Модернизация в ХVIIIв

    После смерти Екатерины I, при юном императоре Петре II, к  власти пришла партия старомосковского боярства во главе с князьями Долгорукими и Голицыными. Это была оппозиция, которая в свое время поддерживала царевича Алексея, но была вынуждена смириться из-за страха перед застенками Преображенского приказа. Первым делом новая власть уничтожила символ петровского террора – Преображенский приказ. Другим символом петровской политики был Петербург. «Петербург, – говорил князь Д. М. Голицын, – это часть тела, зараженная антоновым огнем; если ее впору не отнять, то пропадет все тело».[12] В феврале 1728 года двор и государственные учреждения переехали из Петербурга в Москву. Жизнь Петербурга замерла, началось бегство из города дворян, купцов и мастеровых. Все строительные работы были остановлены, сотни недостроенных домов постепенно превращались в руины.[13] Но народ радовался решению Петра II. «Русские старого времени находили в нем государя по душе оттого, что он, выехав из Петербурга, перевел их в Москву, – свидетельствует К. Манштейн. – Вся Россия до сих пор считает его царствование самым счастливым временем из последних ста лет. Государство находилось в мире со своими соседями; служить в войсках никого не принуждали... вся нация была довольна; радость отражалась на всех лицах... Только армия и флот приходили в упадок...».[14] «Теперь больше не подрываются финансы этого государства ненужными постройками гаваней и домов, – писал прусский посол А. Мардерфельд, – плохо усвоенными мануфактурами и заводами, слишком обширными и неудобоисполнимыми затеями или пиршествами и пышностью...».[15]

    Итак, через три  года после смерти Петра Великого налоги были уменьшены, Преображенский приказ уничтожен, Петербург был оставлен, флот сгнил, петровская администрация была, в основном, распущена, а армейские офицеры большей частью вернулись в свои деревни. В целом, смысл перемен заключался в сокращении непомерных государственных расходов, в частичном перераспределении ресурсов в обратном направлении, от государства к крестьянству и дворянству, в уменьшении того давления, которое государство оказывало на другие сословия. Однако, это было лишь частичное перераспределение, оставившее в неприкосновенности основные результаты петровских реформ, постоянную регулярную армию и подушный налог.

    7. Борьба за распределение  ресурсов в 1730-х  годах.

    Кризис поставил под вопрос все результаты произошедшей трансформации структуры, в том числе и судьбу петровской абсолютной монархии. После внезапной смерти Петра II власть оказалась в руках Верховного Тайного совета, состоявшего по большей части из старой знати. Князь Д.М. Голицын предложил избрать на престол племянницу Петра герцогиню курляндскую Анну Иоанновну, ограничив ее власть конституционными «кондициями».[16] В целом этот проект можно рассматривать как продолжение контрреформ, и В. Кивельсон генетически связывает его с традициями Московского царства, с Боярской думой, Земскими соборами и теми «кондициями», которые были представлены в 1610 году королевичу Владиславу.[17]

    Когда олигархический замысел «верховников» открылся, то выяснилось, что он противоречит интересам мелкого дворянства, опасавшегося восстановления привилегий родовой аристократии. В ситуации 1730 года снова проявился раскол элиты, столь характерный для эпохи Ивана Грозного и времен Смуты.[18] Этот раскол объяснялся борьбой различных фракций элиты за ресурсы, тем самым позволив самодержавию удержать власть. Вдохновителем опиравшейся на мелкое дворянство монархической партии стал вице-канцлер А. И. Остерман. Монархисты тоже желали конституции, но они хотели получить привилегии и «свободы» не от Верховного Тайного Совета, а из рук императрицы. 25 февраля монархисты подали Анне Иоанновне петицию, в которой требовали уничтожения уже подписанных императрицей «кондиций», и Анна, воспользовавшись растерянностью «верховников», объявила о намерении править самодержавно, как ее предки.[19]

