Крестовые походы: "История и Современность"

                  1.2 Крестовые походы и их феодальный характер.

В мусульманских странах, как в Средние Века, так и в наши дни, представители господствующей религии веротерпимо относились к христианам и иудеям, последние могли открыто отправлять свои религиозные обряды, иметь церкви и синагоги, то есть, считались находящимися под особым покровительством мусульман. Известно, в частности, что как до начала Крестовых походов, так и после их завершения, мусульманские правители не чинили практически никаких препятствий христианским паломникам к Гробу Господню.

Чтобы увлечь население  идеями Крестовых походов, всем, кто давал свое согласие освободить восточную церковь от власти неверных и встать под сень креста, церковь обещала предоставить некоторые поощрения и «льготы». Кроме стоящего на первом месте обязательства даровать потенциальным крестоносцам отпущение грехов, церковь, вдохновившая рыцарей на Крестовый поход, брала на себя решение многих проблем, даже вплоть связанных до семейных проблем. Стоит отметить, что первыми жертвами западных рыцарей стали евреи, проживавшие в Рейнской области. Далее крестоносцы продвигались по территории Венгрии. Описывая местное население, Оттон Фрейзингенский отметил, что «венгры имеют злобный вид, ввалившиеся глаза и малы ростом; по нравам же и языку - жестокие варвары».[11] Первые полчища крестоносцев чинили в Венгрии разруху из-за отсутствия порядка в войске. По свидетельству Альберта Ахенского, «они [крестоносцы] подожгли семь мельниц на реке под мостом, обратили их в пепел; они сожгли сверх того несколько домов, построенных за городской чертой и тем удовлетворили свою необузданность» [12.85].

Подойдя к стенам Константинополя, крестоносцы не входили в столицу  самостоятельно, а только по разрешению Алексея Комнина, который «находился в величайшем страхе, отчасти потому, что он видел разорение своей  страны и слышал жалобы на то и стоны своих людей». Фульхерий Шартрский свидетельствует, что «василевс не дозволял даже нам [крестоносцам], многим вместе посещать Константинополь; но, чтобы оказать нам внимание, было разрешено в известный час пускать в церкви от 5 до 6 человек вместе из самых знатных лиц армии» [13. 127].

Описывая пребывание крестоносцев в Византии, Ф.Успенский  пишет: «толпы расползлись по окрестностям, грабили селения и опустошали страну».

Чем дальше, тем больше Крестовые походы обнаруживали свою подлинную, грабительскую сущность. Особенно ярко она выявилась во время Четвертого Крестового похода (1202 — 1204 гг.). Его главным вдохновителем был римский папа Иннокентий III. Целью похода официально было объявлено завоевание Египта, в то время центра мусульман. «Но крестоносцы и не собирались отправляться в Египет: они предпочли захватить богатое христианское государство — Византийскую империю. Корабли и провиант предоставила крестоносцам Венеция, желавшая сокрушить Византию и занять ведущие позиции в восточной торговле. А римский папа мечтал подчинить своей власти греческую церковь и поэтому тоже поддержал намерения крестоносцев» [ 14].

Одним из моментов, показывающих подлинную сущность Крестовых походов, стал захват Византийского города Зары. Успенский пишет: «с жителями христианского города крестоносцы обращались как с неверными: брали в плен, продавали в рабство, убивали; церкви разрушены и сокровища расхищены. Поступок с Зарой был в высшей степени компрометирующим Крестовый поход эпизодом: не говоря уже о другом, крестоносцы совершили насилие над христианским городом, подчиненным королю, который сам принял крест для похода и владения которого по существующим тогда законам находились под покровительством церкви»[ 15].

И далее Успенский  пишет уже о разграблении столицы  Византии: «Отряды крестоносцев бросились по всем направлениям собирать добычу. Магазины, частные дома, церкви и императорские дворцы были тщательно обысканы и разграблены, безоружные жители подвергались избиению. В особенности нужно отметить варварское отношение латинян к памятникам искусства, к библиотекам и святыням византийским. Врываясь в храмы, крестоносцы бросались на церковную утварь и украшения, взламывали раки с мощами святых, похищали церковные сосуды, ломали и били драгоценные памятники, жгли рукописи. Многие частные лица составили себе богатства в это время, и потомство их в течение целых столетий гордилось похищенными в Константинополе древностями. Епископы и аббаты монастырей впоследствии подробно описали в назидание потомству, какие святыни и как приобрели они в Константинополе…

Потревожены были даже могилы византийских василевсов, в том числе  саркофаг императора Константина I, откуда унесли различные драгоценности. Жадных рук крестоносцев не избежали ни церкви, ни предметы религиозного почитания

     Четвертый Крестовый поход исключительно рельефно продемонстрировал как раз те, далеко не всегда лежавшие на поверхности, устремления феодалов и католической церкви, которые с самого начала составляли главную и общую движущую пружину предприятий, осуществлявшихся под знаком креста. Религиозная оболочка - а церковь неизменно заключала в нее грабительские по своей основе войны рыцарей на Востоке - оказалась в этом предприятии полностью разорванной. Вместо того чтобы добиваться отвоевания Иерусалима у «неверных», крестоносцы, двинувшиеся было против мусульманского Египта, захватили христианское государство - Византийскую империю, разорили дотла ее столицу, да этим и удовольствовались, словно проблемы освобождения Святой земли и не было.

