Народный суверенитет

План.

     Введение……………………………………………………………………….3

Глава I. Народный суверенитет……………………………………………….5

     Общественный договор Руссо………………………………………………6

     Общая воля как носитель народного суверенитета……………………..8

     Политическая свобода по Монтескье…………………………………….13

Глава II. Географический детерминизм…………………………………….17

     Заключение…………………………………………………………………..33

Список  литературы…………………………………………………………….35 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 

Введение.

      Семнадцатый век открыл новую всемирно-историческую эпоху - историю капиталистической формации. Победа Английской буржуазной революции середины XVII в., первой революции «европейского масштаба», привела к утверждению капиталистического способа производства в качестве политически господствующего в Англии наряду с Голландией и тем самым придала процессу генезиса капитализма необратимый характер. В результате именно этот процесс становится определяющим фактором в истории Европы, равно как и регионов заморских, оказавшихся ареной ее колониальной экспансии. В области экономики это проявилось в интенсивном разложении феодальных отношений собственности в деревне, в начале классического периода в истории капиталистической мануфактуры, в складывании европейского и мирового капиталистического рынка. В сфере политической надстройки новая эпоха означала постепенное вырождение «старого» (раннего) абсолютизма, его кризис и наступление новой фазы его эволюции, когда внутренняя и внешняя политика абсолютной монархии все более жестко связывалась с узкосословными интересами дворянства и подчинилась им вплоть до полного отождествления с ними. Это означало вступление абсолютизма в реакционную фазу своего развития, т. е. в исторической перспективе в фазу упадка и разложения.

      Наконец, в области духовной  жизни XVII век принес с собой революцию научную и мировоззренческую - утверждение рационалистического мировидения как выражения теоретического сознания восходящего класса - буржуазии, пришедшего на смену мировидению традиционному, теологическому. Началось буржуазное просвещение умов, оказавшееся в большинстве стран Европы идеологической подготовкой грядущих общественных потрясений - формационного характера преобразований - в ходе целой полосы буржуазных революций XVIII-XIX вв.

      С середины XVII в. феодальная система в  Европе вступила в последнюю, заключительную фазу всеобщего кризиса.¹

      Яркими  представителями эпохи Просвещения  являлись Жан-Жак Руссо и Шарль  Луи де Секонда барон де Ла Бред и де Монтескье, стоящие в ряду блестящих деятелей французского Просвещения, таких, как Вольтер, Гельвеций, Гольбах, Даламбер, Дидро, Кондильяк и др.

      Целью настоящей курсовой работы является сравнительный анализ политико-правовых учений французских просветителей  Ж.-Ж. Руссо и Ш. Монтескье в  вопросах о народном суверенитете и  географическом детерминизме.

      Для осуществления поставленной цели я поставила перед собой следующие задачи:

• Проанализировать научные труды Ж.-Ж. Руссо «Об общественном договоре» и Ш.Монтескье «О духе законов»;
• Ознакомиться с воззрениями французских просветителей по вопросам о народном суверенитете, выявить базисы, на которых он строится;
• В вопросе о географическом детерминизме найти взаимозависимость между обществом и географической средой;
• Показать актуальность проблем эпохи Просвещения в свете концепций  современного взаимовоздействия государства и права.

      Глава I. Народный суверенитет.

     Для Жан-Жака Руссо с первых его сознательных шагов народ стал его собственной  жизнью, он был сам его частью, он был от него неотделим. В отличие  от его будущих собратьев по литературному  цеху для Жан-Жака “народ” никогда не был книжным или отвлеченным понятием; народ – это был он сам, его отец, его родные, это была та галерея реальных конкретных лиц, с которыми он каждодневно сталкивался во время своих скитаний и которые великодушно делили с ним и кров, и хлеб. Общность, социальное родство с народом, вернее даже сказать, неразрывность уз, связующих его с народом, понимание его нужд и чаяний, забот и надежд и составляли основу мировосприятия Руссо.

     Руссо был первым. В истории французской  общественной мысли (а если угодно, в значительной мере и европейской)  предреволюционного времени, т. е. времени еще не поколебленного господства феодально-абсолютистского строя с его сословно-иерархическим жестким членением, Жан-Жак Руссо был первым литератором, выражавшим мысли, чувства, чаяния порабощенного и бесправного народа. Нужно ли доказывать, что первым быть всегда труднее?

