Образование Древнерусского государства

Таким образом, Древнерусское  государство возникло как результат  разрастания противоречий внутри славянского  общества, не могущих быть разрешиться  изнутри самого этого общества и  вынужденного поэтому, в целях самосохранения, прибегнуть к помощи внешней силы, с которой оно, к тому же, имело  совместные интересы.

Естественно, не варяги создали  Древнерусское государство; мы имеем  дело с процессом двусторонним (а  еще точнее - с многосторонним), в  котором внешние и внутренние факторы равнозначны и неотделимы друг от друга. Дело здесь отнюдь не в более высоком уровне культуры того или иного народа (они приблизительно равны, хотя не могут не различаться, но не по линии "выше"-"ниже"), дело в соединении разнородных элементов, синтез которых порождает совершенно новый сплав.

Первые правители Древнерусского государства - Рюрик, Олег, Игорь, Святослав, Владимир I - варяжские по этнической принадлежности князья, активно опирающиеся  в своих действиях на варяжские  дружины и нередко рассматривающие  Русь как временное местопребывания (как, например, Святослав, мечтавший  перенести столицу из Киева на Дунай). Однако постепенно, по мере проникновения  в дружинную среду славянской племенной верхушки, а также в  результате отпора, полученного со стороны Византийской империи, завоевательные устремления стали ослабевать, превращая  Русь в самодостаточное, самоценное образование и для самих ее правителей.

Это создало условия  и для постепенного становления  Руси как государственного образования  со свойственными всякому государству  функциями. Первоначально эти функции были крайне примитивны и являлись продолжением тех целей, которые, собственно говоря, и создали Древнерусское государство - они были направлены по преимуществу за пределы Руси.

Основные устремления  древнерусских князей - это грабительские  походы на земли соседних народов - Византию (Аскольд и Дир в 866 г., Олег в 907 г., Игорь в 941, 944 гг., Святослав  в 970-971 гг., Владимир в 989 г., Ярослав в 1043 г.). Болгарию (Святослав в 968 г., Владимир в 985 г.) и др. Речь, однако, шла не только о военной добыче или последующей  дани, эти походы являлись одновременно и своеобразным средством выработки  стабильной системы торговых отношений (Договоры с Византийской империей 912, 945, 1046 гг.), создания, говоря сегодняшним  языком, «режима наибольшего благоприятствования» русско-византийской торговле.

Другой задачей, также  вытекавшей из тех оснований, на которых  государство возникло, являлась оборона  славянских земель от натиска последовательно  сменявших друг друга степных кочевников - хазар, печенегов, половцев. Нередко эта борьба со "степью" по форме мало чем отличалась от завоевательных походов и приносила несомненные успехи, как, например, Святославу, сумевшему в 965 г. полностью разгромить Хазарский каганат, или Ярославу, прекратившему набеги на Русь печенегов (1036 г.). Однако давление степи было постоянным и непрерывным на протяжении, по крайней мере, IX-XII вв., а, следовательно, неизменной оставалась и задача обороны древнерусских границ.

Впрочем, границ у этого  государства поначалу тоже не было, поскольку не существовало точно  очерченной территории, подвластной  русским князьям. Им еще только предстояло решить эту задачу формирования государственной  территории. Поэтому "внутренняя" политика Древнерусского государства  на первых порах мало чем отличалась от тех действий, которые русские  князья производили за его пределами. Иначе говоря, наряду с внешними завоеваниями, русские князья активно  занимались присоединением, причем, отнюдь не всегда добровольным, тех или  иных славянских (и не только славянских) племен. Летопись пестрит сообщениями  о походах того или иного князя  в соседние славянские земли (Олег присоединил  земли древлян в 883 г., северян  в 884 г., радимичей в 886 г.; Святослав - вятичей в 966 г.; Владимир - радимичей  в 984 г.). Причем, даже присоединение  не всегда гарантировало полное их подчинение, о чем свидетельствовало, в частности, восстание древлян  против князя Игоря в 945 г. Впрочем, эта борьба (ее можно было бы определить в сегодняшней терминологии как "национально-освободительную") имела  и иной смысл: она ограничивала аппетиты завоевателя, создавая основы для формирования более прочной системы отношений  в рамках складывающегося государства. То же восстание древлян привело  к созданию точных размеров дани с  них (а позднее и других славянских племен), что способствовало перерастанию дани как формы военной контрибуции  в дань как форму натурального налога, превращая полюдье (сбор дани) из едва ли не военной операции в  тривиальную налоговую кампанию. Вырабатывается и другая важнейшая  функция государства - посредническая, арбитражная. Князь становится не только олицетворением силы, которому следует  подчиняться из страха, князь - это  воплощение справедливости, он есть та внешняя "незаинтересованная" сила, которой можно и должно доверить разрешение внутренних споров, суд. В  то же время, князь не является источником права, он лишь его носитель, выразитель тех правовых норм, которые были созданы традиционным укладом в  славянской и варяжской среде. Это  вполне отчетливо проявляется в  дошедшем до нас памятнике древнерусского права - "Русской правде". Таким  образом, складывается ситуация, в которой  князь, как бы принуждая население  к заключению с ним договора, сам, в то же время, обязан неукоснительно соблюдать его условия.

