Гойя «Капричос»

стремительные жесты и движения. Специфические  приёмы Гойи как художника определялись идейной целеустремлённостью всего его искусства, его глубокими мыслями и горячими чувствами. Богатство художественной фантазии, выдающееся мастерство живописца, рисовальщика и гравера- всё это было подчинено у Гойи задаче создать как можно более выразительное, правдивое и волнующее произведение.

     И  всё же вернёмся к самой  тематике серии офортов «Капричос». Гойевская сатира «Капричос»  подчиняется трём доминирующим  тематическим замыслам: первое - социальная  сатира, полная резкости и сарказма; второе - мотивы эроса в различных его вариациях; третье - ведовство и колдовство как демонические внушения, как первичный и варварский предрассудок, противостоящий разуму. Все эти тематические замыслы подчиняются общему духу серии, сформули-рованному в рукописном комментарии к подготовительному рисунку для офорта «Сон разума рождает чудовищ». Стоит сказать что существует предполагаемая схема серии «Капричос». В «Капричос», помимо «Автопортрета», являющегося общим титульным листом всей серии, можно со всей определённостью выделить пять частей или глав. Первая глава охватывает листы со второго по десятый, вторая - с одиннадцатого по тридцать шестой, третья - с тридцать седьмого по сорок второй, четвёртая - с сорок третьего по семьдесят первый и пятая - с семьдесят второго по восьмидесятый. Каждая из них имеет свой собственный фронтиспис, свою собственную структуру, основанную по преимуществу на принципе парности или троичности изображения, либо развивающих общую тему, либо контрастно сопоставляя-емых, либо, наконец, по принципу тезиса и вывода.

     Каждая  глава имеет своё собственно  развитие, то идущее в переплетении  нескольких тем, то как разработка  одного и того же тезиса, то  как последователь-ность нескольких  логически связанных идей. Наконец  каждая глава «Капричос» решается в собственном сатирическом ключе: первая в основном в духе «Комедии дель Арте», вторая - в духе сатиры нравов и плутовского романа, третья - карнавальных снижений и басенных уподоблений, четвёртая - в трагически гротескной форме и пятая как бы объединяет в себе предыдущие сатирические типы. Различны так же и авторские интонации Гойи: в первой части Гойя недоумевает, во второй - он иронизирует, в третьей - зло насмехается, в четвёртой - он в ярости, смешанной с ужасом, а в пятой ярость утихает, но грустные размышления и сомнения остаются.

     Итак,  переходим к более детальному  рассмотрению глав серии «Капричос». 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 

Первая  глава «Капричос».

     Первый  лист «Капричос» - «Автопортрет»  Гойи. Давно было выяснено, что эта серия раскрывается в неком личном плане, с личными интонациями и образами,

которые иногда совершенно сходственны с художником. По размерам этот офорт значительно  меньше последующих, но зато монументальнее каждого из них. В нём - квинтэссенция  его переживаний по поводу того, что изображено на остальных 79 листах. Гойя в парадном костюме и в чёрном цилиндре, как и подобает королевскому живописцу. Выражение его лица весьма печальное, уголки губ скорбно опущены вниз, он представляет на суд публике произведение, выполненное не на заказ, а по собственному велению души и сердца.

     Гойя  представил себя здесь «человеком, видящим истину».Он не только  надменно горделив, но и величествен.  Он, его разум - единственные подлинные  герои в «Капричос». Гойя - разум и совесть Испании, страдающий разум, возвысившийся над собственным страданием, и возмущённая, но вовсе не чужая  состраданию совесть. Таким образом, Гойя хочет выступить в роли оратора.Гойя - поэт, его «аллегории» не остаются абстракциями, а его символы - простыми марионетками. Последуем за Гойей, в тот мир, тайны которого раскрыла его проницательность.  

     Серия  «Капричос», по существу, построена  по принципу последовательного  уничтожения иллюзий, последовательного  обнажения скрытого смысла действительности. Пагубность  притворства, самообмана, лицедейства в жизни - вот тема первой главы «Капричос». Глава состоит из девяти листов (№2-10) по принципу: один, два, три и три. Их объединяет театрализованная атмосфера, которая сопровождается маскировкой и переодеванием. Маскировки и переодевания фигурируют в офортах 2, 3, 4, 6, 8. Мысль в офортах вызывает о театре или о лицедействе. Рассмотрим логику развития главы. Лист №2 «Они говорят «да» и протягивают руку первому встречному», также как и комментарий, заставляют воспринимать нас этот лист в качестве сатиры нравов. Офорт раскрывает этот брак, лживый, отрицающий сам себя и сулящий неверность. Брак лжив как и это общество. Сама сцена, это миг высшей откровенности любви героев, готовых связать свои судьбы, перевоплощается в сцену притворства, в мерзкую игру. Настоящие чувства уступают места чувствам разыгранным. Пространство театрализуется, приобретает черты актёрства, красивой лжи, за которой скрывается некрасивая правда. Свадьба становится зловещим шутовством, и это шутовство тут же разоблачается.

