Гойя «Капричос»

Тут есть намёк  на реку Иордан, превратившуюся в адское болото, из которого

торчат уродливые головы тех, кто уже «крещён». Заметим ,что обряд происходит не добровольно, так как козлоногий персонаж держит свою крестницу за ноги, глаза её закрыты, лицо страдальческое. Посвящение в «благочестивую профессию» становится настоящим насилием. Отказ от «собственной воли и мнения» ведёт человечество по пути зла и глупости, завершая его роковое превращение. И высшей наградой ему служат те ослиные уши, которые вырастают у молодой ведьмы, когда она произносит слова обета.

     Вот  теперь дьявольский мир совершил как будто всё, чего добивался. И заключительный  офорт (№71) четвёртой главы «Капричос » олицетворяет полное торжество нечисти. Пять голых ведьм и колдунов собрались в ночи, уселись на мешках, набитых младенцами, и разгла-гольствуют. Мир обезлюдел, либо человечество превращено в «антилюдей», либо уничтожено.

И нечисть заново населила Вселенную. Кажется что  дьявольская власть стала беспредельной,

так как сцена  этого действия как будто переносится  в космос, ибо над чёрной землё  неподвижно блестят звёзды, на которые, так же как и на землю, легла тень дьявола. Но минута бесовского торжества всёже пронизывается сомненьем, Гойя комментирует: «Когда рассветет, мы уйдём».

Ночь закачивается и даже сами бесы чувствуют что  «они уйдут». Даже сам художник не может

выдержать ожидание рассвета: «А хоть бы и вовсе не приходили: никому вы не нужны». На

смену ночи должен прийти рассвет. Мир «сна разума»  должен смениться пробуждением. И  вот четвёртая глава завершается  и возникает слабая нота надежды.

     Итак, мы приблизились к истине, хотя это было нелегко, и в конце нам дали надежду на близящийся рассвет, который разрушит сети дьявольского сна мира. Но мы всегда будем помнить, что где- то  в обществе и в нас самих таятся ночные призраки, которые - стоит им

только дать волю - могут облачиться плотью и затопить мир ночным мраком. Идём же дальше,

ведь рассвет  всё же наступит. Нас ждёт заключительная глава «Капричос». 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 

Пятая глава  «Капричос».

     Пятая  глава «Капричос» является не  только дальнейшим развитием, но также заключением

всей этой серии, итогом предпринятого художником изучения безумств, сумасбродств и пагубных предрассудков человечества.

     Тяжёлый  ночной мрак исчез, и даже  остаточный сумрак стал лёгким. Родилось стре-мительное, неудержимо радостное движение. Юность и красота будто вырвались из плена

и утратили страх  перед чудовищами. В офорте №72 мы видим красавицу, которой заступает  дорогу дьявол, бегущий по земле  на кривых мохнатых ножках. Также два  голых демона настигают её, летя на перепончатых крыльях. Они окружаю жертву, желая напугать, схватить,

вернуть её под  свою власть. Но дьявольскому кругу  не сомкнуться и танец- полёт не оста-навливается. Юная красавица не только не напугана, но, ускользая от них, как будто  дразнит

их и смеётся  над всеми их ухищрениями. Подпись  и комментарий предают семьдесят  второму

офорту двойственность, выдавая борьбу в душе Гойи гуманных просветительских надежд и трезвого сознания, отдающего себе отчёт в  том, что мрак, так долго владевшим  человечеством,

не может развеяться мгновенно, и что сами люди также  не могут переродиться и превратиться в новые существа, идеальные, недоступные  искушения страху. Гойя понимает, что  этот новый, освободительный путь для  Испании будет длителен и ставит под сомнение полноту власти над человечеством сил тьмы.

     Вот  офорт №73, и он называется: «Лучше  бездельничать». Эти слова по  смыслу прямо развивают мысль,  высказанною в названии предыдущего  листа: если всё равно «не  уйти», то 

лучше не принимать  никаких усилий, чтобы избегнуть своей судьбы. Комментарий придаёт особый социальный оттенок: «Если тому, кто больше трудится, достаётся меньше благ, то, право, лучше бездельничать».