Примитивность функций  государства порождает и элементарность его структуры. Во главе государства  стоит князь, его советниками  выступают бояре ("старшая дружина"), основную же исполнительную (по преимуществу - военную) несут рядовые дружинники. Отношения между ними весьма демократичны и ничем не напоминают отношений  монарха со своими подданными. Дружина  может воздействовать на принятие князем решения, бояре могут иметь собственные  дружины и, порой, весьма независимы от князя. Жесткое подчинение ограничивается лишь периодом военного времени, впрочем, достаточно длительного.

Таким образом, функции  и структура Древнерусского государства  с очевидностью свидетельствуют  о несомненном военном характере  этого государства, приспособленном  исключительно к решению военных задач. Соответственно, в случае перехода к решению невоенных задач, такое государство оказывалось бы неустойчивым, что означает, что оно несло уже в себе самом элементы временности, возможность распада.

Давление южных племён способствовало объединению Руси и  образованию государства. Варяги сыграли  немаловажную роль в укреплении государственности  и созданию военных альянсов. Альянс с варягами и противостояние со степными кочевниками привело к усилению княжеской власти и усилению государственности.

ГЛАВА 3. «НОРМАННСКАЯ»  ТЕОРИЯ

Легендарное известие о призвании варягов послужило основой для возникновения так называемой «норманнской» теории. Во времена бироновщины, когда отстаивать русское начало в чем бы то ни было оказалось очень трудно, в Петербурге, в среде приглашенных из немецких княжеств ученых, родилась идея заимствования государственности славянами у северогерманских племен. Славяне IX-X веков были признаны "живущими звериньским образом" (выражение летописи), а строителями и создателями государства были объявлены северные разбойничьи отряды варягов-норманнов, нанимавшиеся на службу к разным властителям и державшие в страхе Северную Европу. Так под пером Зигфрида Байера, Герарда Миллера и Августа Шлецера родилась идея норманнизма, которую часто называют «норманнской» теорией.

Основные положения норманнизма  возникли тогда, когда и немецкая и русская наука находились еще  в младенческом состоянии, когда  у историков были весьма туманные представления о сложном многовековом процессе рождения государственности. Ни система славянского хозяйства, ни длительная эволюция социальных отношений  не были известны ученым. "Экспорт" государственности из другой страны, осуществленный двумя-тремя воинственными  отрядами, казался тогда естественной формой рождения государства.

Приведем столь известные  слова русской начальной летописи под 862 годом:

"Реша сами к себе: поищем собе князя иже бы  володел "нами и судил по  праву". Идоша за море к Варягам  к Руси; сице бо ся зваху  тьи Варязи Русь, яко се друзии  зовутся Свое, друзие же Урмане, Англяне, друзие Гъте, тако и  си. Реша Руси Чюдь, Словени и  Кривичи: "вся земля наша велика  и обильна, "а наряда в ней  нет: да пойдете княжить и  володети нами". И избрашася  три братья с роды своими, пояша  по себе всю Русь, и придоша;  старейший Рюрик седе в Новеграде;  а другой Синеус на Белеозере,  а третий Изборьсте Трувор. От  тех прозвася Русская земля  Новугородци: тьи суть людье  Ноугородцы от рода Варяжска, прежде бо беша Словени".

Во всей исторической литературе, наверно, ни одной легенде не посчастливилось как той, которую мы сейчас выписали. В течение нескольких столетий ей верили и повторяли ее на тысячу ладов. Повторим главные основания, на которых держалась Скандинавская система:

1. Известие русской летописи (то есть вышеприведенное место).

2. Путь из Варяг в  Греки, описанный в той же  летописи, и связанные с ним  имена Днепровских порогов, приведенные  Константином Багрянородным.

3. Варяжские имена князей и дружины, в особенности по договорам Олега и Игоря.

4. Известия византийских  писателей о Варягах и Руси.

5. Финское название Шведов  Руотсы и название шведской  Упландии Рослагеном.

А теперь приведем контраргументы по каждому пункту.