     Офорты  №3 и №4  образуют взаимно  дополняющую пару. Скверный театр  жизни начинается ещё в период  неразумного воспитания детей,  которых с одной стороны запугивают  «несу-ществующим», с другой, балуют  и лишают способности воспринимать мир всерьёз, таким, каков он на самом деле. Уже здесь мы видим основы ложного миропонимания, которое в дальнейшем формирует личность маленького человека. Вырастая человек, завершает своё превратное воспитание. Следующие три листа образуют своеобразный триптих - «бытовых констатаций».

     Лист  №5 называется «Один другого  стоит». Воспитание героев офорта  даёт о себе знать. Личность  обоих сформировалась самым неестественным  образом, и они об этом даже  не подозревают. Пороки мужчин  и женщин происходят от дурного воспитания. Распутство мужчин ведёт за собой разврат женщин.

     Лист  №6 возвращает вновь нас на  театральную арену. Мысль о  том, что мир - это театр или  маскарад, повторяется постоянно.  Герои офорта замаскированы и  маски изменили их внешность. Подменили её и стали между стеной обманчивой видимости. Следующий лист конкретизирует в бытовом сатирическом плане шестой лист.

     Герой  офорта №7 вплотную разглядывает  свою даму. «Он даже и так  не разглядит её»,- пишет Гойя. И продолжает в комментарии: «А как же ему распознать её? Чтобы узнать её как следует, мало лорнета, нужен здравый смысл и жизненный опыт, а этого-то и недостаёт нашему бедняге». Этого не дало ему воспитание. Этому не научил его «свет». Горе ему и его спутнице. Выжидательная атмосфера в шестом и седьмом листах как бы «взрывается» в следующим триптихе офортов, где разворачивается тема несчастий, когда общество и даже самые интимные отношения людей строятся на взаимном заигрывании, притворстве, непонимании, примой лжи.

     Восьмой лист демонстрирует сцену похищения ветреницы. Двое замаскированных тащат героиню, которая вопит во всё горло, но всё же обнимает за шею одного из похитителей. «Женщина, которая не умеет себя соблюсти, - иронически замечает Гойя,- оказывается во власти первого встречного. А когда уже ничего не поделаешь, удивляются что её похитили». Ничего хорошего не может дать физическое обладание без взаимного понимания и доверия. Героям этого уже не понять.

     Следующий  лист называет «Тантал». Тантал - символ неудовлетворённого желаниями. Герой, на фоне гробницы-пирамиды, горестно заламывает руки, держа на коленях неподвижное тело женщины в растрёпанном платье. Женщина как будто притворяется, что она мертва, чтобы избавиться от назойливого любовника. Также сам герой наводит сомненья. Он явно де-монстрирует больше, чем есть на самом деле. Сцена будто продумана до мелочей. Сам Гойя не скрывает иронии в своём комментарии этого листа: «Если бы он был более учтив и менее назойлив, она, может быть ожила бы».

     На десятом листе предстаёт уже подлинная смерть. Ревность побудила мужчину обнажить шпагу, ревность,  рождённая недоверием у возлюбленной и её кокетством. И вот самое прекрасное чувство обернулось смертью. Театр неожиданно приоткрыл занавес и показал ту самую реальную жизнь. Именно так лживые, разыгранные страсти оборачиваются реальной трагедией. Мир, полный недоверием, шаткий и обманчивый, карает людей, которые становятся заложниками своих же пагубных страстей и предрассудков. Так развенчивается пагубный и обманчивый жизненный маскарад.

     Мы  испытываем тревогу и ощущаем  зловещий смысл в замаскированном  мире - театре, и внезапно он представляется  нам «страшным оборотнем, чем-то  изнутри

омертвевшим, и  в любую минуту готовым, обнажить эту свою мертвенность». Для

нашей же свободы  мы должны обрести волю и зрение, чтобы увидеть жизнь такой, какой  она есть на самом деле. Но это  уже тема второй главы «Капричос». 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 

Вторая  глава «Капричос».

     Вторая  часть серии содержит в себе  двадцать шесть офортов. Здесь несомненно, присутствует основная тема, связанная с рассмотрением судьбы женщины в современно испанском обществе, женской ветрености и несчастий, отсюда проистекающих как для мужчин, так и для самих женщин.

    Мы  вышли за пределы мнимого, искусственного мира, сошли с театральных подмостков, спустились и как бы затерялись в толпе. Наш взгляд блуждает или выхватывает их из этой человеческой толпы - то, что способно более всего поразить нас. И поражает нас здесь резкая, непривычная и необычайно незамаскированная правда. Вот первый триптих этой новой главы «Капричос».