    Сопротивление старой знати было подавлено – хотя и не сразу; князья Долгорукие были сосланы, Д. М. Голицын умер в заключении в Шлиссельбургской крепости. В 1732 году двор покинул боярскую Москву и вернулся в Петербург.  Для охраны новой власти от недовольных под именем Тайной канцелярии был восстановлен петровский Преображенский приказ – однако Анна старалась избегать казней, предпочитая отправлять противников в ссылку. За десять лет было сослано свыше 20 тысяч человек, причем зачастую ссылали так, что от человека не оставалось никаких следов, меняли сосланным имена и уничтожали записи о месте ссылки.[20]

    Придя к власти, Анна была вынуждена удовлетворить часть  требований поддержавшего ее дворянства. Были отменены указ о единонаследии  и содержавшиеся в этом указе  ограничения на продажу поместий; поместья стали именоваться вотчинами – в юридическом отношении эти два типа владений уже не различались. В 1731 году был учрежден Шляхетский кадетский корпус, выпускники которого шли в армию офицерами. В 1738 году срок службы дворян был ограничен 25 годами, и отцы нескольких сыновей получили право удерживать одного из них дома для ведения хозяйства. Были несколько облегчены условия обучения, отныне богатые родители могли обучать своих детей дома – но по окончании обучения дети должны были сдавать экзамены на общих основаниях. Однако Анна предпочла забыть о главном требовании петиции 25 февраля – о выборах членов Сената дворянством.[21]

    Управлявшая страной  при Анне придворная «немецкая партия»  имела чиновный, бюрократический  характер, поэтому она была заинтересована в сохранении этатистского абсолютизма. Для поддержания сильного государства требовалось поддерживать петровскую систему сбора налогов. Однако тот уровень налогов, который был установлен Петром I, отнимал у крестьян все излишки и не позволял дворянам увеличивать ренту. Борьба за ресурсы стала причиной конфликта между дворянством и монархией.[22]

    Важным фактором, который должен был обострить  борьбу за распределение ресурсов, был рост численности дворянства. Между тем, вследствие резкого увеличения налогов и падения уровня жизни, рост населения в этом периоде был медленным и существенно уступал численному росту элиты. Эта диспропорция привела к значительному уменьшению среднего размера владений.

    Владения не более 25 дворов составляли около 90 % всех владений. Средний размер этих владений уменьшился в 1700-1737 годах в полтора раза, с 31 до 21 души мужского пола (без учета дворовых людей). Таким образом, имело место падение доходов основной массы дворянства.

    Естественно, что  дворяне пытались компенсировать падение доходов увеличением ренты. Однако уровень совокупной ренты, установившийся после петровских реформ был максимальным для нечерноземных областей – с крестьян нельзя было брать больше, не доводя их до голода. При этом если сравнивать с концом XVII века, то нормы барщины и денежного оброка оставалась примерно на том же уровне, что и прежде, однако все излишки прибавочного продукта, остающиеся после выплаты оброка, теперь забирало государство. В таких условиях помещики могли увеличить свою ренту только за счет государственных налогов – и действительно, вплоть до правления Екатерины II снижение налогов было постоянным требованием дворянства; это особенно проявилось в наказах дворянских депутатов в Комиссию 1767 года.[24]

    Правительство Бирона-Остермана  не собиралось идти на уступки дворянству и снижать подушную подать. В 1733 году были приняты решительные меры для строгого сбора налогов и недоимок, которые к тому времени достигли 7 млн. рублей. Еще в 1727 году правительство поручило помещикам собирать подушную подать со своих крестьян, одновременно возложив на них ответственность за недоимки. Однако, по свидетельству Б. Х. Миниха, некоторые помещики, собрав налоги, не отдавали их в казну, а тратили на свои нужды.[25] В случае непоступления налога землевладельцев садили под караул, а в деревни посылали «экзекуторские команды», при приближении которых крестьяне в ужасе разбегались и прятались по лесам. Но тем не менее, помещики отказывались платить – и пример подавала высшая знать: 111 «знатных персон» должны были в казну 445 тыс. рублей.[26] От помещиков поступали в Сенат «страшные жалобы» на разорение крестьян от беспощадного взыскания недоимок – в ответ сенатский указ обвинил владельцев «душ» в том, что они так отягчают крестьян работой, что у них «не только на подати государственные, но и на свое годовое пропитание хлеба добыть... времени не достает».[27] Обер-прокурор Сената А. С. Маслов выступил с проектом ограничения помещичьих оброков и барщин, но императрица Анна наложила резолюцию: «Обождать».[28]

