Реформаторская деятельность Петра I и ее последствия

18

Большие достижения во всех областях жизни, превращение России в великую мировую державу, ставшее своего рода феноменом истории, объясняют длительный, устойчивый повышенный интерес к эпохе Петра в русской и зарубежной исторической литературе.

Значительная часть исторической литературы о России XVIII в. посвящена  реформам Петра I: объяснение этого факта заключается в том, что революционные историки рассматривали связанный с ними узел проблем как центральный, ключевой в истории России.

Нужно выделить три важных события тех лет, повлиявших на становление Петра – реформатора. Во-первых, это поездка в Архангельск в 1693 – 1694 годах. Это дало мощный толчок фантазии, появилась мечта о море для России, возник подлинный культ корабля, морской стихии.

Вторым важным событием тех лет стали Азовские походы 1695 – 1696 годов – война с Турцией за выход к Азовскому морю. Для Петра Азовские походы стали первой военной школой, которая, хотя он и оценивал  ее впоследствии скептически, все же принесла ему несомненную пользу.

Наконец, третьим событием, повлиявшим на становление личности будущего преобразователя России, стала его длительная поездка за границу в составе Великого посольства в 1696 – 1697 годах. Петр впервые увидел западно-европейскую цивилизацию во все ее военном и культурном могуществ, почувствовал ее дух, смысл и силу. Именно тогда окончательно оформилась ориентация Петра на западноевропейскую модель жизни, и это означало автоматическое отрицание жизни старой России, последовательное и порой ожесточенное неприятие, разрушение старого, ненавистного, того, что ассоциировалось с врагами: Софьей, стрельцами, боярами.

Прибыв инкогнито 25 августа 1698 года в столицу, Петр узнал подробности о событиях, взволновавших его за границей более всего – о стрелецком восстании. Он слушал доклады, рассказы, впечатления, читал материал сыска - показания участников восстания сразу после их разгрома. Продолжалось это около трех недель.

Политическая жизнь столицы, оживившаяся с приездом молодого и энергичного правителя, переместилась в подмосковное царское село. Сюда потянулись бояре. То, что они пережили при первой встрече с царем, поразило и их самих, и современников. Они долгие годы рассказывали потом детям и внукам о случившемся в тот памятный день. Принимая бояр, Петр приказал подать ему ножницы и тут же пустил их в ход – на пол посыпались отрезанные бороды. Шок испытали самые влиятельные в то время лица – «генералиссимус» А.С. Шеин, князь-кесарь Ф.Ю. Ромодановский и др. Но с этим пришлось примириться, тем более что царь не ограничился первой встряской. Несколькими днями позже на пиру у Шеина, теперь уже безбородого, у гостей, имевших на лице сие старорусское украшение, бороды кромсал царский шут. Петр, не считаясь с неудовольствием бояр и духовенства, объявил в указах, что брить бороды должны все его подданные. Знать относительно быстро и легко примирилась, расставшись с бородой. Простой же люд ответил ропотом и сопротивлением. Тогда власти объявили, что те, кто желает носить бороду, должны платить налог: богатый купец – 100 рублей в год (деньги огромные по тем временам), дворяне и чиновники – 60 рублей, горожане – 30 рублей, крестьяне по копейке при въезде в город и выезде из него. Не платили новый налог только лица духовного звания. В итоге выиграла казна – пострадали убежденные бородачи, среди которых немало было тех, кто с осуждением и гневом встречал новшества, выступал за незыблемость дедовских порядков и обычаев. По словам С.М. Соловьева, «борода стала знаменем в борьбе двух сторон», ибо «человек прежде всего в своей наружности, в одежде и уборке волос старается выразить состояние своего духа, свои чувства, свои взгляды и стремления.»[1]

