Учения Аристотеля о форме, движении, первой материи. Концепция причинности

Этот аргумент Аристотеля против отождествления времени и  движения в историко-философских  исследованиях, как правило, не комментируется, поскольку, по-видимому, предполагается интуитивно ясным, между тем он заслуживает  особого внимания. Аристотель здесь  подмечает важнейшее отличие  представлений о времени от представлений  о движении - время не быстрее  самого быстрого движения и не медленнее  самого медленного, время вообще не обладает скоростью, оно лишено этой важнейшей характеристики движения. Любое движение независимо от того, равномерное оно или неравномерное, необходимо обладает скоростью, может  быть быстрым или медленным, “время же не может”, поэтому “время не есть движение”. Если, учитывая этот аргумент, попытаться определить время через  движение, то получится противоречивая формулировка - время есть движение без скорости или время есть движение без движения. Таким образом, попытка  определить время непосредственно  через движение приводит к парадоксальному  образу времени, который не поддается  ни представлению, ни осмыслению. Этот образ времени невозможно получить путем обобщения и абстрагирования, он, скорее всего, представляется результатом довольно странной идеализации движения - время есть движение, скорость которого приравнивается к нулю.

Отклонив как  несостоятельное непосредственное отождествление времени с движением, Аристотель продолжает настаивать на том, что время есть нечто связанное  с движением: “Следовательно, время  есть или движение или нечто связанное  с движением, а так как оно  не движение, ему необходимо быть чем-то связанным с движением” (Физика IY, 11, 219а) (2).

Решение этой проблемы Аристотель видит в связывании времени  с разграничением предыдущего и  последующего в движении, которое  производит наша душа. “И действительно, мы и время распознаем, когда разграничиваем движение, определяя предыдущее и  последующее... Мы разграничиваем их тем, что воспринимаем один раз одно, другой раз другое, а между ними - нечто отличное от них; ибо когда  мы мыслим крайние точки отличными  от середины и душа отмечает два  “теперь” - предыдущее и последующее, тогда это [именно] мы и называем временем, так как ограниченное [моментами] “теперь” и кажется нам временем. Это мы и положим в основание [последующих рассуждений]” (Физика IY, 11, 219а) (2).

На первый взгляд это рассуждение кажется ключевым для понимания аристотелевской  концепции взаимоотношения времени  и души. Во-первых, Аристотель связывает  здесь временные представления  с восприятием движения, именно мы “воспринимаем один раз одно, другой раз другое, а между ними –  нечто отличное от них”. Во-вторых, он указывает, что именно душа “отмечает  два “теперь” – предыдущее и  последующее”. Однако в дальнейших рассуждениях Аристотель больше не обращается к этим определениям и оперирует  понятиями “теперь”, “прежде” и  “после” как моментами, существующими  в самом движении.

Далее, Аристотель подчеркивает, что сущность определения  времени состоит именно в счете  моментов “теперь” в движении. Если бы эти моменты были едины или  представляли собой тождество чего-то предыдущего и последующего, то у  нас не было бы никаких представлений  ни о времени, ни о движении. “Когда же есть предыдущее и последующее, тогда  мы говорим о времени, ибо время  есть не что иное, как число движения по отношению к предыдущему и  последующему” (Физика IY, 11, 219b) (2).

Итак, время не есть движение, оно есть число движения по отношению к предыдущему и  последующему. Доказательством этого  служит для Аристотеля то, что большее  или меньшее мы оцениваем числом, движение же, большее или меньшее - временем, следовательно, время есть некоторое число. Поскольку число  имеет двоякое значение: мы называем числом, во-первых, то, что сосчитано  или может быть сосчитано, и, во-вторых, то посредством чего мы считаем, постольку  “время есть именно число считаемое, а не посредством которого мы считаем” (Физика, IY, 219b) (2).

В аристотелевском  определении времени обращает на себя внимание понятие “число движения”. С одной стороны, определение  времени как числа движения преодолевает отождествление времени с движением. С другой стороны, определение времени как числа движения подтверждает, что время есть нечто связанное с движением, оно есть нечто считаемое в движении.

Что же считается  в движении? Отвечая на этот вопрос, Аристотель указывает на моменты  “теперь”. “Теперь” измеряет время, поскольку оно предшествует и  следует; само же “теперь” в одном отношении тождественно, в другом нет. Аристотель сравнивает процесс перехода от “теперь” - предшествующего к “теперь” - последующему с перемещением тела из одного места в другое. Тело, перемещаясь из одного места в другое, по субстрату остается одним и тем же, по положению же другим. Точно также, “теперь”, перемещаясь из предыдущего в последующее, по движению остается одним и тем же, по бытию же другим. Переместившееся тело отличается от прежнего своего состояния по месту, переместившееся же “теперь” - по числу. “Время есть число перемещения, а “теперь”, как и перемещаемое, есть как бы единица числа” (Физика, IY, 11, 220а) (2).