    Другой сферой борьбы за ресурсы были косвенные налоги. В 1731 году была восстановлена соляная пошлина, которая стала давать 600-800 тыс. рублей ежегодного дохода. Однако появились проблемы с винными откупами. В 1730-х годах значительно расширилось дворянское винокурение; хотя дворяне могли курить вино лишь для собственного употребления, они нелегально продавали его и тем самым отнимали у государства часть доходов от пошлины. В 1741 фактический глава кабинета барон Остерман предложил резко расширить казенное производство вина за счет сокращения подпольного винокурения. Остерман утверждал, что дворяне выкуривают больше половины из производимых в стране 4 млн. ведер вина.[29] Проект Остермана не был принят, но его появление, как и появление проекта Маслова, свидетельствовали о нарастающем конфликте между дворянством и монархией.[30]

    Таким образом, анализ событий периода правления императрицы  Анны показывает, что это было время  ожесточенной борьбы за ресурсы между  абсолютной монархией и элитой. Причинами  этой борьбы был рост численности элиты и то обстоятельство, что перераспределение ресурсов в пользу государства в ходе петровской трансформации структуры лишило возможности элиту увеличивать ренту крестьян. Обстоятельства этой борьбы свидетельствуют о том, что у крестьян отнимали максимум возможного. Столь интенсивный нажим на крестьянство должен был вызвать неминуемые демографические последствия.

    8. Отступление государства.

    Как отмечалось выше, правление Анны Иоанновны было отмечено ожесточенной борьбой государства  и элиты за перераспределение ресурсов. В конечном счете, государство потерпело поражение в этой борьбе. Смерть императрицы Анны вызвала династический кризис и ослабление монархии; в этой обстановке дворцовый переворот 1741 года завершился падением бюрократической «немецкой» партии. Бирон, Остерман и Миних были сосланы в Сибирь. Пришедшая к власти в результате переворота императрица Елизавета Петровна чувствовала себя неуверенно, и ей пришлось пойти на уступки дворянству. Сбор податей стал не таким строгим, и помещиков уже не держали под караулом. Вступление императрицы на престол стало поводом для уменьшения в 1742 и 1743 годах подушной подати на 10 копеек.

    Фактическим главой правительства императрицы Елизаветы  был граф П. И. Шувалов; он проводил линию  на частичную замену подушной подати косвенными налогами – прежде всего, пошлинами на соль и вино. За счет этих доходов подушная подать была немного уменьшена; в 1750-х годах она составляла 62-67 коп. в год – таким образом, по своей обременительности для крестьян покупка соли составляла половину от подушной подати. Цены на вино в правление Елизаветы увеличились вдвое, и, в целом, к 1758 году косвенные налоги превзошли по своим размерам прямые. Даже когда началась Семилетняя война, Елизавета Петровна не осмелилась увеличить прямые налоги; война финансировалась за счет дальнейшего повышения цен на вино и соль – но главным образом за счет огромной эмиссии медных денег. В 1757-1762 годах было начеканено медных денег на 15 млн. рублей; это вызвало инфляцию, и в следующие пять лет, в правление Екатерины II, цена на хлеб возросла в 2 раза.[63]

