Реформаторская деятельность Петра I и ее последствия

align:justify">Указ Петра от 11 марта 1700 г. провозгласил монетную реформу. Наряду с серебряными стали чеканиться мелкие медные монеты разной стоимости: денежка (полкопйки), полушка (четверть копейки), полуполушка. До этого в обращении сильно не хватало мелкой разменной монеты, поэтому люди рассекали серебряную монету на 2 – 3 части, а в некоторых местах самостийно появлялись заменители – кожаные и прочие «денежки». Помня о неудаче «медной реформы» 1654 – 1661 г.г., когда рынок наводнили огромным количеством медных денег, стоимость которых постепенно упала в 10 – 15 раз в сравнении с серебряными, теперь отчеканили только нужное количество мелких денег хорошего качества. Нововведения в народе приняли спокойно.

Социальные реформы Петра всегда привлекали пристальное внимание историков, а в научном их обсуждении наметилось 2 основных перехода. В то время, как одни исследователи анализировали мотивации собственно социальной политики и взглядов петровского правительства, другие ставили себе цель установить последствия всех преобразование как для структуры общества в целом, так и для развития отдельных социальных групп, в основном дворянства и крестьян.

Социальные реформы были направлены во многом на укрепление основы трона и на активизацию «высших слоев». В частности,  в 1714 г. появляется «Указ о единонаследии», в котором зафиксировано полное слияние дворян и бояр, а также обязательная служба дворян, военная или государственная. Т.е., у помещика мог быть только один наследник, занимающийся хозяйством, остальные – на службу.

8 августа 1720 г. Петр учреждает очередную комиссию по составлению уложения, перед которой ставится задача создания кодекса законов на основе новой системы права. А.Г. Маньков, изучивший созданный комиссией проект, пришел к выводу, что «создание нового уложения подвело бы под реформы Петра единую систему права, охватывающую все стороны государственной и общественной жизни и регулирующую отношения общественных сил в интересах дворянского сословья». Отмечая, что «и на дворянство … налагались определенные обязательства перед законом», а «законодательство Петра и в особенности проект уложения 1720 – 1725 г.г. … ставили дворянство в более жесткие правовые рамки во имя так называемой «государственной пользы»», Маньков приходит к выводу, что, «уложение … повлекло бы за собой упорядочение новой государственности и укрепление в ней дворянства как класса»[11].

Думается, вывод Манькова носит несколько односторонний и противоречивый характер, что естественно, поскольку, оценивая проект уложения в целом, он исходил из анализа лишь одного, хоть и важнейшего его сюжета - крестьянского права. В частности, если проект уложения ставил дворянство в «более жесткие правовые рамки» по сравнению с предшествующим временем, то неясно, как это должно было содействовать усилению привилегированного положения дворянства. Во-первых, следует сказать об указе от 15 апреля 1721 г. Сенату о продаже крепостных. Указ начинался с весьма примечательного обоснования: «Обычай был в России, который ныне есть, что крестьян, и деловых, и дворовых людей мелкое шляхетство продают врознь, кто похочет купить, как скотов, чего во всем свете не водитца, а наипаче от семей, от отца или от  матери, дочь или сына помещик продает, от чего немалой вопль бывает». приведенный текст позволяет предположить, что, во-первых, законодатель полагал, будто описываемое им явление свойственно лишь «мелкому шляхетству». Во-вторых, известна фразеология указа и его ссылка на российскую особенность этого явления. Далее: «Его царское величество указал оную продажю людям пресечь, а ежели невозможно того будет вовсе пресечь, то бы хотя по нужде и продавали целыми фамилиями или семьями, а не порознь. И о том бы при сочинении нынешняго Уложения изъяснить, как высокоправительствующие господа сенаторы за разум разсудят. О чем изволте донести». По мнению Н,Б, Голиковой, эта записка «имела лишь рекомендательных характер», окончательное решение откладывалось до принятия нового Уложения и поэтому она «никакого воздействия на торговлю крепостными без земли не оказала и оказать на могла»[12]. Однако процитированный текст показывает, что мы имеем дело не просто с рекомендательной запиской царя. А именно с указом, подлежащим безусловному исполнению. Другое дело, что не вполне вразумительный текст указа позволил сенаторам не издавать немедленно соответствующего закона, а увязать его принятие с подготовкой Уложения. Но уже в Уложении приказ царя был выполнен полностью. Причем составители проекта не нашли препятствий к тому, чтобы запретить  не только продажу крестьян порознь, а и вообще продажу без земли. Нашлось и необходимое «изъяснение»: «дабы тем земли напрасно опустошены не были, а в продажах таким людем и крестьянам от прежних помещиков какого разорения не происходило».