     Следующий  офорт (№74) возрождает атмосферу  страха человека перед нечистью, совершенно отсутствовавшую в начальном листе пятой главы «Капричос». «Бедняжка Пакилья! - говориться в комментарии.- Она пошла позвать лакея и повстречалась с домовым». И хотя дальше следуют слова - «Не надо бояться: Мартинико в хорошем расположении духа и

не причинит ей зла», мы не склонны доверять им, ибо домовой в одежде монаха даже более отвратителен, делая из себя любезника, но по сути творящего зло - что по крайней мере для него

естественно. Далее  следует триптих офортов, который  затрагивает уже знакомую нам тему власти «несуществующего», ничтожного мёртвого.

     Вот  мужчина и женщина, привязанные  друг к другу веревкой, которая  выступает как символ насильственного  супружества. «Неужели нас никто  не развяжет?»- вопрошает Гойя, от лиц тех,

кому невмоготу  подчиняться власти этого поистине нелюдского установления.

     Далее,  на семьдесят шестом офорте, жирный  солдафон, в сползающих штанах, нагло  разглагольствует среди лицемерных  уродов, оборванцев и коллег. Он  не может связать и двух  слов и прибегает к угрозам: «Поняли? Чтоб всё было по- моему, слышите? А не то…» «Этот болван воображает, что раз он носит кокарду и жезл, то он от природы выше других, и злоупотребляет доверенной ему властью, чтобы досаждать тем, кто с ним имеет дело. Тщеславный, спесивый, наглый с теми, кто ниже его по положению, он гнёт спину и пресмыкается перед теми, кто его сильнее». Таков комментарий Гойи, заставляющий вспомнить о других шарлатанах, ничтожествах, случайных фаворитах судьбы, которых так много было в «Капричос» (например офорты №33, 39, 41, 56).

     И  наконец, в офорте № 77 мы  вновь возвращается к теме  упорно не желающей уходить  нечисти, которая постоянно угнетает  и губит всё живое прошлое.  Старики в придворных костюмах  середины XVIII века разыгрывают бой  быков. Одни - пикадоры, другие - лошади, однако те и другие - настоящие живые мощи. «Такова жизнь,- комментирует Гойя.- Люди издеваются одни над  другими  и мучают друг друга, словно разыгрывают бой быков. Тот, кто вчера был на месте быка, сегодня-торреро. Фортуна правит фиестой и распределяет роли по своей прихоти». Фортуна правит театром жизни и как знать, может быть, завтра наверху окажутся те,кто пока ещё безропотно играют роль быка и дают живым мертвецам закалывать себя на арене. «Фортуна правит фиестой»- эта мысль о превратностях судьбы возникает впервые в серии «Капричос» также как и сама атмосфера листов в той густой «ночной» или подчёркнуто «сумеречной» гамме. Свет вовсе не чужд этой серии, но он в ней, по преимуществу, исходит от некоторых человеческих фигур, стискиваемых однако, со всех сторон мраком, заполнившим мир. Сам мрак движется, то чуть светлея, то вновь сгущаясь. Нас постоянно искушает надежда, что этот сумрак рассеется, и столь же постоянно он нас обманывает. Некая «рассветность» создаёт в пятой главе «Капричос» новый климат, в котором ночные чудища чувствуют себя уже непривычно и не очень уверенно, поскольку здесь исчезает тот густой мрак, который порождал и питал их, а с другой стороны - стискивал, сковывал, делал беспомощными людей. И пока рассвет наступает и поёт первый петух, нечисть начинает маскироваться, уподобляться людям. Ведьма вновь превращается в тетку Курру, а её пряжа приобретает невинно- домашний вид. Так начинается тема обратного превращения: превращения нечисти в людей или точнее, поспешной массировки её под людей.

     На  семьдесят восьмом офорте монахи-домовые  пытаются прибрать кухню ведьм,  вычистить посуду, подмети полы, чтобы никто не заметил следов  их ночных похождений. «Кончай  скорей, они уже просыпаются»,- шепчет  ведьма- монашка своему напарнику. Их движения стали намного суетливыми. Они уже больше не важничают, не чванятся, не рискуют публично демонстрировать свою отвратительную наготу. Одежда монахов скрывает из тела, а капюшоны скрыли их ослиные уши. И только тот, кто ещё не кончил работу, не завершил и маскировки- его узловатые ноги не успела прикрыть ряса.