Многие западные историки Крестовых походов вообще обходили Четвертый поход молчанием либо лишь попутно касались его истории, словно он представляет событийное звено, выпадающее из единой «крестоносной цепи». Причины такого подхода вполне понятны: как писал английский ученый Э. Брэдфорд, «разрушение великой христианской цивилизации воинами христовыми - тема не из поучительных» (разумеется, для апологетического осмысления Крестовых походов) [16. 216; 219].

Кроме традиционного  взгляда историков на Крестовые  походы как на завоевательные, существует альтернативные взгляды, принадлежащие в основном западным историкам. На Западе утвердилось представление о Крестовом походе, как о благородном, преследующем высокие, можно сказать, идеальные цели предприятии.

Когда люди Запада достигали  Иерусалима, то ими естественно овладевало двоякое чувство. Когда на долю их выпадало счастье иметь возможность молиться у Гроба Господня, они не только предавались безумному восторгу, но также решительно охватывала их горячая злоба на то, что в святейших для них местах властвовали враги их веры, и недоставало только какого-нибудь внешнего толчка, чтобы вызвать на Западе громадный военно-религиозный взрыв. Этот толчок дали сельджуки...» [ 17. 26].

Велика роль паломничеств в создании той атмосферы религиозного воодушевления, которая породила Крестовые походы. Рассказы паломников о Святой Земле приучили средневековых людей рассматривать ее как свою далекую родину, породили также желание завладеть Гробом Господним, находившимся в руках неверных, и освободить от власти иноверцев Палестину - цель, которая была поставлена папой Урбаном II на Клермонском соборе 1095 г., положившем начало крестоносному движению.

На этом же соборе Урбан II, опять-таки именем господа, обещал участникам Крестового похода, «борцам за веру», отпущение грехов, а воинам, которые падут в боях с «неверными», — вечную награду на небесах.

«Если кто, отправившись туда, окончит свое житие, пораженный смертью, будь то на сухом пути, или  на море, или в сражении против язычников, отныне да отпускаются ему грехи. Я обещаю это тем, кто пойдет в поход, ибо наделен такой властью самим Господом [18. 59-60].

Это обещание придавало  словам папы особый вес в глазах той бесчисленной массы сеньоров и их оруженосцев, что, по словам бретонского  хрониста, очевидца клермонского сборища, Бодри Дольского, сошлась со всех концов страны на овернской равнине. Речь : «Deus vult!» («Бог того хочет!») стала боевым кличем крестоносцев. Тысячи людей тут же дали обет, что отправятся на войну.

Рвение к пилигримству разгорелось повсюду; это сделалось единственным стремлением, единственным предметом интереса и честолюбия, – так описывает происходящее в своей «Истории Крестовых походов» французский исследователь Жозе Мишо. – Желание посетить святые места и завоевать Восток превратилось во всеобщую страсть. Даже воры и разбойники выползли на свет Божий из своих скрытых притонов и вымаливали счастье принять крест и идти искупить свои преступления в бою с врагами Иисуса Христа. Восторженное настроение крестоносцев, начавшееся во Франции, перешло оттуда в Англию, Германию, Италию и Испанию; под знаменем Креста различные западные народы слились в одном общем стремлении. Для народов, как и для отдельных личностей, не стало земли более желанной, чем Палестина; не представлялось более славного подвига, чем Крестовый поход; не утешала иная надежда, кроме освобождения Иерусалима» [19. 27] .

По сравнению с паломничеством, новым была посылка легатов и  клириков для сопровождения войск  и снижение покаянной дисциплины до уровня повседневной, а также  введение внешних опознавательных знаков для участников военно-религиозных экспедиций. Крестоносцы часто принимали крест (давали определенный обет) при большом стечении народа под влиянием речей проповедника, чьей задачей и было эмоциональное воздействие на свою аудиторию, доведение слушателей до религиозного экстаза. О воздействии проповедей клириков на крестоносцев свидетельствует, например, то, что «проповедь Бернара (Святой Бернар Клервоский) вызвала такой бурный отклик, что заготовленных заранее матерчатых Крестов не хватило, и Бернар разрывал свою рясу на кресты для будущих крестоносцев» [20]. Принимавшие обет креста прикрепляли к одежде матерчатый знак креста, символизировавший их религиозные цели и намерения. «Некоторые впадали в исступление, выжигая кресты на своем теле».