Второе важное обстоятельство, связанное с проектом Уложения 1720 – 1725 г.г. – это сделанная в нем попытка законодательно включить крепостное крестьянство в понятие недвижимой собственности: «Все старинные крепостные люди и по вотчинам и поместьям и по иным всяким крепостям люди и крестьяня вотчинникам своим крепки и в таком исчислении, как о недвижимом положено». Такая формулировка была более мягкой по сравнению с приведенной выше формулой проекта Уложения 1700 г. однако, видимо и она не могла устроить Петра. В результате новый проект Уложения так и остался лишь на бумаге.

Податная реформа занимает центральное место среди петровских реформ вообще. Непосредственным поводом к ней послужило возвращение созданной Петром регулярной армии из заграничных походов. Необходимо было каким-то образом разместить ее в России и при этом так, чтобы она легко и постоянно получала необходимое обеспечение. Решено было разместить воинские части непосредственно в регионах, которые обязывались их кормить в соответствии с количеством населения и характером части (были осуществлены специальные расчеты, сколько крестьян могут прокормить одного пехотинца, сколько - кавалериста). В соответствии с теми же расчетами вместо подворной системы обложения была введена подушная подать, т.е. подать с «души мужского пола». Теперь предстояло выяснить, сколько имеется таких душ, для чего осенью 1718 г. велено было собрать «сказки» о количестве душ в каждом населенном пункте. Но когда это было сделано, возникло обоснованное подозрение в «утайке» большого количества душ, и поэтому решили проверить все полученные данные с помощью специальных чиновников-ревизоров, работа которых вылилась по сути в перепись населения – ревизию душ, которые с тех пор проводились регулярно. При ревизии выявилась новая проблема – большое количество беглых, которые с помощью жесточайшего законодательства стали вылавливать и возвращать на прежние места жительства, причем возвращались даже те, кто покинул родные места много лет назад и давно обосновался на новом месте, нередко сменив род занятий. Для пресечения бегства в будущем была введена паспортная система. Отныне крестьянин мог отлучиться с места жительства только с паспортом, в котором указывалось его место следования и срок отлучки. Всякий же пойманный без паспорта, даже если он не был беглецом, а просто случайно забрел в соседнюю деревню, подлежал аресту, наказанию и немедленному водворению на место жительства. Все это означало резкое усиление полицейского контроля за населением, а также усиление крепостничества.

Важнейшим следствием податной реформы было по существу изменение социальной структуры русского общества.

Парадоксальность ситуации была в том, что превращая таким образом дворянство в единую привилегированную социальную категорию, государство тем самым фактически создавало предпосылки для его трансформации в полноценное сословие. Но это значило замену служебного принципа родовым, в то время как одновременно Петр проводил принцип служебной годности, который лег в основу Табели о рангах – документа, действовавшего в России до 1917 г.

Еще одной категорией населения, не положенной в подушный оклад, было духовенство, хотя  законодательство резко ограничивало и число церковников, и те их категории, которые освобождались от обложения. По мнению Анисимова, податная реформа способствовала «обособлению сословия духовенства, закреплению социальных и юридических перегородок, отделявших его от тяглых сословий»[13]. Дальнейшее, однако, показало, что реально процесс становления духовенства как сословия был совсем не прост, и нормы. Введенные податной реформой, оказались едва ли не единственными, определявшими его сословный статус.

Дворянство и духовенство были единственными социальными категориями, не положенными в подушный оклад. Все остальное население страны подлежало подушному обложению. Его структура при этом была значительно уточнена. Так, была создана новая категория государственных крестьян, в которую, помимо однодворцев, были включены потомки всех прочих многочисленных служилых по прибору, а также черносошные крестьяне русского Севера, нерусские народы Поволжья, Сибири, Дальнего Востока – ясачные. Что же касается остального сельского населения, то если раньше при подворной системе обложения вне ее оказывались различные категории холопов и дворовых, живших на территории помещичьей усадьбы, не имевших собственного хозяйства и занимавшихся различными работами по обслуживанию поместья и его обитателей, то теперь все они были положены в оклад наравне с землепашцами. Так был завершен процесс ликвидации холопства как социальной категории. Крепостное крестьянство стало, по существу, единым слоем.

