Гражданская война и интервенция в России в 1918-1920 гг

«Внешний» успех генеральской диктатуры  был исключительно временным  явлением, приходившимся на начальный  этап ее функционирования. Население  же в большинстве своем  безразлично относилось к носителям этой власти и не видело ни в них самих, ни в этой власти какого-либо объединяющего начала, направленного на установление режима «спокойствия и порядка». Диктатор, если он мог позволить себе так именоваться, символизировал собой «торжество» той или другой политической партии, или так называемого надпартийного объединения. Лишь в отдельных случаях наблюдался «успех индивидуальных карьер энергичных личностей», крайне непродолжительный по сравнению с временными рамками всего правления.

Основа легитимности белых правителей лежала внутри самой их власти. От их способности обеспечить стабильное функционирование политических и социальных институтов и убедить население  в том, что эти институты в  наибольшей степени соответствуют  состоянию общества и интересам  народа, зависела эффективность политики возглавляемого режима.

В то же время белые правления  отражали переход от легитимности власти традиционного типа, характерного для  дореволюционной России, к рационально-легальному типу с неизбежным присутствием харизматичных элементов. Этим отчасти и объясняются сложность и противоречивость характера взаимозависимости между облеченными властью и подчиненными ей, особенно если учитывать и свойство переходных и кризисных периодов: потребность демократического действия опережает процесс создания его законодательной базы.

История и практика функционирования противобольшевистских режимов дают возможность говорить о преобладании традиционного для России идеократического типа политических изменений. Структурная перестройка политической системы как неизбежное следствие развития революции 1917 г., недостаток легитимности новых политических институтов и механизмов компенсировались пропагандой принципов соборности и всеединства, имея своим социокультурным основанием общинный этносоциальный архетип россиян.

В качестве движущей силы государственного строительства выступала не институциональная  равнодействующая, а Белая идея, преподносимая как национальный консенсус в отношении общей  стратегической линии развития России. Однако интеграционная идеология, как известно, немыслима без первоначального согласия быть разными и по-разному понимать проблематику указанных ориентиров и целей. В этом смысле такая идеология не может претендовать на статус общенациональной, возвышающейся над частными интересами.

Вместе с тем, связанная одновременно и со сменой доминирующего политического  субъекта, и с очередными элитными перегруппировками, белая идеология  строилась на исконных русских традициях, суммировавшихся, по выражению одного из ее проповедников, классика русской  политической философии И.А. Ильина, в обязательность возрождения «духа  русского национального всеединства». Отсюда «спасение России» толковалось белыми не как возврат к тому негодующему состоянию, из которого выросла революция, а как реализация симбиоза социополитического опыта, императивов мировой цивилизации и особенностей национального характера, но при обязательности доминирования российских ценностей.

«Лавочное» устройство белой России, о которой так много писал, например, генерал П.И. Залесский, сохраняло  свою стабильность даже с появлением Верховного правителя и главнокомандующего в лице Колчака. Мало того, оно нередко  принимало форму «внутренней  режимной войны» политических группировок  с явно выраженными социально-экономическими интересами за упразднение или установление контроля над государственным аппаратом и через него - определение характера, структуры и целей государственных преобразований.

Соперничество и борьба за власть на всех уровнях политических построений не просто лишали Белое движение целостности, а возводили непреодолимые препятствия  к достижению конечных целей борьбы, суммировавшихся в расплывчатом образе «Великой и Единой России». Налицо были внутренняя (отсутствие социальной опоры) и внешняя (конкуренция за лидерство в противобольшевистской  борьбе во всероссийском масштабе) изоляция белых диктаторов. Они не смогли найти общего языка даже с  собственными правительствами, и вынуждены были противостоять оппозиции из числа общественных деятелей. Если к этому еще добавить сугубо региональные особенности - интервенцию, антиимперское движение, суверенное государственное оформление, специфику социальной структуры, то поражение белых становилось неизбежным. Создаваемая на занятых территориях система управления превращалась в слабые потуги «спасения российской государственности» в условиях непрекращающихся боевых действий на фронте.

Оформление белой власти на той  или иной отвоеванной у большевиков  территории представляло собой процесс, сопряженный с огромными трудностями. Поливариантность планов создания «Единой  и Великой России», понимаемой также  не одинаково, сопровождалась отсутствием  у военных навыков конструирования  административно-государственного управления и нехваткой профессиональных функционеров. Свой отпечаток накладывала и  региональная социально-экономическая  специфика, становившаяся чуть ли не основным препятствием на пути выявления  общих тенденций административно-государственного оформления Белого движения. Однако даже со ссылкой на относительность любых  обобщений можно говорить об отдельных повторяющихся моментах формировавшихся механизмов управления.