     В  одиннадцатом офорте мы видим  бандитов, чьи «лица и одежда  сами за себя говорят». На тринадцатом  листе - жадно глотающих монахов.  Образ ненасытной жадности служителей  господа пересекается с алчностью грабителей. Любопытно, что бандиты, по крайней мере, хоть колоритны в своих одеждах, а их вульгарные лица не лишены живости и живописности. Монахи же - «жующие манекены». И жуют они пустоту, которая, естественно, не идёт впрок их измождённым телам. Образ монаха в традиции народной смеховой культуры,  заключал в себе множество качеств. Он и отталкивал, и притягивал, вызывал отвращение, но и восхищение. Но со временем образ теряет свою двойственность, и для просветителей XVIII века монах - это олицетворение всех пороков, а более того, воплощение паразитизма. У Гойи монах готов всё сожрать и при этом, остаться таким же тощим. Это бесплодная, страшная жадность, которая хуже любой бандитской алчности. Между этими двумя офортами возникает более страшный лист, офорт № 12- «Охота за зубами».

      Этот сюжет, скорее всего, не  совсем понятен современному  зрителю. Гойя изображает распространённое  тогда суеверие, согласно которому  зубы повешенного являлись талисманом, охраняющим от несчастий. Он с горечью показывает, что подобные суеверия подавляют естественные чувства людей, в данном случае страх перед мертвецом, толкая их на кощунственные действия: женщина, отвернувшись, с выражением ужаса на лице, всё же протягивает руку к чёрному рту повешенного. «Жаль что простонародье верит этим бессмыслицам»,- говорит Гойя в комментариях. Стоит отметить место, где происходит страшная сцена: под ногами женщины - фрагмент какой-то стены, самой виселицы не видно, и повешенный находится будто между небом и землёй. Это производит наиболее мощное мистической впечатление. Все эти три листа могут читаться как пороки: алчность, суеверие, чревоугодие. Рассматривая дальше вторую главу «Капричос» следует вернуться к затронутой в первой главе теме любви и судьбы её современном обществе. Только Гойя теперь показывает нам её не в общем плане «страстей» и «мира-театра», а в конкретности испанской жизни.

     И  какова здесь участь женщины  и какие пути ей открывает  жизнь? Ответ - офорты 14 и 15. Молодую  красивую девушку из бедной семьи насильно выдают замуж за старого и уродливого, но богатого господина. Гойя восклицает: «Какая жертва!» и комментирует лист: «Как водится, жених не из самых привлекательных но богат, и ценою свободы несчастной девушки нищая семья покупает благополучие. Такова жизнь». Нет уж, чем по закону идти на такую сделку, лучше просто обходиться без него. Лучше стать махой, чем такой «жертвой», или лучше

слушать «добрые  советы», которые даёт сводная «тетушка Курра». Это второй путь любви, свободной, но чреватой, и в конце концов не приносящей женщине ни счастья, ни свободы.

     Стоит  отметить что почти всюду в  «Капричос», Гойя строит пространство  и композицию листа, сценически, группируя предметы и фигуры  на первом плане и в середине, добиваясь строгого их равновесия и затем, будто невзначай, разрушает его. Офорт «Добрые советы» создаёт атмосферу затянувшегося раздумья и ожидания. Здесь всё пронизано ожиданием: ждут кого-то стулья, ждёт ответа от девушки старуха. Покой оказывается обманчивым, и в тишине зреет драма. Гойя комментирует лист: «Советы достойны той, кто их даёт. Хуже всего то, что сеньорита будет следовать им буквально. Горе тому, кто к ней приблизится». Так намечается ещё одна из главных тем «Капричос»- тема обесчеловечивания человека, превращения его в нечто противоположное его собственному естеству.

     Та  же идея запятнанности красоты  воздействием порока, показана более  прямолинейно и в офорте №  17, где сводня обучает молодую  маху тайным искуссвам соблазнения:  «О, тетушка Курра не дурра.  Она отлично знает, как важно иметь хорошо натянутый чулок». Красота, в результате действия на неё пороков, деградирует на наших глазах. Красота становится чем-то бессердечным, опасным для всякого, «кто к ней приблизится». В офорте №16 «Да простит её бог, эта была её мать», к красавице-махе приближается самый близкий человек, тут

же оказываясь и первой её жертвой. Маха отказывает нищенке. «Да простит её бог- пишет  Гойя,- это была её мать». Маха проходит гордо и непреступно, вся поглощённая  собой и своим кокетством. Превращение завершилось, и действительно, «горе тому, кто к ней приблизится!». Этот триптих определяет направление развития главной новеллы второй главы «Капричос». Маха-потаскушка не становится у Гойи «вульгарно- хрестоматийным олицетворением порока». И даже оказавшись социально опасной, её роль в «Капричос» выступает не только как орудие, но и как жертва порока, как опороченная красота, которая не может не вызывать человеческого сочувствия.