Аналогичные мероприятия были проведены и в городах. И здесь перепись населения привела к возвращению на прежнее место жительства лиц, покинувших родные места, и закреплению их в городе на крепостнических основаниях. При этом законодатель сделал все для унификации городского населения, независимо от реальных занятий горожан, определив их всех как купечество.

В целом же податная реформа значительно повысила уровень «регулярности» Русского государства, унифицировав социальную структуру, сведя к минимуму юридическую возможность перехода из одной социальной категории в другую, т.е. основу социальной мобильности, сузив свободу выбора занятий и ограничив возможность передвижения по стране. Все это означало усиление несвободы, консервацию, закрепление принципов крепостничества как основных принципов организации социальных слоев.

Было бы ошибкой думать, что петровские реформы окончательно сформировали структуру русского  общества и сделали ее статичной. Новейшие исследования Э. Виртшафтер показали, что «на протяжении всего восемнадцатого и даже начала девятнадцатого века правительство было озабочено сложной задачей определения, какие группы общества надлежат обложению, а какие нет», а постоянное существование проблемы лиц с неопределенным сословным статусом «обнаруживает относительно подвижный характер определения социального статуса в течение всего имперского периода» русской истории. основную причину такого положения исследовательница видит в противоречии между налоговой политикой правительства и экономическим развитием общества и отмечает, что «практически на всех уровнях общества экономические отношения разрушали формальные социальные границы». Таким образом, можно заключить, что и в этой сфере результат петровской реформы был противоречивым.

По форме новая система налогообложения (подушная подать) по сравнению с предшествующей была более прогрессивной и находилась в русле процесса модернизации, что во-первых, делала более эффективной финансовую систему государства и, во-вторых, способствовала выделению личности из патриархального коллектива. Последнее, однако, сводилось на нет ответственностью за уплату подати, а реализация реформы через укрепление крепостничества по существу противоречила естественному ходу социально-экономического развития страны, тормозя его и накладывая на него особый, неповторимый отпечаток.

Война указала порядок реформы, сообщила ей темп и самые приемы. Военная реформа повлекла за собой два ряда мер, из коих одни направлены были к поддержанию регулярного строя преобразованной армии и новосозданного флота, другие – к обеспечению их содержания. Меры того и другого порядка или изменяли положение и взаимные отношения сословий, или усиливали напряжение и производительность народного труда как источника государственного дохода.

Военная реформа была первоочередным преобразовательным делом Петра, наиболее продолжительным и самым тяжёлым  как для него самого, так и для народа. Она имеет очень важное значение в нашей истории; это не просто вопрос о государственной обороне: реформа оказала глубокое воздействие и на склад общества и на дальнейший ход событий.

Война перерабатывала сбродное ополчение вольницы и досточных в настоящую регулярную армию. Среди непрерывной борьбы новоприборные полки, оставаясь много лет на походной службе, сами собой превращались в постоянные. После Нарвы началась неимоверная трата людей. Наскоро собираемые полки быстро таяли в боях от голода, болезней, массовых набегов, ускоренных передвижений на огромных расстояниях – от Невы до Полтавы, от Азова и Астрахани до Риги, а между тем расширение театра военных действий требовало усиления численного состава армии. Для пополнения убыли и усиления армейского комплекта один за другим следовали частичные наборы охотников и досточных из всяких классов общества, из детей боярских, из посадских и дворовых, из стрелецких детей и даже из безместных детей духовенства; в продолжение одного 1703 года забрано было до 30 тысяч человек. Армия постепенно становилась всесословной; но в неё ставилось кое-как на ходу выправленное или совсем не боевое сырьё. Отсюда возникала потребность в другом порядке комплектования, который давал бы заранее и правильно подготовленный запас. Случайный и беспорядочный прибор охотников  и даточных заменён был периодическими общими рекрутскими наборами, хотя и при них иногда повторялись старые приёмы вербовки. Рекрутов холостых в возрасте от 15 до 20 лет, а потом и женатых от 20 до 30 лет распределяли по  «станциям», сборным пунктам, в ближайших городах партиями человек в 500-1000, расквартировывали по постоялым дворам, назначали из них же капралов и ефрейторов для ежедневного пересмотра и надзора и отдавали их отставным, за ранами и болезнями, офицерам и солдатам «учить военному солдатскому строю по артикулу непрестанно». С этих сборных учебных пунктов рекрутов рассылали, куда требовалось, «на упалые места», для пополнения старых полков и для сформирования новых. По объяснению самого Петра, цель таких армейских питомников – «когда спросят в дополнку в армию, чтоб всегда на упалые места были готовы».Это и были бессмертные рекруты и солдаты, как их тогда прозвали: указ гласил, что кто из них на учебной станции или уже на службе умрёт, будет убит или сбежит, вместо того брать нового рекрута с тех же людей,  с которых взят выбылой, «чтобы всегда те солдаты были сполна и к государеве службе во всякой готовности»[14].