     Но  для того, чтобы стать выразителем  социальных чаяний народа, было недостаточно знать его горести и стремления. Нужно было еще и осмыслить  их, понять, найти для них подходящую литературную форму; надо было суметь заставить себя слушать.

     Важнейшим предварительным условием всего  этого должна была быть определенная степень образованности, начитанности. Без знаний, без знакомства с состоянием наук - естественных и общественных, с достигнутым наукой в середине XVIII века уровнем, наконец, без приобретения известных литературных навыков Жан-Жак Руссо не мог бы стать тем, кем он стал, - знаменитым писателем и мыслителем, вошедшим на всегда в историю мировой литературы.²

   Общественный  договор Руссо.

   Руссо убежден, что человек по природе  своей свободен и что несвободное  его состояние есть некое извращение. “Человек рождается свободным, но повсюду  он в оковах”, - так звучит первая строка первой главы “Общественного договора”. Это положение совершенно не нормальное, не могут люди, находясь в здравом уме, отказаться от своей свободы. По этому поводу он вступает в полемику с Гроцием, полагавшим, что народ может заключить любой договор, в том числе и договор о передачи себя в рабство. «Отказаться от своей свободы - это значит отречься от своего человеческого достоинства, пишет Руссо, - от прав человеческой природы, даже от ее обязанностей. Невозможно никакое возмещение для того, кто от всего отказывается. Подобный отказ несовместим с природою человека; лишить человека свободы воли - это значит лишить его действия какой-либо нравственности. Наконец, бесполезно и противоречиво такое соглашение, когда, с одной стороны, выговаривается неограниченная власть, а с другой - безграничное повиновение». Разумеется, человека и даже целый народ можно лишить свободы силой, но этот факт не может породить обязанности подчиняться. Сила не порождает право. «Но что же это за право, - вопрошает Руссо, - которое исчезает, как только прекращается действие силы?.. Отсюда видно, что слово право ничего не прибавляет к силе. Оно здесь просто ничего не значит. Поэтому «сила не творит право» и «люди обязаны повиноваться только властям законным».³

   Каково  же законное основание для повиновения  и как, повинуясь, оставаться свободным? Вот вопрос вопросов. Надо, полагает Руссо, «найти такую форму ассоциации, которая защищает и отражает всею общею силою личность и имущество каждого из членов ассоциации и благодаря которой каждый, соединяясь со всеми, подчиняется, однако, только самому себе и остается свободным, как и прежде». Итак, проблема свободы переводится Руссо в контекст подчинения, а именно подчинения самому себе: свободен тот, кто руководствуется своей собственной волей. А что касается равенства, то оно означает некое равенство условий, соблюсти которое можно только в том случае, если все заключающие соглашение в равной степени отказываются от всех своих естественных прав. Поэтому суть договора об образовании ассоциации заключается в том, что происходит «полное отчуждение каждого из членов ассоциации со всеми его правами в пользу всей общины; ибо, во-первых, если каждый отдает себя всецело, то создаются условия, равные для всех; а раз условия равны для всех, то никто не заинтересован в том, чтобы делать их обременительными для других». Полнота отчуждения прав - обязательное условие, ибо, если кто-то сохранит какие-либо права, то естественное состояние будет продолжаться. «Наконец, каждый, подчиняя себя всем, не подчиняет себя никому в отдельности, и так как нет ни одного члена ассоциации, в отношении которого остальные не приобретали бы тех же прав, которые они уступили ему по отношению к себе, то каждый приобретает эквивалент того, что теряет, и получает больше силы для сохранения того, что имеет». Таким образом, создается некое «условное коллективное Целое», имеющее «свое общее я, свою жизнь и волю». «Это лицо юридическое, образующееся, следовательно, в результате объединения всех других, некогда именовалось Гражданской общиной, ныне же именуется Республикою, или политическим организмом: его члены называют этот Политический организм Государством, когда он пассивен, Сувереном, когда он активен, державою - при сопоставлении его с ему подобными. Что до членов ассоциации, то они в совокупности получают имя народа, в отдельности называются гражданами как участвующие в верховной власти и подданными как подчиняющиеся законам государства». Строго говоря, собственно государство у Руссо представлено сувереном - носителем общей воли и правительством - институтом ее исполняющим. Договор об образовании «коллективного целого» есть договор об образовании суверена. Звучит он так: «Каждый из нас передает в общее достояние и ставит под высшее руководство общей воли свою личность и все свои силы, и в результате для нас всех вместе каждый член превращается в нераздельную часть целого».⁴ Понятие общей воли - основное во всей политической теории Руссо, оно имеет конституирующее значение. Но какой же смысл вкладывается в него?

