Изменение взглядов на воспитание ребенка в России (X-XVIII вв.)

    Смольный  институт в Воскресенском женском монастыре был задуман как учебное заведение с очень широкой программой. Предполагалось, что девочки будут обучаться, по крайней мере, двум языкам (кроме родного, немецкому и французскому; позже в план внесли итальянский), а также физике, математике, астрономии, танцам и архитектуре. Но обучение, несмотря на широкие замыслы, было поверхностным. Исключение составляли лишь языки. Из остальных предметов значение фактически придавалось только танцам и рукоделию. А другие заявленные науки – физика, сводилась к забавным фокусам, математика — к самым элементарным знаниям. Обучение в Смольном институте длилось девять лет. Сюда привозили маленьких девочек пяти-шести лет, и в течение девяти лет они жили в институте, не видя, или почти не видя, дома – Бецкой стремился отгородить воспитанниц от «испорченной» среды их родителей, вырастив из них «идеальных людей» по просветительской модели. Но воспитательницы, от которых зависел реальный режим жизни в институте, как правило, не имели педагогического образования и образцом для заведения избирали уклад монастырского приюта или казарменный режим. Изолированность институток от внешнего мира и искусственность среды, в которой они проводили долгие годы, обуславливала то, что девушки выходили из института, совершенно не имея представления о реальной жизни. Молодая дворянка могла получить и домашнее воспитание. Оно не очень сильно отличалось от воспитания мальчика – разве что было более поверхностным.²⁶ Можно сказать, что женское образование оказывалась направленным на то, о чем когда-то заботился Петр, — чтобы девушка вышла замуж, стала (по французским ли, по немецким ли представлениям) хорошей женой, способной скрашивать собой жизнь мужа, понимать тот мир, который открыл ему преобразователь.

    Но  политика Екатерины II, выказавшей себя в начале царствования искренней сторонницей просветительной французской философии, привнесла новую нотку в мотивацию учения: отныне оно считалось важной составляющей воспитания и улучшения человеческой натуры. Отсюда повышенное внимание к педагогике, назидательной моралистической литературе, идеям Жан-Жака Руссо о воспитании юношества. Во французских сочинениях подчеркивалась необходимость воспитания полезного обществу гражданина. Произведения Ж.-Ж. Руссо, поразили русского читателя своей новизной и оригинальностью мысли. Его «Эмиль, или О воспитании», вышедший во Франции в 1762 году рассказывал воспитании идеального человека, все помыслы которого должны быть направлены на служение обществу. В России «Эмиль» был сразу же запрещен, что не препятствовало знакомству с ним образованных россиян. «Любите детство – писал Руссо - поощряйте его игры, его забавы, его милый инстинкт. Кто из вас не сожалел иногда об этом возрасте, когда на губах вечный смех, а на душе всегда мир?». Такое отношение к детству и к воспитанию оказалось совершенно противоположным тому, которое было привычно до этого момента русскому обществу, воспитанному на домостроевских установлениях. «“Эмиль” показал ребенка в его отличии от взрослого»²⁷.

    Не  меньшее влияние оказала и «Исповедь» Руссо, вышедшая во Франции в 1782 году. В ней на всеобщее обсуждение автор представлял свой интимный опыт детства. Больше всего российскую публику поразила открытая форма исповеди «на публику», прямо заявленное в начале желание автора откровенно писать о самом себе. Это ощущение исключительности нужно было Руссо – уникальность оправдывала дерзость психологических открытий, замену типологических схем – личностью. «Великое назначение «Исповеди» не в том, что она изобразила человека, «который не похож ни на кого на свете», а, напротив, в том, что она дала человечеству новое и грандиозное обобщение закономерностей душевной жизни». «Исповедь» показала видоизменение состояний души, под воздействием непрерывно сменяющихся внешних впечатлений, показала ребенка в его продолжении во взрослом, в его становлении во взрослого. Руссо провозглашает идею естественного «воспитания» - всякий ребенок, еще не родившись на свет, в самом себе уже носит возможность той формы, того определения, которое ему нужно, в этом он подобен растению, которому необходим внимательный садовник, определенная почва для взращивания²⁸. Назначение человека – развить лежащее в его натуре зерно духовных средств, стать вровень с самим собой.