     Следующий  офорт (№79 «Нас никто не видил») разоблачает идиллию до конца.  Монахи-домовые забрались в погреб - подальше от света и поближе  к винным бочкам. Тут никто  их не увидит и не найдёт, они надеются. Они бражничают, горланят, гримасничают. Над ними как будто возникает сотканная из сумрака тень монаха- мертвеца или монаха- дьявола. А коммен-тарий осмеивает те услуги, которые эти существа якобы оказывают людям: «Что за беда, если эти маленькие домовые Мартинико спустятся в погреб и пропустят стаканчик, раз они работали целую ночь и до блеска начистили кран бочки?». Всего-то и трудов- «начистили краны бочки»! Но что же они делали остальное время? Об этом недвусмысленно говорят их мерзкие рожи и ещё- стремление к тому, что бы их «никто не видел». Мы же прекрасно знаем это из четвёртой серии.

     И  вот, наконец, час пробил. «Уже  пора» - назвал Гойя последний  лист пятой главы и одновременно  заключительный, восьмидесятый офорт  всей огромной как мир серии.

     «На рассвете разбегаются в разные стороны ведьмы, домовые, привидения и призраки. Хорошо, что это племя показывается только ночью и в темноте. До сих пор никто не сумел узнать, где они прячутся днем. Тот, кому удалось бы захватить логово домовых, поместить его в клетку и показывать в десять часов утра на Пуэрта дель Соль, не нуждался бы ни в каком наследстве.».

     Утренний  вечер закрутил хоровод ночных  бесов. Кажется, он сбивает  их с ног, а они воют и  притворно зевают, будто невинно проспали всю ночь как люди. И они стремительно начинают превращаться в людей. Одни уже перерядились, причём перерядились в одежду церков-нослужителей. Днём они будут наставлять людей на путь добродетели, баюкая и при солнечном свете разум людей, укореняя предрассудки, вновь готовя торжество ночи. А когда она вновь наступит, одежды спадут, и вновь обнажиться их дьявольское существо - те рога, которые торчат на макушке, не успевшего замаскироваться беса. И вновь они отправятся на поиски детей человеческих, высохшие останки которых ещё украшают пояс рогатого беса- монаха.

     Да, всё это так и будет, если  снова наступит ночь, если беспечное  человечество позволит вновь  усыпить свой разум, убаюкать  себя старыми сказками, смутить,  запутать, напугать, и если  человеческий мир забудет этот урок, который преподал ему в «Капричос» Гойя. Но допустят ли люди новое наступление ночи? Художник не берётся утверждать, что нет. Гойя преподал жесточайший урок, чтобы пробудить человеческий разум и внушить ему энергию против «антиразума». Он обещал истину и высказал её до конца. Поймут ли её люди и смогут ли руководствоваться ею - это зависит только от самих людей. 

Заключение.

     Гойя  был национальным гением Испании,  создавшим художественный образ  своей страны.

Великий художник- новатор, создавший свою манеру, свой стиль, Гойя был глубоко индивидуален в своём творчестве, переживая виденное, претворяя его в незабываемых, волнующих образах. Глубокая экспрессивность, острая трактовка образов отличают его от других мастеров XIX столетия.

     Испанский  художник перерос свои национальные  рамки. Его имя с волнением  произносят все передовые люди, ибо творчество его широко  охватывает все стороны жизни.  Оно говорит о радости, страданье  и борьбе, а это и есть подлинный,  «Всеобщий язык», близкий и понятный каждому. Прогрессивные испанские живописцы и графики учатся у Гойи служить своим искусством родине.

     Франсиско  Гойя прожил долгую и насыщенную  жизнь. В ней было всё: карьерные  успехи и разочарования, признание  публики и претензии инквизиции, любовь красивых женщин и их же измены, собственные болезни и пережитые ужасы войны. Но чтобы не происходило, в руках у мастера были кисть, карандаш или резец. Он создал самую полную картинную галерею своей страны и своего времени, он воспел испанский народ так, как это не делал никто другой, он оставил потомкам хронику страшной войны, он сделал в живописи ряд открытий, которыми долго ещё питалось последующее искусство. Наконец, он показал миру страшных демонов, разрушающих человеческое сознание, и тем самым победил их. 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 

Список  использованной литературы. 

Левина И.М.  Гойя  // «Ленинград» - 1945 -