Дело не окончилось борьбой со старозаветными бородами. В такой же последовательности и форме протекала борьба с долгополым и широкополым платьем. 12 февраля 1699 года состоялось шуточное совещание Лефортова дворца. Многие гости прибыли на пир в традиционной русской одежде: в сорочках с вышитым воротником, шелковых зипунах яркого цвета, поверх которых были надеты кафтаны с длинными рукавами, стянутыми у запястья зарукавьями. Поверх кафтана на гостях была ферязь – длинное широкое платье из бархата, снизу доверху застегнутое на множество пуговиц. Шуба и меховая шапка с высокой тульей завершали наряд знати. К пышной одежде, стеснявшей движения и совершенно не приспособленной для работы, царь не питал симпатий. На пиру он действовал уже опробованным способом – взял ножницы и укорачивал рукава. У всех кафтаны и ферязи своими руками не укоротишь, и 4 января 1700 года многие читали листы, прибитые у ворот Кремля, в Китай-городе, у Чудова монастыря и в других людных местах. На листах – царский указ: боярам и прочим другим чинам, всем служивым, приказным и торговым людям «на Москве и в городах носить платье: венгерские кафтаны, верхние длиною по подвязку, а исподнее короче верхних тем же подобием; и то платье, кто успеет делать, носить с богоявленного дни нынешнего 1700 года, а кто к тому дни сделать не успеет, и тем делать и носить, кончая с нынешние сырные недели.»[2] Если учесть, что указ датирован 4 января, а богоявлений дата падает на 6 января, а сырная неделя начиналась с 6 февраля, то сроки, отпущенные на переодевание, были нереальными. Поэтому 20 августа 1700 года был издан новый указ, гласивший: «… для славы и красоты государства и воинского управления всех чинов людям, опричь духовного чина и церковных причетников, извозчиков и пахотных крестьян, платье носит венгерское или немецкое». Этот указ уточнили в 1701 году: русское платье носить запрещалось, его изготовление и продажа карались «жестоким наказанием», и предписывалось носить немецкую обувь – сапоги и башмаки.

Обрив и переодев в иноземную одежду значительную часть своих подданных, Петр как бы сразу разделил их на две части – тех, кто должны были жить по-европейски, и тех, чей образ жизни должен был оставаться традиционным. Переодетый в более рациональное европейское платье, избавленный от длинных рукавов, широких воротников, тяжелых высоких шапок и шуб до земли, человек начинал иначе двигаться, а, следовательно, иначе жить и иначе мыслить. Мелочная регламентация всего уклада жизни, быта и даже внешнего облика подданных, полностью соответствовали концепции регулярного государства.

30 января 1699 года Петр подписал несколько указов, положивших начало реформе управления. Пока она касалась управления городами и вводила по желанию горожан новый орган – выборную бурмистерскую палату., которая должна была ведать сбором налогов и исполнять судебные функции. Городское население таким образом выводилось из-под власти воевод, в чьем управлении находились уезды и на которых оно постоянно жаловалось, и получало органы самоуправления. По-видимому, Петр полагал, что таким образом он облагодетельствует горожан и те, почувствовав себя вольными, с радостью примутся за торговлю и предпринимательство. Ну, а чтобы государство поскорее получило  от этого выгоду, города, жители которых избирали себе подобную форму самоуправления, облагались двойными податями. Результат реформы как нельзя лучше продемонстрировал как слабое знание Петром реальной ситуации в стране, так и абсолютную неготовность русского общества к переменам на западноевропейский манер. Большинство  горожан заявило, что вполне удовлетворено своими воеводами и лучшей доли себе не желает. Некоторые города избрали бурмистров, но при этом сделали вид, что о двойном окладе забыли, и лишь небольшая часть согласилась на условия правительства. Петр учился быстро, и уже в октябре 1699 года двойной оклад был отменен, а выборы бурмистра сделали обязательными.

