Отечественная теория перевода

Если  посмотреть в словаре эти четыре слова, то получится плоское и  ничего не выражающее английское предложение: “I remember a wonderful moment”. 

Набоков поставил перед собой задачу убедить  английского читателя, что “I remember a wonderful moment” - совершенное начало совершеннейшего  стихотворения. 

Прежде  всего он убедился, что буквальный перевод в той или иной мере всегда бессмыслен. Русское “я помню” - гораздо глубже погружает в прошлое, чем английское “I remember”. В слове “чудное” слышится сказочное “чудь”, древнерусское “чу”, означавшее “послушай”, и множество других прекрасных русских ассоциаций. И фонетически, и семантически “чудное” относится к определенному ряду слов, и этот русский ряд не соответствует тому английскому, в котором мы находим “I remember”. И напротив, хотя английское слово “remember” в контексте данного стихотворения не соответствует русскому смысловому ряду, куда входит понятие “помню”, оно, тем не менее, связано с похожим поэтическим рядом слова “remember” в английском, на который при необходимости опираются настоящие поэты.

Вот еще  набоковский пример. Ключевым словом в строке Хаусмана “What are those blue remembered hills?” в русском переводе становится ужасное, растянутое слово “вспомнившиеся” - горбатое и ухабистое и никак внутренне не связанное с прилагательным “синие”. В русском, в отличие от английского, понятие “синевы” принадлежит совершенно иному смысловому ряду, нежели глагол “помнить”. 

Связь между словами, несоответствие различных  семантических рядов в различных  языках предполагают еще одно правило, считает Набоков, по которому три  главных слова в строке образуют столь тесное единство, что оно  рождает новый смысл, который ни одно из этих слов по отдельности или в другом сочетании не содержит. Не только обычная связь слов в предложении, но и их точное положение по отношению друг к другу и в общем ритме строки делает возможным это таинственное преобразование смысла. Переводчик должен принимать во внимание все эти тонкости. 

Наконец, существует проблема рифмы. К слову  “мгновенье” можно легко подобрать  по меньшей мере две тысячи рифм, говорит Набоков, в отличие от английского «moment», к которому не напрашивается ни одна рифма. «Поставив его в хвосте фразы, мы поступили бы исключительно опрометчиво». 

«С этими  сложностями, - вспоминает Набоков -  я столкнулся, переводя первую строку стихотворения Пушкина, так полно  выражающую автора, его неповторимость и гармонию. Изучив ее со всей тщательностью и с разных сторон, я принялся за перевод. Я бился над строчкой почти всю ночь и в конце концов перевел ее. Но привести ее здесь - значит уверить читателя в том, что знание нескольких безупречных правил гарантирует безупречный перевод».

Набоков тщателен необыкновенно и эрудирован как мало кто другой в его литературном поколении. Он, особенно поздний, англоязычный, еще и по этой причине создает  массу трудностей, подвергая нешуточной проверке терпение, доброжелательство, волю заинтригованного читателя-непрофессионала. Грустно, когда этому читателю еще больше осложняют задачу, публикуя текст, который, мягко говоря, неисправен. Самому Набокову казалось наибольшим злом из всех грехопадений, подстерегающих переводчика: намерения "полировать и приглаживать шедевр, гнусно приукрашивая его, подлаживаясь к вкусам и предрассудкам читателей".  
Набоков и вообще был скептичен по части возможностей перелагателя: известно, что "Евгения Онегина" по-английски он издал в прозаическом подстрочнике (с тремя томами исключительно тщательных и ценных комментариев), а в интервью А. Аппелю через десять лет после завершения этой работы с присущей ему категоричностью заявил: "Замученный автор и обманутый читатель - таков неминуемый результат перевода, претендующего на художественность. Единственная цель и оправдание перевода - возможно более точная передача информации, достичь же этого можно только в подстрочнике, снабженном примечаниями". Это было в 1967 году. Сорок с лишним лет назад Набоков, видимо, думал по-иному, а то не брался бы за поэтические - вовсе не подстрочник! - переводы из Байрона, Руперта Брука, Шекспира, Бодлера, Рембо и не пробовал бы создать английские версии русской поэтической классики. Впрочем, перевод прозой он, кажется, и под старость признавал законным видом литературы. И сам два раза попробовал свои силы на этом поприще, правда, давно, в пору своих литературных дебютов: пленившись сложностью задачи, перевел "Кола Брюньона", чуть не целиком построенного на каламбурах и французском просторечии (у него повесть Роллана стала называться "Николка Персик"), и знаменитую "Алису", ставшую в набоковском переводе "Аней в стране чудес".  
Хотя считается, что "Ада", как и "Бледный огонь", - главным образом, словесная игра, а значит, текст, принципиально непереводимый, Набоков вряд ли разделил бы такое мнение, - оно не соответствует его требованиям к литератору уметь в своей области буквально всё. Впрочем, применительно к "Аде" слово "шедевр", стоящее в набоковском эссе "Искусство перевода", во всяком случае, не бесспорно. Возможны даже его антонимы: тут все зависит и от выучки, и от вкусов вершащего суд о книге, которая воплотила, быть может, самый амбициозный замысел писателя. Споры о том, считать "Аду" триумфом или наоборот, творческой катастрофой, начались сразу по ее выходе в свет и три десятка лет спустя все еще не окончены, хотя мнения уже не так категоричны. Самому Набокову, не страдавшему комплексами неуверенности и скромности, верилось, что он создал нечто эпохальное. Так оно и было, если считать эпохой в литературе постмодернизм, для которого "Ада" - истинный, неоспоримый канон. Но так ли самоочевидно, что постмодернизм на самом деле составил эпоху? Т.е. стал больше, чем только модой, пусть повальной, и создал нечто захватывающе новое, привораживающее невиданными поэтическими возможностями.  
Обо всем этом будут полемизировать еще очень долго, и отношение к "Аде" скорее всего не раз изменится. Но трудно вообразить, чтобы кто-то всерьез объявил эту книгу пустышкой и мнимостью, не признавая ее особого значения хотя бы как знака свершающихся в литературе перемен.