Структурно контуры политической системы включали в себя: - многоуровневое политическое лидерство;

- политические институты, аккумулировавшие  и осуществлявшие власть;

- регламентации, предусматривавшие  издание норм и правил с  целью создания четкой основы  социального контроля. 

При этом каждый политический режим, естественно, был далек от формы  «изолированной совокупности политических взаимоотношений» и подвергался  «массированному» воздействию окружавшей его среды. В условиях боевых действий против Красной армии «ответное  реагирование» антибольшевиков  превращалось, чуть ли не в основную функцию каждого режима, особенно если учитывать осознание его руководителями необходимости объединения усилий в борьбе с большевизмом в 1918 г. вокруг, например, Юго-Восточного союза.

Институциональная структура белых  режимов не могла приблизиться к  пределам своей функциональной эффективности  и ее массового восприятия. Воссоздание  классических бюрократических институтов индустриального общества, к которому стремились белые, наталкивалось на необходимость ведения военных  действий против красных.

Главное же состояло в том, что белая  власть, армейская по своему происхождению, так и не смогла вырваться из «материнского  лона» и превратиться в государственную  власть с достаточно ясными идеологическими  очертаниями. Характерные черты  авторитаризма (монистическая структура  политической власти, отчуждение от нее  народа, отсутствие реального разделения властей) не были абсолютны, переплетаясь с тоталитарными и демократическими элементами. Одни противобольшевистские  режимы были близки к консервативным, другие - к либеральным, не исключая и «промежуточные» варианты. Объединяющим была антибольшевистская направленность, обусловливавшая функционирование не просто местных режимов, но и попыток «построения» белой России как подготовительной стадии к воссозданию «Великой и Единой России».

Содержание и характер белой  власти определялись не только управленческим значением и инструментальной эффективностью, но и ее органической связью с функциональными  особенностями социального бытия. Выступая как средство упорядочения социальных отношений, антибольшевистская власть неизбежно должна была конструироваться в форме особой социально-экономической  парадигмы.

Сама же социально-экономическая  политика, как красных, так и белых представляла собой набор зачастую внутренне противоречивых мероприятий, нацеленных на завоевание социального большинства. При отсутствии четко обозначенных социально-экономических ориентиров, заменяемых не менее туманными политическими перспективами, путь проб и ошибок вряд ли мог привести к созданию прочного тыла для воюющих армий без применения рычагов принудительного характера, в том числе и насильственных.

Сказанное позволяет резюмировать: либерализм как целостная идейно-политическая и социально-экономическая система, о котором так много говорили политические противники большевизма, не обеспечивал белому реформаторству позитивных  результатов. Причины проистекали из того, что медлительность и непосредственность преобразований не просто ускорили экономический спад и усилили инфляцию, но даже не стабилизировали промышленное и сельскохозяйственное производство на «изначально полученном уровне». В должной степени не был принят во внимание и характер складывавшейся системы собственности. 

Попытки собственно реформирования имели  место только в «центре», но не на «местах», а сами стимулы к решениям проблем реформирования со стороны  властей возникали большей частью тогда, когда они из экономической  плоскости переходили в политическую.

Наконец, белыми политиками не был  четко отработан процесс «вывода», то есть обратного воздействия политической системы на среду, предполагавший, в  частности, интеграцию всех элементов  общества с помощью пропаганды общих  целей. Повышенная роль неюридизированных нормативов и настроений в функционировании антибольшевистских правлений проистекала из повышенной заидеологизированности Белого движения. Правовой нигилизм затруднял адаптацию политической системы к инновационным изменениям социальной, экономической и культурной жизни российского общества после октября 1917 г., ее способность частично подчинить их себе и таким образом самосохраниться.

Выяснение причин поражения Белого движения еще долгое время будет  предметом научных исследований с неизбежными спорами и дебатами, продиктованными различными методологическими  подходами, а также идейно-политическими  позициями. Даже при всеобщем признании Гражданской войны национальной трагедией будут «ломаться копья» вокруг вопроса о ее «виновниках». «И те, кто делает историю, и те, кто пишет ее, не могут сбросить с себя окончательно уз, налагаемых традициями и идеями эпохи, нации, общества, класса», - резюмировал Деникин в «Очерках русской смуты», оговаривая также недоступность «вселенской правды» о Гражданской войне из-за сложности социокультурного состояния российского общества.