Общая воля как носитель народного суверенитета.

     Общая воля это не воля всех и даже не воля большинства, что, казалось бы, следует  из смысла слов. Для Руссо это  скорее некий объективно существующий интерес, который может осознаваться всеми или большинством в каждом конкретном случае, чаще всего так и бывает, но может и не осознаваться, что, собственно говоря, на содержание общей воли не влияет. Пытаясь объяснить, что же представляет собой общая воля, Руссо проводит различие между общей волей и волей всех. Последняя есть не более «чем изъявление частных воль». Для того чтобы из суммы противоречивых частных воль вывести значение общей воли, достаточно отбросить крайности. «Но отбросьте, - пишет он, - из этих изъявлений воли, взаимно уничтожающиеся крайности; в результате сложения оставшихся рас хождений получится общая воля». Конечно, Руссо не столь наивен, чтобы заменять политику арифметикой. Да и не в арифметике здесь дело, а в том, что индивид выступает у Руссо в двух ипостасях: как член суверена, т. е. как гражданин, представляющий наравне с другими общую волю, и как частное лицо, т. е. носитель частной воли, которая может и не совпадать с общей. Аналогично и народ в целом может выступать в качестве суверена и носителя общей воли и в качестве совокупности частных лиц, никакого отношения к осуществлению власти не имеющей, в данном случае люди являются не гражданами, но подданными, обязанными выполнять решения общей воли. В связи с этим «поскольку каждый выступает в двояком качестве, решение, принятое всем народом, может иметь обязательную силу в области отношений всех подданных к суверену, но не может по противоположной причине наложить на суверена обязательства по отношению к себе самому, и что, следовательно, если бы суверен предписал себе такой закон, от которого он не смог бы себя освободить, - это противоречило бы самой природе Политического организма». Получается, что суверен свободен от каких-либо обязательств по отношению к поданным, они же, напротив, в отношении к суверену имеют одни лишь обязанности. Причем именно такое положение идет всем на пользу, и даже более того, именно так обеспечивается свобода каждого индивида. Кажется, Руссо впадает в неразрешимое противоречие. Но это не так. В русле своей логики он совершенно последователен. Ведь и подданные и граждане, образующие суверена, - это одни и те же лица, поэтому суверен не может иметь отдельного от них интереса и не может нанести вред кому-либо в отдельности, ибо это означало, что он наносит вред самому себе. «Суверен, - утверждает Руссо, - уже в силу того, что он существует, является всегда тем, чем он должен быть». Он действует всегда прямо, честно, справедливо и к общей пользе. Индивид, подчиняясь его решениям, делается действительно свободным, «ибо поступать лишь под воздействием своего желания есть рабство, а подчиняться закону, который ты сам себе установил, есть свобода». При этом обязанность подчиняться распространяется и на тех, кто остался в меньшинстве.⁵

     Собственно, Локк, Монтескье и другие либералы думали также, однако у Руссо совершенно другая аргументация и принципиально иные выводы. Интересы меньшинства для Руссо всегда ошибочны, решения же большинства всегда правильны, вернее, ближе всего к истинному значению общей воли: «Чем ближе мнение к полному единодушию, тем явственнее господствует общая воля». Полное же единодушие необходимо только при заключении договора об образовании ассоциации, в остальных же случаях мнение большинства обязательно для меньшинства. Ведь обязательство подчиняться всем законам, принятым большинством голосов, - одно из условий договора, причем основополагающее. «Гражданин дает согласие на все законы, даже на те, которые принимаются вопреки его желанию, и даже на те, которые карают его, если он осмеливается нарушить какой-либо из них. Непременная воля всех членов Государства - это общая воля; это благодаря ей они граждане и свободны. Когда на собрании народа предлагают закон, то членов собрания спрашивают, собственно говоря, не о том, одобряют они это предложение или отвергают, а о том, сообразно оно или нет с общей волей, которая есть их воля. Каждый, подавая свой голос, высказывает свое мнение по этому вопросу, и путем подсчета голосов определяется изъявление общей воли. Если одерживает верх мнение, противное моему, то сие доказывает, что я ошибался и что то, что я считал общею волею, ею не было. Если бы мое частное мнение возобладало, то я сделал бы не то, чего хотел, вот тогда я не был бы свободен». Короче говоря, оказавшийся в меньшинстве не просто должен по процедурным мотивам подчиниться принятому большинством решению, сохраняя при этом право продолжать отстаивать собственную точку зрения. Он обязан признать свои заблуждения и примкнуть к большинству, причем ради собственной пользы и свободы. Ибо, строго говоря, речь идет не о большинстве и меньшинстве, а об общей и частной воле, и только подчиняясь первой человек делается свободным.