Первые же преобразования в сфере управления и реорганизации армии привели к неизбежным изменениям в системе органов власти. Ряд старых приказов постепенно исчезали, а вместо них возникали новые, отвечавшие новым задачам страны. Таковы были, например, Адмиралтейский и Рудокопный приказы. Последний должен был интенсифицировать поиски драгоценных металлов. В феврале 1700 года Петр учредил  Палату об уложении, призванную пересмотреть и систематизировать существующее законодательство. Это решение царя весьма показательно, ибо свидетельствует о том, что несовершенство законодательной основы государства уже осознавалось. Обращает на себя внимание, что проект указа о введении нового уложения содержал формулу «со всем Освященным собором», свидетельствующую о том, что решительно рвать с традиционными формами управления Петр еще не собирался. Однако деятельность палаты результата не дала, по крайней мере такого, какой удовлетворял бы Петра. По мнению Медушевского, царя не устроил ярко выраженный сословный характер подготовленного проекта. В нем, в частности, делалась попытка сформулировать в позитивном плане владельческие права дворян: «Всякой помещик и вотчинник при владении своем в людех и во крестьянех и в бобылях волен»[3]. Но царь явно не был склонен предоставлять дворянству столь широкие права, полагая, что «волен» во всех своих подданных лишь он сам.

Следующим важным шагом в осуществлении замыслов Петра стала губернская реформа.

Указ о ее начале появился 18 декабря 1708 года. Он разделил страну на 8 губерний во главе с назначавшимися царем губернаторами (как правило, из наиболее крупных сановников), получавшими большую административную, военную и судебную власть., а также возможность распоряжаться финансами своих губерний. Губернии делились на 50 провинций. Провинции были разделены на уезды, а те, в свою очередь, на дистрикты.

Датировка начала реформы именно этим указом была принята еще русскими историками прошлого века, а в советской историографии она была закреплена рассуждениями о том, что реформа была вызвана восстаниями 1707 – 1708 годов и проявившейся неспособностью местных властей «обеспечить быструю и эффективную классовую расправу». Солидарный с такой точкой зрения Павленко полагает, что губернская реформа «принадлежит к числу едва ли не самых необдуманных административных преобразований Петра», поскольку не были решены вопросы взаимодействия местных и центральных властей. однако не все согласны с подобной интерпретацией. Так, Анисимов за точку отсчета берет другой царский указ, появившийся годом раньше и приписывавший города страны к шести крупнейшим ее центрам. Историк обращает внимание на то, что уже с 1701 года началось образование особых административных округов, обладавших судебной и финансовой независимостью от центральных приказов. Суть губернской реформы он видит в децентрализации управления. Цель же её – упорядочение финансов: реформа определяла бюджеты каждой губернии, приоритет в которых отдавался военным нуждам. В новейшей работе Анисимов называет преобразования местного самоуправления в 1708 – 1710 годах «первой губернской реформой». Он подражает П.Н. Милюкову, полагавшему, что с образованием губерний деятельность центральных учреждений была парализована и «вокруг Сената образовалась пустота». В доказательство историк приводит данные о соотношении адресатов сенатских указов. Вместе с тем, он продолжает настаивать на тезисе о децентрализации и считает, что «роль местных учреждений под общим ведомством возросла»

Следующим важным этапом реформы стало создание 22 февраля 1711 года накануне Прутского похода Правительствующего Сената – коллегиального органа из 9 членов. В указе говорилось, что новое высшее учреждение  создается для «отлучек наших». Что часто трактуется историками как указание на временный характер Сената. однако на деле уже через несколько дней в новом указе 2 марта говорилось о «всегдашних наших в сих войнах отлучках». Поэтому считают, что Сенат создавался как «постоянное высшее правительственное учреждение», ибо фактически отсутствовал царь постоянно. Иначе говоря, Сенат должен был выполнять функции царя, заменять его, быть, по выражению В. Я. Уланова, «доверенным коллективным приказчиком большой вотчины Петра»[4]. Другое дело, что Сенат действительно учреждался в спешке и комплекс указов, связанных с его созданием, «трудно отнести к вершинам правовой мысли тех времен». Между тем указ 2 марта поставил перед сенатом достаточно определенные задачи, выполнение которых было рассчитано на длительную перспективу: поиски новых источников средств на военные нужды, отправление суда, пополнение офицерских кадров армии за счет уклоняющихся от службы дворян, забота о развитии и совершенствовании внутренней и внешней торговли (в частности, с Китаем и Персией), упорядочение откупов. Все сенаторы обладали равными правами и должны были принимать решения коллективно. Петр с самого начала осознавал Сенат как принципиально новый орган и уже в апреле 1711 года, выражая недовольство действиями сенаторов, сравнил их со «старыми судьями»

Руководство работой Сената в 1722 году было поручено генерал-прокурору, которого Петр называл «оком государевым». Сенаторы впервые были приведены к присяге, текст которой написал сам Петр.