Все это открывает безбрежные горизонты  в изучении истории Гражданской  войны, особенность которой, по мнению немало потрудившегося на этом поприще  С.П. Мельгунова, заключалась «в загадочности и недоговоренности», «спорном и  неясном».

К числу последних, без сомнения, относится проблема политических симпатий российского общества. Бесконечные  дебаты красных и белых политиков  о нуждах народа неизбежно приводили  к неприятию этим народом предлагаемых ему вариантов политического  обустройства России по той простой причине, что, цитируя известного белого публициста В. Горна, все «расчеты были сделаны без хозяина». Он же, превратившись в своеобразное игровое поле для политиков всех цветов и оттенков, переживал, как констатировал Франк, глубокое чувство «падения кумира революции» и мечтал лишь о спокойствии и порядке.

Противостояние любой политической силе, боровшейся за власть от имени  народа, иллюстрируют материалы проходившего 22 - 23 июля 1918 г. в Москве Рабочего съезда уполномоченных от фабрик и заводов. «Только прекращение внутренней войны, восстановление прав рабочих и всего народа могут создать условия для возрождения промышленности и ослабления безработицы», - говорилось в резолюции съезда от 22 июля 1918 г. В принятой чуть раньше, между 12 и 16 июня, на пленарном заседании чрезвычайного собрания уполномоченных фабрик и заводов Петрограда резолюции «Ко всем рабочим России» «враг» идентифицировался с «классовым врагом», с одной стороны, и с «Советской властью», с другой. Подобные настроения звучали и в обращении Бюро конференции уполномоченных фабрик и заводов Нижегородской и Владимирской губерний начать борьбу против «большевистских самобуржуев» за «свободу стачек, за независимость союзов» («В таких условиях рабочий класс обречен).

Большевикам методом проб и ошибок ближе всего удалось подойти  к воплощению народной мечты о  свободе (осознаваемой, кстати, и белыми). Рассуждая о преимуществах республики и монархии для России, Горн признавал, что «монарх для мужика станет постольку лишь приемлем, поскольку  твердо и решительно, раз и навсегда будет похерен помещик». 

Последовательные действия большевиков  по пути ликвидации землевладельцев  решили проблему противостояния белых  и красных в пользу последних. Противоречия российской государственности  продолжили свое развитие.

2. Этапы Гражданской войны и интервенции.

Главной особенностью Гражданской  войны было ее тесное переплетение с антисоветской военной интервенцией стран Антанты. Германия и страны Антанты всячески поддерживали белое движение, снабжали их оружием, боеприпасами, продовольствием. Причиной иностранной интервенции стало стремление европейских стран вернуть все долги царского и Временного правительств. Они также хотели покончить с большевизмом, прекратить расползание революции по Европе. Они преследовали экспансионные цели, направленные на расчленение России и получение за счет нее новых территорий и сфер влияния.

В основе военного вмешательства западных держав во внутренние дела России лежало стремление предотвратить распространение социалистической революции по всему миру, не допустить многомиллиардных потерь от проведенной советской властью национализации имущества иностранных граждан и ее отказа выплачивать государствам-кредиторам долги. Определенные и достаточно влиятельные круги Антанты вынашивали еще одну, негласную цель: по возможности ослабить Россию как своего будущего политического и экономического конкурента в послевоенном мире, раздробить ее, оторвав окраинные территории.

Первый шаг на этом пути был уже сделан уже в конце 1917 г. Союзники России по мировой войне, Англия и Франция, заключили 10 декабря секретное соглашение о разделе европейской части нашей страны на «зоны действия». Несколько позже была достигнута договоренность, что Сибирь и Дальний Восток являются зонами действия США и Японии. Генерал Д. Л. Хорват, один из руководителей Белого движения на востоке страны, хорошо знавший закулисную борьбу интервенции, позже в письме бывшему Верховному Главнокомандующему русской армии великому князю Николаю Николаевичу с горечью признавал: «Все наши бывшие союзники преследовали в борьбе с большевиками собственные эгоистические цели. Но никто не помогал России. Сильная, единая Россия никому кроме русских, не нужна».