    Другой уступкой дворянству стало поощрение дворянского  винокурения. Винокурением занималась в том числе и высшая знать: граф П. М. Апраксин, граф С. А. Салтыков, граф П. И. Шувалов. Формально дворяне производили хлебное вино по подрядам казны, но на деле сбывали часть продукции на сторону, что приносило им огромные доходы. В 1754 году было подсчитано, что на дворянских и купеческих заводах выкуривается 4 млн. ведер, а из казны продается не более 2 млн. ведер; при этом Сенат совершенно резонно считал, что оставшееся вино продается тайно. Однако результат обсуждения был парадоксальным: правительство запретило купцам заниматься винокурением, и эта самая выгодная отрасль предпринимательства стала монополией дворян.[64]

    Еще одним каналом  перераспределения средств в  пользу дворянства стала основанная в 1750-х годах по инициативе Шувалова сеть банков: Государственный заемный  банк, Медный банк, Артиллерийский банк. Идея создания таких банков состояла в том, чтобы помочь дворянству расплатиться со своими долгами: к тому времени в залоге у ростовщиков находилось около 100 тыс. дворянских имений. Однако деятельность банков ограничилась предоставлением огромных ссуд сравнительно немногочисленным представителям высшей аристократии; вельможи не собирались отдавать свои долги, и, таким образом, капитал банков был практически расхищен. В 1763 году Медный и Артиллерийский банки были ликвидированы, их деятельность обошлась казне в 3,2 млн. руб., по большей части присвоенных дворянами.[65]

    Главным средством  получения денег для удовлетворения потребностей дворянства было увеличение оброков и барщины. При восшествии на престол Елизавета отказалась принимать присягу у помещичьих крестьян; присягу за крестьян приносили их помещики – это говорило о том, что правительство отныне считает крепостных подданными помещиков и намерено свести к минимуму свое вмешательство в их отношения. Другим свидетельством ухудшающегося положения крестьян было нарушение принципа фиксации ренты. Как отмечалось выше, в XVII веке денежная рента оставалась практически постоянной. При Петре I принцип фиксированной ренты сохранял свое действие, о чем говорят, в частности, данные об оброках в поместьях князя Меньшикова, расположенных в восьми центральных уездах. Для 30-40-х годов имеющиеся данные сравнительно немногочисленны, но, тем не менее, весьма показательны: данные 1742 года говорят о росте ренты примерно до 40 коп. К концу правления Елизаветы оброк крестьян на суздальщине и ярославщине достигал 67 коп. с души или 5,9 пуда в пересчете на хлеб (см. табл. 3.8). Оброк с государственных крестьян, составлявший со времен Петра 40 коп. с души мужского пола, в 1745 году был увеличен до 55 коп. Оброк с дворцовых крестьян, формально также равнявшийся 40 коп., в 1743-1750 годах составлял в среднем 67 коп. В 1755 году дворцовый оброк вырос до 1 руб. с души мужского пола, а в 1762 году – до 1 руб. 25 коп. Поскольку оброк дворцовых и государственных крестьян всегда рассматривался как эквивалент тех оброков, которые платят своим хозяевам помещичьи крестьяне, то его рост был отражением роста ренты в помещичьих хозяйствах. В 1761 году оброк государственных крестьян был увечен до 1 руб., и в указе особо отмечалось, что почти все помещичьи крестьяне уже давно платят такой оброк своим владельцам.[67] В отношении барщины у нас не имеется статистических данных, но характерно, что в это время появляются помещичьи инструкции, вводящие невиданные ранее нормы отработок – до 1 десятины в пересчете на душу.[68] Таким образом, в период правления императрицы Елизаветы элита одержала первые (в XVIII веке) победы в борьбе за распределение ресурсов в структуре «государство-элита-народ». Государство было вынуждено уступить дворянству (на первых порах небольшую) часть прямых и косвенных налогов. Одновременно дворянство сломало старый принцип фиксированности крестьянской ренты и приступило к увеличению крестьянских повинностей.