Аристотель особо  подчеркивает, что “теперь” есть единица  числа, а не часть времени. “Теперь” разграничивает предыдущее и последующее  движение, как точка на линии служит концом одного отрезка и началом  другого. Поскольку “теперь” есть граница, оно не есть время, но присуще  ему по совпадению, поскольку же служит для счета - оно число (Физика, IY, 220а) (2).

В историко-научной  литературе можно встретить мнение о том, что в основе аристотелевской  концепции времени лежат представления  пифагорейцев и Платона (4, с. 238-239). Даже если согласиться с тем, что сама идея соотнесения времени с числом не принадлежит Аристотелю, несомненным  остается факт оригинального обоснования  этой идеи Аристотелем и включение  ее в логическую взаимосвязь понятий  теории времени в целом. Во-первых, Аристотель приходит к определению  времени как числа движения через  обоснование невозможности отождествления времени с движением. Во-вторых, это  определение времени позволяет  разрешить парадокс времени как  “движения без движения” - время  не может быть быстрым или медленным, поскольку оно является числом, а  числа быстрыми или медленными не бывают. Аристотель специально подчеркивает: “Ясно также, что время не называется быстрым или медленным, а большим  и малым, долгим и коротким. Поскольку  оно непрерывно, оно долгое или  короткое, поскольку оно число - большое  и малое, а быстрым и медленным  не бывает; ведь ни одно из чисел, служащих для счета, не может быть быстрым  и медленным” (Физика IY, 12, 220b) (2).

Однако преодоление  одной трудности порождает другую - если время не движение, а число  движения, то какова природа этого  числа, является ли время математическим числом или же чем-то другим? Разграничение  Аристотелем считаемых чисел  и чисел, посредством которых  мы считаем, и отнесение времени  к числам считаемым, к сожалению, не проясняет ситуацию. Трудно согласиться  с мнением, что “для Аристотеля “считаемое число” - это сама обладающая определенной метрикой физическая реальность, т.е. вещи и предметы, подвергаемые пересчету  и вообще допускающие математическую обработку и интерпретацию” (5, с. 16). Дело в том, что Аристотель в  трактате “Метафизика” критикует  как теории, отождествляющие числа  с вещами, так и теории, отделяющие числа от вещей и полагающие их в качестве самостоятельно существующих сущностей. Согласно его собственной  теории числа существуют в вещах, но не тождественны им, а являются их абстракциями. “Для Аристотеля, - пишет  А.Ф. Лосев, - число также существует. Но оно существует как абстракция из вещей. Оно, конечно, в этом смысле не тождественно с вещью. Но это только абстракция. А субстанциально чисел  нет. Они просто видятся в вещах” (6, с. 624). Как отмечает В.П. Визгин, числа  у Аристотеля, существуют не сами по себе, а в свете определенного  познавательного подхода (7, с. 140-141). Аристотель, таким образом, не объективирует  и не субъективирует числа, его подход к числам может быть назван эпистемологическим, поскольку он делает их предметом  познавательного подхода, полагает результатом абстракции.

С этой точки зрения время как число движения есть математический предмет, и представляет собой абстракцию, время же как число движения - это множество моментов “теперь”, существующих в движении, но не тождественных числам. Что же касается различения Аристотелем чисел считаемых и чисел, посредством которых мы считаем, то “число считаемое” представляет собой, скорее всего, число порядковое, некую непрерывную числовую последовательность. “Время, - пишет Аристотель, - не есть число, которым мы считаем, а подлежащее счету. Ему прежде и после всегда приходится быть иным, так как “теперь” различны. Число же ста лошадей и ста людей одно и то же, различны лишь предметы, к которым оно относится, т.е. лошади и люди” (Физика IY, 220b) (2). Эта числовая последовательность позволяет выразить временной порядок - следование “теперь” друг за другом, их тождество друг с другом как чисел и их отличие друг от друга как разных чисел. Сходство временного порядка с числовым Аристотель отмечает также в трактате “Категории”: “...время имеет некоторый порядок в том смысле, что одна часть времени существует раньше, а другая - позже. Точно так же обстоит дело и с числом - в том смысле, что один указывают при счете раньше, чем два, а два - раньше, чем три; и именно в этом смысле у числа имеется, пожалуй, некоторый порядок...” (Категории, 5а) (8, с. 63).

Представление времени  в виде непрерывной числовой последовательности позволяет Аристотелю решить проблему взаимного определения времени  и движения. Время, определяясь через  движение, получает единицу измерения  подобно тому, как число лошадей  получает единицу измерения - одну лошадь. Движение, определяясь через время, получает число подобно тому как, считая по одной лошади, мы узнаем число  лошадей. Так как время, определяясь  через движение, получает единицу  измерения, Аристотель утверждает, “...время  есть мера движения и нахождения [тела] в состоянии движения, причем оно, [время], измеряет движение путем отграничения некоторого движения...” (Физика, IY, 221а) (2).

