества.  Внутри, справа от входа, перекрытого огромным, «циклопическим» камнем, была устроена отдельная погребальная камера. Она некогда  тоже могла быть богато украшена,  как показали раскопки гробницы в Орхомене (Беотия, область в Центральной Греции), выполненные  Генрихом Шлиманом. Там был найден фрагмент потолка со схематичным – в бегущих спиралях и стрелах – изображением звёздного неба. Найденные гробницы оказались совершенно пустыми.

Купольные гробницы небольшого размера, предназначенные для  захоронения членов целых родов,  известны на Крите. Но такой тип богатого погребального сооружения с  длинным дромосом (около тридцати шести метров) в Эгеиде и на Балканах прежде не встречался. Он появится в Северном Причерноморье  в V в. до н. э. Царский курган под Керчью является прямым наследником микенского толоса.

Дворцовая жизнь, длившаяся  в Минойско-Микенском регионе несколько столетий, начала постепенно затухать к ХIII – ХII вв. до н. э. Намечавшийся кризис выражался во многом: в истощении дворцовых богатств, редком  появлении дорогих изделий, отсутствии перестроек и переделок разрушенных или приходящих в запустение зданий, определённой замедленности  пульса бытия. Он чувствовался и в «усталости искусства», которое было сведено к нескольким бесконечно повторяющимся основным типам.

Около 1250 или 1190 г. до н. э. произошла  какая-то катастрофа. Ослабевший, деградировавший  Крито - Микенский мир, по-видимому, исчерпал  к тому времени свои силы и прекратил существование. Возможно, вторгшиеся северные племена ускорили его падение. На долгие столетия героический мир умолк, но он жил в памяти потомков, в устной и фольклорной традиции, в песнях греческих певцов – аэдов. В VIII в. до н. э. он будет  сохранён Гомером на века в поэмах «Илиада» и «Одиссея».