    В сознание русских людей последней четверти XVIII века начинает постепенно проникать мысль о том, что добро заложено в природе, что человеческое существо, созданное по образу и подобию Бога, рождено для счастья, для свободы, для красоты. «Неестественные» моды начинают вызывать отрицательное отношение, а идеалом становится «естественность». Стремление к «естественности» прежде всего оказало влияние на семью. Во всей Европе кормить детей грудью стало признаком нравственности, чертой хорошей матери²⁹. В России практические идеи Руссо утверждались медленней, русские люди воспринимали их недоверчиво – восхищались новизною и правильностью мысли, но не спешили воплощать ее в жизнь, приглядываясь, ожидая опытного подтверждения у соседа. Так, в эпилоге «Войны и мира», Наташа, посвятившая всю себя мужу и детям, решается сама кормить грудью, после слов Пьера о пользе такого питания. Но, по объявлении Наташей своего решения, все домочадцы принимаются отговаривать ее, и сильнее всех – сам Пьер. Только после того как она, настояв на своем, смогла выкормить троих детей здоровыми и крепкими, правдивость постулатов Руссо была безоговорочно принята большой семьей Ростовых-Безуховых³⁰.

    Знакомство  с французской литературой послужило  к тому, что русские начали ценить ребенка, ценить детство. Раньше в ребенке видели только маленького взрослого. Это очень заметно по детской одежде. В начале XVIII века детей одевали в маленькие мундиры, шили им маленькие, но по фасону — взрослые одежды. Считается, что у детей должен быть мир взрослых интересов, а само состояние детства — это то, что надо пробежать как можно скорее. И постепенно в культуру входит представление о том, что ребенок — это и есть нормальный человек. Появляется детская одежда, детская комната, возникает представление о том, что играть — это хорошо³¹. Не только ребенка, но и взрослого надо учить, играя, а учение с помощью розги противоречит природе. Детям не только стали шить детскую одежду, не только культивировались детские игры — дети очень рано начинали читать. Женский мир был неотделим от детского, и женщина-читательница породила ребенка-читателя. Войдя в жизнь ребенка в 1780-х годах, книга стала к началу следующего столетия обязательным спутником детства. У ребенка были очень интересные книги, — конечно, прежде всего романы: ведь дети читали то, что читали женщины. Женская библиотека, женский книжный шкаф формировали круг чтения и вкусы ребенка. Книжные впечатления очень легко соединялись со сказкой, которую ребенок слышал от няни. Русская детская книга, начавшаяся с издательской деятельности Новикова, к концу XVIII века стала уже достаточно разнообразной. Здесь и классические произведения — такие, как «Дон-Кихот» или «Робинзон Крузо», — и литература во многом примитивная: переводы произведений для детей, почерпнутые из немецких и французских дидактических книг. Но ребенок чаще всего подпадает под влияние лучшего из прочитанного – после выхода в 1771 году «Плутарха Херонейского О детоводстве, или воспитании детей наставление. Переведенное с еллино-греческого языка С[тепаном] П[исаревым]» - самым обаятельным в глазах детей и подростков становится образ римского республиканца. Литература формирует, создает людей, уже заранее подготовленных не для карьеры, не для службы, а для подвигов. Людей, которые знают, что самое худшее в жизни — это потерять честь³².

    Воспитание дворян было направлено на то, чтобы отшлифовать личность по определенному образцу, который включал в себя заданный набор добродетелей и этических норм. С малых лет дворянским детям внушалось, что необходимо осознавать свой долг служить обществу и государю верно на любом поприще – военном или гражданском. Быть храбрым, честным, образованным – не для славы, богатства, высокого чина, а согласно своему положению. Среди дворянских добродетелей на первом месте – честь. Так, персонаж романа Л. Н. Толстого «Война и мир», старик Болконский, человек екатерининского времени, в самом начале девятнадцатого века провожает на войну сына, напутствуя его словами: «Помни одно, князь Андрей: коли убьют тебя, мне старику больно будет…он неожиданно замолчал и вдруг крикливым голосом продолжал: а коли узнаю, что повел себя не как сын Николая Болконского, мне будет…стыдно»³³. Подобные слова, отправляясь в 1773 году на службу, слышит и пушкинский Петр Гринев от отца: «Служи верно, кому присягнешь; слушайся начальников, за их лаской не гоняйся; на службу не напрашивайся; от службы не отговаривайся; и помни пословицу: береги платье снову, а честь смолоду»³⁴. Но высокое чувство гражданственности, ответственность перед народом, которые старались внушить высшему сословию французские просветители не были восприняты многими обывателями, особенно в провинции, где обломки старого быта мирно уживались с обрывками западноевропейских новшеств³⁵. Побудительная причина к учебе была очень четко сформулирована Д. И. Фонвизиным устами госпожи Простаковой: «Ребенок, не выучась, поезжай-ка в тот же Петербург – скажут, дурак. Умниц-то нынче завелось много; их-то я и боюсь». Чуть раньше этого знаменитого монолога в «Недоросле» разворачивается сцена учения, представленная в «безотрадно печальном квартете бедных учителей, ничему научить не могущих, - мамаши, в присутствии учащегося Митрофанушки с вязанием в руках ругающейся над учением, и разбираемого охотой жениться сынка, в присутствии матери ругающегося над своими учителями»³⁶. Семейство Простаковых-Скотининых слишком мало оправдывало дворянское происхождение и подходило под жестокую оценку Стародума, сказавшего: «Дворянин, недостойный быть дворянином, подлее ничего на свете не знаю»³⁷. В XVIII веке существовало два вида умонастроений – просветительские, и «простаковские», отказывающие образованию в практической ценности для обыкновенного помещичьего отпрыска, желающего лишь жениться и спокойно жить в свое удовольствие.