Первый пункт вышеприведенного списка оспаривался разными противниками норманнской теории исключительно  на предмет географического расположения страны, из которой были призваны «варяги»: Так, Татищев и Болтин выводили их из Финляндии, Ломоносов - из славянской Пруссии, Эверс - из Хазарии, Гольман - из Фрисландии, Фатер - из Черноморских Готов, Венелин, Морошкин, Савельев, Максимович и Гедеонов - от балтийских полабских  Славян, Костомаров - из Литвы. Радикальнее  всех к этому вопросу подошел  Д.И.Иловайский, который усомнился  в достоверности самого известия о призвании Варягов и вообще в иноземном происхождении княжеских  династий: «Между тем весь этот текст, по нашему крайнему разумению, нисколько не в состоянии выдержать исторической критики, незатемненной предвзятыми идеями и толкованиями. Чем ближе мы держимся его буквального смысла, тем более и более путаемся в нескончаемых противоречиях, когда начинаем сопоставлять его с другими несомненно историческими фактами. И наоборот: только убедившись, что мы имеем дело с легендой, а не с историческим фактом, получаем возможность стать на более прочную основу». [4, с. 4-5].

Далее Иловайский говорит  об отсутствии исторических прецедентов  добровольного призвания народом  другого народа, для владения собой - добровольного рабства. Ему вторит Б.А.Рыбаков и ряд других современных  историков, которые утверждают, что  само толкование древних событий  летописцем было ошибочным:

«Историки давно обратили внимание на анекдотичность "братьев" Рюрика, который сам, впрочем, являлся  историческим лицом, а "братья" оказались  русским переводом шведских слов. О Рюрике сказано, что он пришел "с  роды своими" ("sine use" - "своими родичами" - Синеус) и верной дружиной ("tru war" - "верной дружиной" - Трувор).

"Синеус" - sine hus - "свой  род". "Трувор" - thru waring - "верная дружина".

Другими словами, в летопись попал пересказ какого-то скандинавского сказания о деятельности Рюрика (автор  летописи, новгородец, плохо знавший  шведский, принял упоминание в устной саге традиционного окружения конунга  за имена его братьев. Достоверность  легенды в целом и в частности  ее географической части, как видим, невелика. В Изборске, маленьком  городке под Псковом, и в далеком  Белоозере были, очевидно, не мифические князья, а просто сборщики дани».[6, с. 29]

Такая же неувязка по мнению Б.А.Рыбакова получается и с морским  путем из «Варяг в Греки»:

«Путь же "из Варяг в  Греки", будто бы шедший из Балтики  в Ладогу, из Ладоги в Ильмень, а  далее по Днепру в Черное море, является домыслом норманнистов, настолько убедивших  всех ученых людей XIX и XX веков в своей  правоте, что описание это стало  хрестоматийным. Обратимся к единственному  источнику, где употреблено это  словосочетание, - к "Повести временных лет". Вначале помещен общий заголовок, говорящий о том, что автор собирается описать круговой путь через Русь и вокруг всего Европейского континента. Самое же описание пути он начинает с пути "из Грек" на север, вверх по Днепру:

"Бе путь из Варяг  в Грекы и из Грек по Днепру  и вьрх Дънепра волок до  Ловати и по Ловати вънити  в Илмерь езеро великое, из  него же езера потечеть Вълхов  и вътечеть в езеро великое  Нево (Ладожское) и того езера  въни-деть устие (река Нева) в  море Варяжськое (Балтийское)…"

Здесь детально, со знанием  дела описан путь из Византии через  всю Русь на север, к шведам. Это  путь "из Грек в Варяги". Летописцем он намечен только в одном направлении - с юга на север. Это не означает, что никто никогда не проходил этим путем в обратном направлении: вверх по Неве, вверх по Волхову, вверх по Ловати и затем по Днепру, но русский книжник обозначил  путь связей южных земель со скандинавским  Севером, а не путь варягов. Путь же "из Варяг в Греки" тоже указан летописцем в последующем тексте, и он очень интересен для нас:

"По тому же морю (Варяжскому) ити доже и до Рима, а от Рима прити по тому  же морю и Цесарюграду, а  от Цесаряграда прити в Понт-море, в неже вътечеть Дънепр река".

Действительный путь "из Варяг в Греки", оказывается, не имел никакого отношения к Руси и  славянским землям. Он отражал реальные маршруты норманнов из Балтики и  Северного моря (оба они могли  объединяться под именем Варяжского моря) вокруг Европы в Средиземное  море, к Риму и норманнским владениям  в Сицилии и Неаполе, далее  на восток "по тому же морю" - к  Константинополю, а затем и в  Черное море. Круг замкнут. Русский летописец знал географию и историю норманнов много лучше, чем позднейшие норманнисты». [6, с. 27-28]