Первый такой общий набор был произведен в 1705 г.; он повторялся ежегодно, до конца 1709 г. и все по одной норме, по одному рекруту с 20 тягловых дворов, что должно было давать в каждый набор по 30 000 рекрутов и даже более. Всего велено было собрать в эти первые пять наборов 168 000 рекрутов. С начала шведской войны до первого общего набора считали всех рекрутов с вольницей и даточными до 150 000. Значит, первые 10 лет войны обошлись приблизительно 14-миллинному населению более чем в 300 000 человек. Так создана была вторая, полтавская регулярная армия, комплект которой к концу 1708 г. только по трем первым наборам поднят был с 40 000 в 1701 г. до 113 000. При этом,  за поставку рекрутов отвечала вся крестьянская община, в которой устанавливалась очередность и круговая порука. Позднее, в 1712 г., Петр повелел делать рекрутам специальные татуировки а виде креста на руке, по которому все могли узнать беглого рекрута и донести на него. Последнее – донос- рассматривалось как гражданская обязанность. Тогда же круговая ответственность за беглых распространяется и на их товарищей по полкам – солдат и офицеров, с которых предлагается взимать штрафы. «Источник обеспечения армии людьми, - замечает Анисимов, - стал поистине неисчерпаем»[15], и рекрутская система сохранялась в России последующие 150 с лишним лет. Собирали по рекруту с 50, 75 и 89 дворов, тысяч по 10, 14, по 23, не считая матросов, а в 1724 г., уже по окончании всех войн, понадобилось для укомплектования армейских и гарнизонных полков, артиллерии и флота 35 000. В 1718 г. числилось по прежним наборам «недоимочных», недобранных рекрутов 45 000, а в бегах 20 000. Вебер замечает, что при дурном устройстве содержания гораздо больше рекрутов гибнет еще в учебные годы от голода и холода, чем в боях от неприятеля. К концу царствования Петра всех регулярных войск, пехоты и конницы, числилось уже от 196 000 до 212 000, да 110 000 казаков и другой нерегулярной рати, не считая инородцев. При том создана была новая вооруженная сила, незнакомая Древней Руси, - флот»[16].

С началом Северной  войны азовская эскадра была заброшена, а после Прута потеряно было и Азовское море. Все усилия Петра обратились на создание балтийского флота. Спешно вербовали экипаж: в 1702 г., по свидетельству князя Куракина, «кликали в матросы молодых ребят и набрано с 3 000 человек». В 1703 г. Лодейнопольская верфь спустила 6 фрегатов: это была первая русская эскадра, появившаяся на Балтийском море. К концу царствования Балтийский флот считал в своем составе 48 линейных кораблей и до 800 галер и других мелких судов с 28 000 экипажа.

Военная реформа Петра осталась бы специальным фактом военной истории России, если бы не отпечатлелась слишком отчетливо и глубоко на социальном и нравственном складе всего русского общества, даже на ходе политических событий. Она выдвигала вперед двойное дело, требовала изыскания средств для содержания преобразованных и дорогих вооруженных сил и особых мер для поддержания их регулярного строя. Рекрутские наборы, распространяя воинскую повинность на неслужилые классы, сообщая новой армии всесословный состав, изменяли установившиеся общественные отношения. Дворянству, составлявшему главную массу прежнего войска, приходилось занять новое служебное положение, когда в ряды преобразованной армии стали входить его холопы и крепостные крестьяне, и не спутниками и слугами своих господ, а такими же рядовыми, какими начинали службу сами дворяне.