    Правление Екатерины II знакомит русское общество с европейскими трактатами о воспитании – главенствующее место среди которых занимали произведения Ж.-Ж. Руссо, провозглашавшие ценность детства, как самостоятельного, полноценного этапа жизни человека. Идеология просвещения привнесла новую нотку в мотивацию учения: отныне оно считалось важной составляющей воспитания и улучшения человеческой натуры. Отсюда повышенное внимание к педагогике, назидательной моралистической литературе, идеям Руссо о воспитании юношества. Образование утратило профессиональную направленность, превратилось в престижный критерий, невежды не могли рассчитывать на положение в обществе, в свете. Родители стали значительно ближе к ребенку, его признали маленьким человеком, ветхозаветный взгляд на детскую природу отошел в прошлое. Но это сопровождалось стремлением и государства, и родителей контролировать не просто поведение ребенка, но и его внутренний мир, его мысли, и волю³⁸.

    Глава 4

    Ребенок в литературе X-XVIII веков

    Единственный образ ребенка встречается в древнерусской литературе в «Чтении о житие и погублении Бориса и Глеба», которое было написано по мотивам истории, изложенной в «Повести временных лет». Это сказание примерно датируется серединой XI века. Автор уменьшил возраст князя Глеба, хотя по историческим данным Глеб не был к моменту убийства ребенком; подчеркнул примету будущей святости братьев, сказав, что малолетние Борис и Глеб любили читать книги. Образ Глеба отличает детская беспечность, доверчивость. Увидев издали убийц, он тянется к ним, приказывает издали гребцам своей лодки грести навстречу к ним. Увидев его, злодеи омрачились, он же ждет от них «целования». Когда его собрались убить, он посмотрел на убийц кроткими очами и, слезами заливаясь, жалостно умолял: «Не губите меня, в жизни юного, не пожинайте колоса, еще не созревшего, соком беззлобия налитого…».³⁹ Образ ребенка-жертвы, мученика отражал исконно христианский взгляд на природу детства – создавал нравственный идеал, недостижимый для подрастающего поколения.

    «Обычному» ребенку не находилось места в древнерусской литературе. Тема возрастных особенностей детей и методов их воспитания сводилась к кратким и схематическим высказываниям, например в «Домострое»: ребенок обязан «воздавать честь и хвалу родителям, повиноваться им во всем, словом и делом угождать отцу – матери», воспринимать от родителей ремесло. В западной Европе Блаженным Августином был основан жанр открытой исповеди – осмысления жизни, через собственный личный опыт, начиная с самого детства. Но в православной традиции рассуждения Августина и его последователей были неизвестны. И недопустимы – в древнерусской письменности было не принято говорить о себе. Самопознание, шедшее через тайную исповедь и молитву, через обращение к Богу, никак не связывалось в сознании русского человека с созданием авторских текстов. Случаи, когда человек приходил к мысли сделать себя главным героем текста, были связаны с душевными потрясениями, когда приходилось отстаивать свою правоту или честное имя. Такие причины не вызывали необходимости углубляться в детские годы и детство не присутствует, как правило, в древнерусских «автобиографических» текстах. Древнерусские авторы порой почти бессознательно касаются детства, отмечая место своего рождения, память о родителях, а также раннее сиротство, положившее начало жизненным трудностям.