Время, согласно Аристотелю, является не только мерой движения, но и мерой покоя. Покоится не всякое неподвижное, а то, что по природе  способно к движению, и поскольку  для него можно указать моменты  “теперь” - когда оно стало неподвижным  и когда оно пришло в движение, постольку время является и мерой  покоя. “Таким образом, - пишет Аристотель, - все, что не движется и не покоится, не находится во времени, так как  находиться во времени - значит измеряться временем, а время есть мера движения и покоя”. (Физика IY, 12, 221b) (2). Исходя из этого, Аристотель развивает учение о вневременном существовании. Находятся  вне времени, например, как несоизмеримость  диагонали квадрата с его стороной, так и ее соизмеримость, так как  нельзя указать моментов “теперь”, когда бы не существовала несоизмеримость  или существовала соизмеримость. Все, что находится во времени, подвергается его воздействию, время же является причиной уничтожения. Вечные существа не подвергаются воздействию со стороны  времени, поскольку находятся вне  времени. Время является причиной уничтожения  в концепции Аристотеля, по-видимому, потому, что совершенным состоянием для него является неподвижность, неспособность  к движению, все же способное к  движению рано или поздно будет уничтожено. Так, Аристотель пишет: “И в каком-то отношении вещи подвергаются воздействию  со стороны времени - как мы имеем  обыкновение говорить: “точит время”, “все стареет от времени”, “все со временем забывается”, но не говорим: “научился [от времени]” или “сделался  от времени молодым и красивым”, ибо время само по себе скорее причина  уничтожения: оно есть число движения, движение же лишает [существующее] того, что ему присуще” (Физика IY, 12, 221b) (2).

Таким образом, проведенный  анализ позволяет предположить, что, определяя время как число  движения по отношению к предыдущему  и последующему, Аристотель отождествляет  время с числовой последовательностью, которая имеет природу математических предметов. Времени как числовой последовательности соответствуют  моменты “теперь” в движении. Определяясь  через конкретное движение, эта числовая последовательность получает единицу  измерения (единицу длительности) в  виде отграничения этого конкретного  движения последовательными моментами  “теперь”.

Сделанное предположение, позволяет подойти к решению  проблемы взаимоотношения времени  и души в концепции времени  Аристотеля. Если время имеет природу  чисел, то, как таковое актуально  оно не может существовать в движении чувственных вещей. Числа как  абстракции существуют в движении потенциально, в силу определенного познавательного  подхода. Поэтому Аристотель утверждает: “Ведь если не может существовать считающее, не может быть и считаемого, а следовательно, ясно, что [не может  быть] и числа, так как число  есть или сосчитанное, или считаемое” (Физика IY, 14, 223a) [2]. С другой стороны, согласно Аристотелю, в движении реально, независимо от счета существуют моменты  “прежде” и “после”, поэтому Аристотель утверждает далее: “Если же ничему другому не присуща способность  счета, кроме души и разума души, то без души не может существовать время, а разве [лишь] то, что есть как бы субстрат времени; например, если существует без души движение, а с движением связаны “прежде” и “после”, они же и есть время, поскольку подлежат счету” (Физика IY, 14, 223a) (2).

С точки зрения современной методологии научного познания, различению времени актуального  и потенциального в аристотелевской  концепции времени можно сопоставить  различение времени теоретического и эмпирического. На теоретическом  уровне время предстает как математический идеализированный объект, которому ничего прямо не соответствует в действительности. Теоретическое время - это движение без скорости, которое отождествляется  с числовой последовательностью. Определяясь  через конкретное движение этот идеализированный теоретический объект, получает эмпирическую интерпретацию в виде единицы  измерения длительности (года, месяца, суток, часов, минут, секунд и т. д.). Эта  схема функционирования понятия  времени в научном познании, конечно, является современным осмыслением  концепции времени Аристотеля. Понятие  идеализации появилось только в  Новое время и было связано  с именем Галилея, который, разрабатывая экспериментальный метод, предложил  “...приписывать вещи только то, что необходимо следует из вложенного в нее нами самими” (9, с. 124). Согласно подходу Аристотеля идеальная числовая последовательность актуально не может существовать в действительности, но существует движение небесной сферы, которое естественным образом наиболее подходит к мысленному представлению о времени, поэтому “...время и кажется движением небесной сферы...” (Физика IY, 14, 223b) (2).

Таким образом, Аристотель в своей концепции не субъективирует и не объективирует время, его  концепция времени может быть названа эпистемологической. Во-первых, утверждение Аристотеля о том, что  “без души не может существовать время”, является составной частью его концепции  времени как числа движения по отношению к предыдущему и  последующему. Как число время  может актуально существовать только в разуме души человека, хотя потенциально оно существует в моментах “прежде” и “после” конкретных видов движения.