В 1718 – 1721 годах была преобразована громоздкая система приказного управления страной.

История создания коллегий детально изучена рядом исследователей. Представляется, что спор о том, в какой мере Петр использовал шведский опыт, в сущности не столь уж принципиален. Очевидно, что пытаясь соединить шведскую систему с российским самодержавием, просто перенести на русскую почву иноземные учреждения было вообще невозможно. Можно было скопировать лишь отдельные принципы их организации, что и было сделано. важнейшим был принцип камерализма, который был широко распространен в странах Западной Европы.  Анисимов излагает содержание двух основных черт следующим образом: «Первая из них – это строго функциональный принцип управления, предполагающий существование центральных учреждений, которые специализируются на какой-либо одной сфере государственного хозяйства… Эти сферы не подчинены друг другу и распространяют свои действия на территорию всей страны. Вторая черта камерализма – это особое, отличное от средневекового, внутреннее устройство учреждений, основанное на коллегиальности, четкой регламентации обязанностей чиновников, глубокой специализации канцелярского труда, устойчивых штатных служащих, получавших денежное жалование в определенном размере.»

Эти черты камерализма в полной мере были использованы при создании новых учреждений, и именно они отличали коллегии от московских приказов, которые были одновременно органами отраслевого, сословного и территориального управления, а многие имели еще и судебные функции. Таким образом, модернизация системы центрального управления затронула лишь принципы функционирования учреждений, их внутреннюю организацию, но не принципы организации власти в целом, что могло бы значить по существу изменение политического строя страны.

Внедрение коллежского управления проводилось постепенно на протяжении нескольких лет, причем царь предоставлял руководителям коллегий самим решить, «которыя пункъты в шведском Регламенте неудобны, или с сетуациею сего государства несходны, и оныя ставит по своему разсуждению». Хотя важнейшие отрасли государственного хозяйства, для управления которыми были созданы специальные коллегии, были те же, что и в Швеции, но и тут российские особенности вносили свои поправки. Так, развитая система поместного землевладения, да еще в столь огромной стране, потребовала создания особой Вотчинной коллегии. Некоторые учреждения, прямо скопированные со шведских аналогов, в российских условиях приобретали неузнаваемые черты.  Так было, например, с Юстиц-коллегией, создание которой означало первый в русской истории опыт выделения судебной функции как самостоятельной. Но о создании самостоятельной судебной власти речи не было, поскольку Юстиц-коллегия оставалась частью системы власти исполнительной. Вместе с тем, можно согласиться с тем, что создание этой коллегии «в конечном счете формировало совершенной иную, чем прежде, правовую обстановку в стране, где термин «судить» столетиями применялся преимущественно к администратору – руководителю приказа».

Как бы завершением коллежской реформы явилось создание института прокуратуры, т.е. органов надзора за деятельностью учреждений. По-видимому, они должны были предохранить вновь создаваемую систему управления от злоупотреблений, взяточничества и обеспечить строгое выполнение законов. По сути же эта цель была практически невыполнима, поскольку порок коррупции был следствием принципа организации власти в целом. Собственно, тут и содержался один из важнейших просчетов Петра. Создание прокуратуры ужесточило контроль за аппаратом управления непосредственно со стороны самодержца, но даже при том, что каждая коллегия имела собственный регламент, а появившийся в 1720 г. Генеральный регламент ввел общие для всех государственных учреждений правила их функционирования, отсутствие развитой системы законодательства, которая охватывала бы все сферы взаимоотношений государства и общества, внутри общества, общества и индивида предоставили чиновникам широкие возможности для самоуправства.