    Но  в общем умолчании темы детства выделяется история детских лет Ивана Грозного, наиболее полная, во многом опередившая свое время в попытке найти объяснение взрослому поведению человека в его воспитании. Иван IV обратился к своему детству в «Первом послании» к Андрею Курбскому, поводом для этого явился не интерес Грозного к самому себе, а желание доказать адресату, что бояре, к которым по мнению Курбского, царь был несправедливо суров, обижали его, сироту, с самых ранних лет. «Нас же с единородным братом моим, святопочившим в Боге Георгием, начали содержать, как чужих или убогих родственников. Так натерпелись мы лишений и в одежде и в пище. Ни в чем нам воли не было, но все делали не по своей воле и не так, как поступают в юности». Совершенно иначе на детство Ивана Грозного и на поведение его воспитателей смотрел князь Андрей Курбский - «злое начало» положило в Иване его сиротство. Курбский считал, что маленькому царю взрослые попустительствовали во всех его дурных наклонностях. «Воспитатели его потом важные и гордые паны – бояре… соревнуясь друг с другом, льстя и угождая ему в его сластолюбии и похоти, - себе и детям своим на беду». И сам Грозный и Курбский видели в раннем сиротстве царя причину его жестокосердия, изломанной жизни⁴⁰. Древнерусская литература не знала педагогической мысли, наиболее пристально вглядывающейся в ребенка, отношение взрослых к детям опиралось на традицию. Авторы же, имеющие в фокусе своего внимания собственную жизнь, обращались к детству скорее бессознательно, как к отправной точке своего повествования, не видели в нем (за единичным исключением переписки царя Ивана) какой-либо ценности.

    XVIII век впервые осознанно поднимает тему детства и делает это через новый для русской литературной традиции жанр воспоминаний. В художественной литературе века просвещения нет образов ребенка, ему не посвящены ни стихотворные, ни драматические, ни сатирические, ни эпистолярные строки. Нормативная эстетика классицизма исходила из строгой разграничения искусства и других областей духовной деятельности человека; каждым своим словом, положением она была устремлена к созданию особой сферы прекрасного, разработанной системы средств художественной выразительности. Эта система охватывала все вплоть до отдельного слова, которое должно принадлежать к одобренному словарю.⁴¹ И детские образы не занимали в ней сколько-нибудь значительного места, так как классицизм «интересует всеобщее, образцовое в людях и детство представляется как возрастное уклонение от нормы (незрелость) так же как сумасшествие – психологическое уклонение (неразумие)»⁴². Произведения особого жанра – трактаты о воспитании, появляющиеся во множестве в эту эпоху, целиком посвящены целям, методам, принципам воспитания – рецептуре действий для взрослых – образы реальных детей в них отсутствуют. Детство оказалось в фокусе внимания лишь тех, кто решился писать о самом себе.

    Писать  сочинение о себе для православного  человека было делом очень сложным, для большинства - психологически просто невозможным. У «детей XVIII века», решившихся по разным причинам записать свою жизнь на бумаге помимо обвинения в тщеславии, существовали опасения, что читателям может быть неинтересна жизнь обычного человека, а тем более ребенка. Исследователи сходятся на том, что авторы воспоминаний и дневников никогда не предполагали их к печати, они назначались потомкам своего рода, детям и близким, как их охарактеризовал А. Т. Болотов, «тем, кому мила и любопытна и самая малейшая черта из жизни наших предков». Часто мемуары открывало обращение к детям как к предполагаемым читателям, это способствовало тому, что письменный текст приближался к устным рассказам, принятым в семейном кругу. «Я к вам пишу, будто я сам с вами говорю, и для тово вам с начала жизнь свою веду», - отмечает в «Своеручных записках» кн. Н. Б. Долгорукая. Прямо обращается к дочери в тексте М. А. Муравьев (например: «не забуду и то тебе объявить…»)

    Писатели XVIII смотрели на литературу с педагогической точки зрения. Они видели в ней  средство исправления нравов и воспитания человека. Три четверти из дошедших до нас воспоминаний относятся к  последним четырем десятилетиям века. Воздух екатерининского времени был пропитан педагогикой. Вопросы образования оказались животрепещущими и на уровне семейном, и в частной жизни, и на уровне государственном. Воспоминания о детстве так или иначе отражают отношение к воспитанию и обучению. Рассказ о своем детстве многими понимался как рассказ «о том, как меня учили и воспитывали», а если сказать точнее, то о том «как раньше плохо умели учить и воспитывать». М. В. Данилов, Г. С. Винский, И. М. Долгорукий вводили в текст воспоминаний размышления и советы педагогического свойства на основе анализа собственного детского опыта и под влиянием просвещенной литературы⁴³.