     Отсюда  становится понятной идея Руссо о  «принуждении быть свободным». Упорствующего  в своих заблуждениях ради него самого следует заставить отказаться от них и признать правоту общей  воли. «Если кто-либо откажется подчиниться общей воле, - пишет Руссо, - то он будет к этому принужден всем Организмом, а это означает не что иное, что его силою принудят быть свободным». Но не приведет ли это к ничем не прикрытой тирании? Руссо полагает, что ни в коем случае. Ведь, во-первых, общая воля всегда действует справедливо и в интересах всех, даже тех, кто этого не понимает; во-вторых, общая воля имеет объективные границы, определяемые общим интересом, поэтому все, что касается частных интересов, не является объектом общей воли. Однако по этой же причине, а именно потому, что государство, являясь неким коллективным «Я», обладает всей полнотой власти над своими членами. «Подобно тому, как природа наделяет каждого человека неограниченной властью над всеми членами его тела, общественное соглашение дает Политическому организму неограниченную власть над всеми его членами ... ». В связи с этим складывается нечто похожее на систему взаимных обязательств между сувереном и подданным: «Все то, чем гражданин может служить Государству, он должен сделать тотчас же, как только суверен этого потребует, но суверен со своей стороны не может налагать на подданных узы бесполезные для общины; он не может даже желать этого, ибо как в силу закона разума, так и в силу закона естественного ничто не совершается без причины». Однако, как видно, со стороны суверена, это обязательство имеет не юридическое, а метафизическое значение. Ведь из рассуждений Руссо следует лишь то, что любые узы, накладываемые сувереном на подданных, необходимы и справедливы. Юридическое же значение имеет тот факт, что суверен властвует лишь одним способом - законодательствуя, т. е. он принимает решения общего характера, а не касающиеся кого-либо в частности, «подобно тому, как частная воля не может представлять волю общую, так и общая воля, в свою очередь, изменяет свою природу, если она направлена к частной цели, и не может, как общая, вы носить решение ни в отношении какого-нибудь человека, ни в отношении какого-нибудь факта». Иными словами, решения суверена могут иметь только всеобщий характер. Таким образом, реализуется принцип равенства, «всякий акт суверенитета, т. е. всякий подлинный акт общей воли, налагает обязательства на всех граждан или дает преимущества всем в равной мере; так что суверен знает лишь Нацию как целое, и не различает ни одного из тех, кто ее составляет». Соответственно дается и определение закона: «Когда весь народ выносит решение, касающееся всего народа, он рассматривает лишь самого себя, и если тогда образуется отношение, то это - отношение целого предмета, рассматриваемого с одной точки зрения, к целому же предмету, рассматриваемому с другой точки зрения, - без какого-либо разделения этого целого. Тогда сущность того, о чем выносится решение, имеет общий характер, так же как и воля, выносящая это решение. Этот именно акт я и называю законом».⁶ Итак, по Руссо, люди как граждане творят законы для себя же, но уже в качестве подданных. Они же, образуя народ, являются носителем суверенитета, который по сути свой заключается в праве законодательствовать, и это право народ не может передать кому-либо. В связи с этим Руссо является решительным противником представительства. Постольку поскольку суверенитет неотчуждаем, он не может быть представлен. Депутаты, полагает Руссо, могут быть не более чем уполномоченными народа и ничего не могут решать окончательно. «Всякий закон, если народ не утвердил его непосредственно сам, недействителен; это вообще не закон. Английский народ считает себя свободным: он жестоко ошибается. Он свободен только во время выборов членов Парламента: как только они избраны, он ничто». Кроме того, суверенитет неделим, ибо при его разделении мы имеем уже не одну общую волю, а, по меньшей мере, две частные, не обладающие правом законодательствовать.⁷