Тем не менее лишь после "Ады" по-настоящему укоренилась, перестав шокировать и  восприниматься как некий парадокс - проза, которая намеренно добивается сходства не то с головоломкой, не то с лабиринтом. Такая проза, где у простодушного читателя голова идет кругом от замысловатых и внешне совершенно нелогичных поворотов сюжета, хотя на самом деле сюжет присутствует лишь в самой минимальной степени. Где важны не характеры, не история, что-то говорящая о жизни, но, прежде всего остального, - стихия пародии, то потаенной, то нескрываемой и ядовитой. Где слово настолько удалено от привычно с ним сопрягающихся смыслов, что от него остается одна фонетическая оболочка, а значения каждый волен подставлять самые произвольные. Где рассказ превращается в чистую условность, и сотни страниц продолжается какой-то нескончаемый маскарад, так что сущим домыслом становятся разговоры о мотивах, движущих героями, да и о самих этих игрушечных фигурках, которые лишь притворяются литературными персонажами с собственной индивидуальностью и судьбой.

     Современные процессы глобализации и международной  интеграции оказали значительное влияние  на роль и место межъязыкового  перевода в жизни мирового сообщества. В России политические и социально-экономические изменения последних 20 лет: падение железного занавеса, рост международных контактов во всех областях нашей жизни, либерализация внешнеэкономической деятельности – создали совершенно новые условия для переводческой деятельности. Изменился социальный заказ на профессию переводчика, из элитной она стала массовой, и вместе с тем неизмеримо выросли требования к профессиональной компетенции переводчика, возросла роль национальных и международных профессиональных организаций переводчиков. Усилилась и углубилась специализация в сфере перевода, выделились отдельные, достаточно самостоятельные переводческие профессии.  

Заключение

    Переводоведение в России имеет богатую историю. Отечественными теоретиками были выдвинуты несколько моделей перевода: модель закономерных соответствий, трансформационная, или семантико-семиотическая, модель, ситуативная модель и теория уровней соответствия. Все эти модели отражали уровень развития лингвистической науки своего времени и в большей или меньшей степени несли на себе “родимые пятна” предшествующих научных воззрений. Основываясь хотя и на объективных, но в общем-то частных наблюдениях, они не смогли предложить убедительной, целостной картины перевода как процесса, их обобщения оказались в значительной мере чисто умозрительными и малоприменимыми в дидактике перевода, а попытки создать на их основе систему методики преподавания перевода обнаружили лишь сумбурность последней и сводимость ее к благим пожеланиям.

    Современная отечественная теория перевода характеризуется доминированием лингвистического подхода, центральной категорией которого является «эквивалентность». Это предполагает рассмотрение каждого нового перевода одного и того же текста лишь как приближение к труднодостижимому и ускользающему идеалу.

    Главным недостатком всех выдвинутых моделей  перевода было то, что положенные в  их основу наблюдения касались узкого круга функциональных стилей и попытки  распространить их на другие стили  оказались несостоятельными. Совершенно очевидно, что в основу построения общей модели перевода могут быть положены лишь наблюдения над функциональным стилем, сочетающем в себе в качестве иностилевых черты максимального числа функциональных стилей. Таковым является художественно-литературный стиль, в котором изображаются (могут изображаться) все прочие функциональные стили. Однако именно этот функциональный стиль частично в силу объективных – а чаще всего субъективных – причин оказывается вне поля внимания исследователей, разрабатывающих или, точнее сказать, разрабатывавших “в погоне за модой” модели перевода.

    Таким образом, можно сделать вывод, что  состояние современной науки  о переводе не идеально, а значит, есть пути ее дальнейшего развития и совершенствования.

Список  литературы

1. В. С. Виноградов  Введение в переводоведение (общие и лексические вопросы). — М.: Издательство института общего среднего образования РАО, 2001.

2. Дихотомии  в переводческой деятельности. Наталья  Галеева,  космополис №1 (15) весна  2006.

3. Жутовская  Н.М. "Мир истории". №5, 2000.

4. Нехамкин Э. Просто Набоков «Вестник» №10(217), 1999.

5. Nadezhda Riabtseva TRANSLATION STUDIES IN RUSSIA AND BEYOND

PART 1. ANTHOLOGY, Moscow, Nauka–Flinta, 1999

6. А.Г.Витренко  Кризис переводоведения и возможность  его преодоления (http://agvitrenko.3dn.ru/)

7. Шеметов  В.Б.. Курс лекций по теории  перевода, Журнал "Самиздат" (http://zhurnal.lib.ru/)