Крестоносцы идут по стопам паломников, тем же путем, но теперь посох паломника  заменил меч. «К рыцарю были предъявлены  новые требования: воину, гордому  своей силой, было предложено служить  своим мечом слабым; более того, он должен был стать монахом с мечом на боку и копьем в руках, чтобы «служить Царю Небесному» [21. 36].

Августин разделил войны на справедливые и несправедливые, имеющие целью  грабеж и обогащение. Идея справедливой войны  с особой силой зазвучала в Х в. в связи с набегами на Западную Европу венгров, викингов и сарацин. В борьбе против этих народов идея справедливой войны переплеталась с понятием войны против язычников.

В так называемых «войнах св. Петра» часто непосредственное участие  принимали епископы, аббаты и монахи. Устанавливался сюзеренитет апостольского престола над отвоеванными у неверных землями. Павшие на поле боя рассматривались как мученики, которые на небесах будут удостоены рая, а оставшимся в живых отпускали грехи. Эти моменты были весьма важны для формирования будущей крестоносной идеологии. Тема мученичеств в ней станет одной из важных, как и спасение души, и прощение грехов.

 «Войны св. Петра» сыграли важную роль в эволюции церковных представлений от идеи «справедливой войны» к идее «священной войны» (bellum sacrum). Их кульминацией и явилась идея Крестового похода в Палестину. О ней говорилось как о наследстве, принадлежащем христианам, которое следует отвоевать.

Иерусалим - место страстей Спасителя. С первых веков христианства образ  города был связан с различными символическими и аллегорическими интерпретациями. Расхожим было противопоставление небесного Иерусалима, представлявшего собой рай, церковь святых, город вечного мира, и земного Иерусалима, разрушение которого римлянами через 70 лет после смерти Христа воспринималось как наказание его жителей, не уверовавших в мессию. Земной город рассматривался как несовершенное отражение небесного.

Для средневековых христиан Иерусалим  и связанная с образом вечного  города идея Крестового похода были привлекательны еще и в другом плане. Здесь должно свершиться пророчество Апокалипсиса, в котором св. Иоанн возвещает о грядущем нисхождении небесного Иерусалима на землю, втором пришествии, воскресении мертвых и конце света (Отк. 21,1). Участники Крестового похода воспринимали его в этом контексте.

Своеобразным архетипом всего  последующего крестоносного движения стал Первый Крестовый поход (1096-1099 гг.), в котором идея нашла свое наиболее полное воплощение. Он же увенчался  и наибольшими военными успехами - были основаны четыре государства крестоносцев, из которых главным было Иерусалимское королевство. Из всех государств крестоносцев именно оно оказалось наиболее жизнеспособным.

Если Первый Крестовый поход  сохранял во многом религиозный характер, то впоследствии политические или экономические моменты возобладали над религиозными. Всплеск религиозных настроений отразили так называемые Детские Крестовые походы 1212 г. Лишь Седьмой (1248-1254 гг.) и Восьмой (1270-1271 гг.) Крестовые походы, организованные французским королем Людовиком IX, рассматривавшимся в дальнейшей традиции как идеальный крестоносец, были попыткой отчасти вернуться к первоначальной религиозной идее и на фоне общей социальной и культурной эволюции выглядели анахроничными.

Отклонения от первоначальной идеи объясняются эволюцией религиозного сознания. В XIII в. происходит определенная интериоризация религиозного чувства, когда оказывается возможным обрести небесный Иерусалим внутри себя, и для этого нет необходимости отправляться в далекое путешествие. Тускнеет образ земного Иерусалима.

Изменение строя религиозности  сопровождается постепенным переходом  в обращении с иноверцами от Крестового похода к миссии, и в результате деятельности доминиканских и францисканских миссионеров католическая церковь  завоевывает более прочные позиции на Ближнем Востоке. Падение в 1291 г. Акры, последнего военного оплота христиан на Ближнем Востоке, знаменует окончание эпохи Крестовых походов, хотя сама идея неоднократно актуализовалась в различных исторических контекстах. 
Таким образом, по мнению альтернативных историков, Крестовые походы наложили неизгладимый отпечаток на рыцарский класс; война, служившая ранее феодалам лишь средством к достижению эгоистических целей, в Крестовых походах получила новый характер: рыцари проливали свою кровь из-за идеальных, религиозных побуждений. Идеал рыцаря, как борца за высшие интересы, борца за правду и за религию, образовался именно под влиянием Крестовых походов.